Дети ада

1

Даже с улицы было видно, как шумно гуляли в стандартном четырехэтажном доме: гремела музыка, слышались через открытую форточку громкие мужские голоса, жеребячий хохот. Веселились на третьем этаже. Квадратные окна с тюлевыми занавесками были освещены, сидящих за столом не видно, но их удлиненные тени двигались на оклеенной сиреневыми обоями стене.

За тяжелым квадратным столом, уставленном тарелками с закусками и бутылками с водкой и пивом, сидели четыре человека, женщин здесь не было. На тумбочке у окна надрывался включенный на полную мощность кассетник. Стосвечовая без абажура лампочка над столом заливала восемнадцатиметровую комнату ярким светом. Желтый платяной шкаф, диван-кровать с засаленной обивкой, стол и железная кровать — вот, пожалуй, и все убранство комнаты. На крашенном дощатом полу нет даже половиков, зато полно окурков, металлических пробок от бутылок, скомканных обрывков газет и просто грязи от обуви. Маленькая кухня с заляпанной газовой плитой и желтой раковиной тоже была сильно запущенной. В ванной остро пахло мочой, ванна была совмещенной с туалетом. Здесь жили два брата — Петя Штырь и Вася Тихий. Они не очень-то походили друг на друга, общим у них было то, что оба маленького роста и темноволосые. Если старший Вася Тихий не мог без выпивки и дня прожить, то Петя Штырь пил умеренно, он и одет был лучше старшего брата. Носил джинсы, модные рубашки в обтяжку, кроссовки. Вася и зимой и летом обходился стареньким ватником. Петя же щеголял в теплой капроновой куртке с капюшоном. Вася Тихий — вечный шабашник, он освоил все строительные профессии и был незаменим в бригаде. Главной заботой бригадира было не давать ему напиться, точнее, перепить. С похмелья Вася был плохим работником. Но хотя бы стакан водкой или самогона нужно было вечером выдавать Тихому, иначе он мог сбежать из бригады в город, где всегда находил выпивку и собутыльников, которые угощали Васю, зная, когда получит за шабашку деньги, не минет их. Все заработанное он пропивал в веселой компании за несколько дней.

И Петя Штырь и Вася Тихий сидели за столом со стаканами в руках и уже покрасневшими лицами. Кроме них тут были Коля Белый с вечно мрачной недовольной физиономией, будто вырезанной скульптором из серого известняка, его густые желтые волосы топорщились на воротнике, косой челкой спускались на широкий лоб. На мускулистых загорелых руках — Коля сидел в белой рубашке с закатанными рукавами — синели наколки. На одной руке, ниже локтя, изображена русалка с громадными грудями и чешуйчатым хвостом. Напротив него сидел дядя Володя, кожаная куртка его висела на спинке стула, на котором он расположился. В руке дяди Володи тоже был стакан с колыхающейся водкой. В отличие от улыбчивых братцев, Белый и дядя Володя были серьезны, да и не очень пьяны.

— Я думал мы не проскочим таможню на границе с Белоруссией, — говорил Петя Штырь, отправляя алюминиевой ложкой в широкий тонкогубый рот розовый с белыми прожилками жира кусок свиной тушенки. — Там у шлагбаума дежурил подлюга-мусор с автоматом. Каждую машину останавливал, гад!

— Парой бутылей водяры откупился, — заметил дядя Володя.

— Я слышал в Белоруссии водка сильно подорожает, — сказал Коля Белый, ковыряя в зубах спичкой.

— Завмаг сразу клюнул на цветной телевизор,— продолжал дядя Володя. — Теперь везде бартер: мы ему телик — он нам три ящика водяры.

— Мог бы дать и четыре, — вставил Петя. — Сколько сейчас телик стоит? Небось тыщи четыре, пять?

— А где еще водки столько дадут? — возразил дядя Володя. — И потом считай: бутылка у спекулянтов по полтиннику идет самое меньшее. Выходит мы за телевизор выручили полторы тыщи, не так уж мало. За краденный-то!

— Пашке-Пауку нужно десяток бутылей оставить, — вспомнил Коля. — Да и «капусты»... Неплохо с нами фрайер поработал.

— Хватит с него пяти, — возразил жадноватый Петя. — Ну и тыщонку можно отстегнуть. Нечего фрайера баловать.

— Мы ему обещали три куска, — жестко сказал дядя Володя. — Три и дадим. У нас еще разного барахла и инструмента из этого дома тысяч на десять припрятано. Скоро должен корешок из Латвии приехать — ему все оптом и сбросим. Латыши грошей не жалеют, платят не торгуясь.

— У них скоро свою валюту введут, — солидно заметил Коля. — Зачем им наши рубли?

— Ванаг что-то про цветной металл толковал, — вспомнил дядя Володя. — Медь, олово, алюминий... Говорит, готов валютой расплачиваться.

— На кой нам валюта? — сказал Штырь. — С ней одни хлопоты: город небольшой, сразу засекут мусора.

— Да и где мы этот металл возьмем? — поддержал его Коля. — Им же нужны тонны.

— Разве что бронзовый памятник Рокоссовского похитим! — хихикнул Петя. — Что у драмтеатра.

— Рокоссовского не трогайте, — молчавший до сих пор Вася Тихий укоризненно посмотрел на них. — Он наш город освобождал от немцев.

— Он родился здесь, лопух! — рассмеялся брат. — Как дважды герою ему поставили памятник.

— Пусть стоит, — упрямо сказал Вася. Он отпил из граненого стакана, с аппетитом закусил. Тоже черпал ложкой из консервной банки розовато-белую китайскую тушенку. Бутылок на столе стояло много, можно было пить не чокаясь и не спрашивая разрешения. Тихий в краже не участвовал, он вообще не воровал, поэтому чувствовал себя за столь обильным столом самым счастливым. Не жадничал, наливал не торопясь, закусывал смакуя каждый кусок. Хотя он и небольшого роста, как и брат его Петя, но ел и пил за двоих. На аппетит Вася никогда не жаловался, даже с сильного похмелья, когда другие собутыльники утром блевали желчью в туалете.

— Вот так всегда бы было, — блаженно улыбаясь и блестя темными глазами, хрипловатым голосом пьяницы произнес он. — Водочка, знатный закусончик и... — он обвел блестящими глазами всю кайфующую компанию. — Хорошая, веселая бражка!

— Пару бабенок бы сюда, — хмуро обронил Коля Белый, одним махом выпивая полстакана и запивая пивом. Закусывал он солеными помидорами, выплевывая красные шкурки на пол.

— Почему пару? — отправляя в рот очередную ложку тушенки и блаженно щурясь, спросил Вася.

— Тебе, Васек, баба не нужна, — пренебрежительно ответил Коля. — У тебя в мошонке от сильного пьянства и длительного воздержания — яичный порошок. — Дядя Володя у нас примерный семьянин и жене не изменяет, остаемся мы с Петей Штырем. Молодые холостые, красивые... хе-хе... Простая арифметика, Тихарь.

— От бабы, друга, одни неприятности, — ничуть не обидевшись, произнес Вася. — Еще давно я жил с одной, так она меня, стерва, ночью сдала милиции... И главное ни за что, я ведь не дерусь, не оскорбляю.

— Сдала потому, что не смог ее трахнуть, — раздвинул твердо очерченные губы в скупой улыбке Белый. Чувствовалось, что он редко улыбается. — Потому что у тебя давно машинка не работает. Алкоголь-то он оё-ёй как действует на это дело.

— Была бы водочка да хорошая закуска, а без бабы я перебьюсь, — беспечно ответил Вася.

— Зато братец твой Петюн — ходок! — продолжал Коля. — Шибздик на вид, а заваливает в постель таких дылд! Сам видел на прошлой неделе. На голову выше его, а титьки, что тебе чугуны!

— Люблю крупных баб, — заметил Петя, кривя свои тонкие губы в плотоядной усмешке. — И потом от кого-то слышал, что в горизонтальном положении рост не играет никакой роли.

— И я слышал, что худое дерево в сук растет! — хохотнул Коля.

— На меня Марухи не жалуются, — скромно заметил Петя.

Дядя Володя, поглаживая чисто выбритый подбородок, молчал, изредка бросая исподлобья мрачные взгляды на говоривших. Его одолевали невеселые мысли. Пил он здесь меньше всех, а закусывал не тушенкой, а кружочками твердокопченой колбасы, нарезанной на тарелке. На столе стоял чугунок с остывшей картошкой в мундире, миска с солеными грибами. Изредка кто-либо поддевал из нее скользкую волнушку или черный груздь и отправлял в рот.

— Паук обещал приехать, а что-то не слышно, — озабоченно произнес дядя Володя. — А что если замели фрайера?

— Надо было, когда возвращались из Витебска, заехать к нему, — сказал Белый.

— Мозолить глаза... — покачал головой с коротко подстриженными волосами дядя Володя. — Нас там никто не видел, нечего туда и соваться. Этот фермер-то, Ларионов, мужик серьезный и здоровенный. Наверное, роет землю копытами. Не прижал ли он там к стенке Пашку?

— Скользкий Паучок, выскользнет! — сказал Штырь.

— Чуть запахнет водкой, Пашка тут как тут, — продолжал дядя Володя. — Что-то, корешки, случилось, раз он глаз не кажет.

— Может, пьет?

— Я же ему сказал, чтобы воздержался, — сказал дядя Володя. — И дурак сообразит, если он начнёт шиковать, что деньжата у него завелись.

— Фрайер он и есть фрайер, — хмыкнул Петя.

— Коля, в субботу смотаешься на мотоцикле к нему, узнаешь как и что, — распорядился дядя Володя. — И еще припугни, мол, заложишь — не жить на белом свете!

— Человечишко он никчемный, битый фрайер, — задумчиво произнес Петя. — На него надежда плохая: попадется — как пить дать настучит на нас, сучонок, спасая свою шкуру. Да и пьяный болтлив — местным мужикам может натрепать.

— Твоя идея была пощупать этого фермера, — недобро взглянул на него дядя Володя. — Говорил дело верное, глушь, туда и милиция редко заглядывает.

— Может, все и нормально, — дал отбой Штырь.

— В субботку с утрянки с тобой на мотоцикле и навестим Паучка, — сказал Коля Белый.

— Выпьем за Родину-у, выпьем за Сталина-а-а, — вдруг заголосил совсем окосевший Вася Тихий. — Выпьем и снова нальем...

— Ты уже налился до пробки, братишка, — убирая у него из-под носа бутылку, сказал Петя.

— Сам ведь говорил, пей сколько душа пожелает, — плаксивым голосом заговорил Вася, провожая мокрыми глазами уплывающую от него бутылку. — Когда еще придется так знатно посидеть?..

— Пусть жрет до усеру, — брезгливо взглянув на него, сказал дядя Володя. — Водки и закуски залейся, а ему уже не много и надо, чтобы отключиться до утра.

— Золотые слова! — расцвел Вася. — Дай я тебя поцелую, Володечка!

— Не дергайся! — строго сказал тот. — Я тебе не баба.

— Мы корячились, рисковали, а Вася Тихий лежал в тепле на печи, а теперь пьет за троих на халяву? — подвигал твердыми скулами Коля Белый. Чем больше он пил, тем становился злее.

— Я в эти игры не играю, — зашлепал измазанными жиром толстыми губами Вася. — Воровать чужое — грех, а про питье ничего в священном писании не сказано... — он пощупал на груди оловянный крести на суровой нитке. — Я крещеный, мальцы, и в Бога верю. Мне быть в раю, а вам жариться в аду на сковородке!

— Брысь из-за стола, прилипала! — гаркнул Коля наливаясь гневом, отчего его крупное лицо побагровело. — Мы на таких как ты шестерках в зоне верхом в сортир ездили.

— А я думаю, что это меня такое беспокоит, — озабоченно произнес Вася. — Пойду, братцы, в сортир отолью.

— Не засни там, Тихенький, не то я тебе на башку... — хмыкнул Белый.

Дядя Володя неодобрительно посмотрел на него, но ничего не сказал.

— Жалко тебе что ли этого зелья. Ведь у нас навалом! — улыбаясь, вставил Петя. Улыбка у него сальная, неприятная. — Мы столько хапнули, что и за месяц не пропьем.

— Погудели, братцы-кролики, и будет, — сурово проговорил дядя Володя. — Тут мне подсказали добрые люди, что есть на озере Большой Иван близ поселка богатая дача. Хозяин уехал в Питер, а присматривает за особнячком глухая старуха, что живет неподалеку. Шикарная дачка под оцинкованной крышей с гаражом, а подвальчик, я думаю, будет побогаче, чем у этого верзилы фермера из Плещеевки.

— Вас Бог накажет, — выйдя из туалета и позабыв застегнуть ширинку, изрек Вася Тихий. — Бог долго ждет да больно бьет.

— Заткнись, убогий! — прикрикнул на него Белый. — Когда наведаемся на Большой Иван? — он впился мрачным взглядом в дядю Володю. — Там курортная зона, много богатых дач. Местные сявки промышляют по мелочам, а мы на машине много чего можем увезти. Да и в Белоруссию оттуда ближе.

— Завтра же с Петей смотайтесь к Пашке-Пауку, — напомнил дядя Володя. — Чего до субботы ждать? Чует мое сердце что-то стряслось с ним. Первым на подозрении, понятно, Паук. Он у своих соседей, шалашовка, таскал курей, бродящую бражку из бань, где самогон закладывали. Пару раз ему шею намылили дачники из города. И верно, сильно болтлив, когда под газом. Может, зря мы с ним и связались.

— Заложит, я ему перышко под ребро, — уронил Коля. — Да нет, побоится. Когда его местные били за воровство птицы, не признался ведь?

— Беспокоит он меня, — покачал головой дядя Володя. — На крючке он, мальчики. Вся надежда, что милиция не будет заниматься этой мелочовкой. У нее дела есть посерьезнее... Слышали, одного фрайера на вокзале пришили?

— Мокруха? — удивился Петя Штырь.

— Это не наши, не местные, — сказал Коля. — Гастролеры. Теперь и в поездах грабят.

— Не надо было давать Пауку консервы, — заметил Петя. — Небось спьяну пустые банки на глазах у всех в окно выбрасывает. Лопух он и есть лопух.

— Я ему велел поглубже закопать, — сказал Коля.

— Помнит он пьяный твои наставления! — усмехнулся Петя, но улыбка тут же сошла с его лица. Хотя Штырь и был мал ростом, но голова и лицо у него были большими. В отличие от брата губошлепа, сухие губы у Пети были тонкими, отчего усмешка всегда казалась ядовитой, змеиной.

— Если продал — насмерть прибью, — с угрозой пробурчал Белый, наливая в стакан колыхающуюся водку. — Правда, за Паука не хотелось бы срок получать...

— Мы его утопим в озере... — хихикнул Петя Штырь.

— Грех, брат, такое говорить, — вмешался в разговор Тихий. — Бог он все слышит!

— Что-то, кореша, невесело стало у нас, — сказал дядя Володя. — Штырь, выключи этих хрипатых горлодеров и поставь что-нибудь душевное: Высоцкого или эмигрантов из русских...