Дети ада

2

Проникнуть в дом Пашки Ивану не представило никакого труда. На своей работе он научился орудовать хитроумными отмычками. Правда, с собой он не догадался их захватить, но примитивный навесной замок на дощатой двери легко открылся при помощи тонкого с изогнутым концом гвоздя. Фонарик Иван и включил-то всего один раз, чтобы осветить его. В сенях пахло мочой, хотя уборная как и у всех в деревне, была за пределами избы у хлева. Никакой живности в этом запущенном доме не было. Даже кошки. В кухне с потемневшей от сажи русской печкой — большой стол с клеенкой, несколько табуреток, буфет с посудой, в комнате — железная кровать, платяной шкаф, круглый стол с телевизором, на полу — домотканые половики. Нельзя было сказать, что тут грязь и запустение, по-видимому, в трезвые дни Пашка подметал полы и протирал пыль. На широком подоконнике навалены в беспорядке пожелтевшие газеты маленького формата, такие в районных городках выходят. И нигде не видно ни одной книжки.

Иван тщательно обследовал все помещение, включать фонарик он опасался — Пашкина изба стояла на краю деревни, сразу за ней начинался сосновый бор, напротив через дорогу виднелся лишь дровяной сарай ближайшего соседа, так что тусклый свет батарейного фонарика вряд ли кто заметит, а судя по тому, что соседи не услышали и не увидели, как грабили дом Ларионовых, они и теперь глухи и немы. Да и заморосил небольшой дождь, слышно, как за окном брызгало с крыши на лопухи. В горшке с засохшим, похожим на водоросль, цветком, Иван обнаружил окурок. Вспомнив, что Антон говорил о пропаже нескольких блоков сигарет, положил его в полиэтиленовый пакет, предусмотрительно захваченный с собой. В платяном шкафу неопределенного цвета лежала одежда, внизу электрический утюг с асбестовой подставкой, картонная коробка с поношенной обувью. Под кроватью темным стеклом блеснула в свете фонаря бутылка. Ивану пришлось лечь на пол и пошарить там рукой. Вместе с пылью он извлек пустую бутылку из-под шампанского. Это уже кое-что! Шесть бутылок украли у Антона из подвала. Вспомнив про подвал, Иван направился в кухню, где у русской печи был квадратный люк в подвал, который здесь называют подполом, с металлическим кольцом.

Там было сыро и пусто. Лишь в дальнем углу, в яме, прикрытой соломой, была картошка. Стояли на земле несколько банок с солеными огурцами, белели продолговатые кабачки. Иван досконально ощупывал лучом фонаря — здесь можно было не бояться, что кто-то увидит свет — каждый уголок подпола. Несколько выкатившихся из-за кирпичного основания русской печи сырых земляных комков привлекли его внимание. Встав на колени, он поводил лучом в этом месте. Комья скатились со стороны фундамента, где земля была больше всего разрыхлена. Придвинувшись поближе, Иван погрузил руку в сырой песок и вскоре пальцы наткнулись на металлические предметы, оказавшиеся промасленными консервными банками. Он выгреб из ямы их штук двадцать. Сомнений больше не было: это консервы из подвала Антона. На некоторых банках сохранились размокшие этикетки с надписями: «ветчина», «свиная тушенка», «колбасный фарш». Точно такие же Иван привозил из Ленинграда другу, когда приезжал к нему летом. Тогда еще можно было достать консервы. Не в магазине, конечно, Бобровников привозил их ящиками в кооператив со склада, где у него работал приятель. Банки были китайского производства.

Иван уже намеревался приподнять квадратную крышку люка, как явственно услышал скрип открываемой двери, затем шаркающие шаги по полу. Это не Антон, наверное, вернулся Пашка! Очевидно, приятель пытался предупредить Ивана, но тот застрял в подвале и ничего не мог увидеть и услышать. Судя по нетвердым шагам над головой, хозяин был изрядно пьян. На всякий случай Иван попросил друга навесить замок На наружную дверь, но вот закрыть его Антон вряд ли смог. Интересно, обратил Пашка внимание, что замок открыт? Вряд ли, если сильно пьян. Да и замок-то он повесил по привычке — красть у него нечего. В избе как говорится, шаром покати.

Нетвердые шаги вскоре затихли, щелкнул выключатель, протяжно скрипнули пружины кровати, немного погодя что-то стукнуло тяжелое раз об пол, второй.

Иван сообразил, что пьяный хозяин сбросил с ног обувь. Услышав нарастающий храп, он осторожно приподнял крышку люка, было темно. Внизу он обнаружил пустую плетеную корзинку, в которую и сложил консервные банки. Опустив крышку на пол, осторожно вытащил корзинку и только тут вспомнил, что бутылку-то из-под шампанского не убрал, так и оставил возле кровати. Не включая фонарь, бесшумно приблизился к спящему Пашке, бутылка стояла у тумбочки на полу. Очевидно, тот ее не заметил. Когда глаза привыкли к сумраку, Иван различил на сером одеяле очертания скорчившейся фигуры — Пашка завалился прямо в одежде, лишь ватник и грязные башмаки сбросил на пол. Рот его был ощерен, заливистый храп наполнял комнату, он даже заглушал шум усилившегося дождя за окном.

У наружной двери дожидался Антон. Он был в брезентовом плаще, круглой с обвисшим козырьком кепке.

— Я хотел тебе подать сигнал, но ты куда-то исчез, — прошептал друг. — Как сквозь землю провалился!

— Я и был под полом, — усмехнулся Иван.

— Что-то нашел? — Антон кивнул на корзинку в руке Ивана. — Что это?

Они отошли от двери, Иван посветил фонариком бутылку, консервы в корзинке.

— Мои, — глухо уронил Антон. — Ах ты, мерзкий Паук! Значит, его работа?! Я его прибью, паскуду! Прямо сейчас! — он повернулся к двери.

— Не кипятись, — придержал за рукав Иван. — Он пьяный дрыхнет.

— Даже волк не режет скот, где его логово.

— Люди бывают похуже волков, Антоша, — сказал Иван.

— Чего ты меня держишь? — огрызнулся друг.

— Может, милицию вызовем? — посмотрел на него Иван. — Улики у нас на руках. Не отвертится паучишко!

— Милицию? — хмыкнул Антон. — Во-первых, никто сюда не поедет. В дождь к нам не так-то просто добраться. Дорогу развезло, сам знаешь, какие ухабы да ямы, во-вторых, я милиции теперь не верю. Пашка тертый калач и ото всего отопрется, да и не боится он милиции! Сколько раз его прихватывали и всегда отпускали. У нас, Ваня, нет милиции — одна видимость. Милиция сейчас крутится возле кооператоров, верой-правдой служит им за хорошие денежки, ну, еще продовольственные магазины и склады опекает, где можно жратвой и товарами поживиться. Всякие столы заказов. А на нас, честных фермеров, и граждан, им наплевать, как и на преступников, с которыми нужно возиться, да и опасно. Бандиты и воры теперь вооружены и стреляют.

— Ну, тогда, дружище, мы сами будем милицией, — сказал Иван. — Паук и наводчик, и участник кражи. Пока пьян и туго соображает, мы его сейчас и расколем, как пишут в детективных повестях!

— Про что я и говорю! — решительно шагнул к двери Антон. Глаза его сузились, огромные кулаки сжались.

— Ты это... не лезь поперед батьки в пекло, — предупредил Иван. — Я буду говорить, а ты не вздумай кулаки в ход пускать!

Пробуждение Пашки-Паука наверняка было ужасным. Сброшенный мощной рукой Антона с жалобно застонавшей кровати на пол, он дико вращал воспаленными глазами — какого они были цвета, трудно определить — чмокал обветренными губами, тряс взлохмаченной головой. Жидкая бороденка лезла ему в рот. От него несло многодневным вонючим перегаром, скрюченные грязные пальцы теребили половик. Перед ним кучей лежали вываленные из корзинки консервы, поблескивала серебристой фольгой бутылка из-под шампанского.

— Где остальные вещи? — сурово спрашивал Иван, сидя перед ним на корточках и ловя его бегающий неосмысленный взгляд. — И кто был с тобой? Говори, мразь, как на духу!

— Иначе живой не будешь! — вставил Антон, Он горой возвышался над ним. Чувствовалось, что с трудом удерживается, чтобы не пнуть ворюгу под ребра.

— Это как... В чужой дом ночью... — хрипло бормотал Пашка, начиная понемногу соображать. — По какому праву, мальцы?

— А ты полагал, что только тебе дано право по ночам забираться в чужие дома?

— Твой дом, Паук, — тюрьма, — мрачно обронил Антон, сжимая огромные кулаки. — И быть тебе там скоро, подонок!

— Вызывайте участкового, — сказал Пашка, он поднялся с пола, сел на край смятой кровати. Пальцы его суетливо двигались, будто и впрямь ткали невидимую паутину. Длинный кривоватый нос был багровым. — Вы не милиция, чтобы меня допрашивать.

Иван неуловимо взмахнул рукой и голова Пашки мотнулась, а на скуле заалело круглое пятно.

— Бить будем, падаль, до смерти, — предупредил Иван. — Я — милиция. Или тебе документы показать?

— Чиво вам от меня надоть? — щупая вздувшуюся скулу заскулил Паук. — Разбудили человека...

— Какой ты человек? — сказал Антон, пододвигая ногой табуретку и усаживаясь напротив Пашки. — Ты — гнида, которую надо раздавить.

— Еще оскорбляют... — пытался хорохориться тот, но голос его как и пальцы, дрожал.

— Учти, Паучок, мы на все готовы, — негромко, но с угрозой в голосе произнес Антон. — Придется за все ответить, мы тут цацкаться с тобой не собираемся.

— Все рассказывай, Паша, — предложил Иван, тоже усаживаясь на табуретку. Свет он включил на кухне и в комнате был полумрак, от платяного шкафа падала на пол широкая тень. Стульев не было, половик под ногами Паука завернулся. — Поведай нам, голубчик, как залезли, куда вещи вывезли, на чем, кто твои сообщники. Зарытые в подвале консервы, бутылку из-под шампанского Антон Ларионов признал, так что вилять и отпираться никакого резона тебе нет. И еще одно учти — Антон прав — это в милиции нянчатся с такой мразью, как ты, а мы выдавим из тебя правду-матку, руки-ноги переломаем, печенку отобьем, на всю жизнь останешься инвалидом, все равно обществу от тебя нет никакой пользы. Один вред. Так что, Пашка-Паук, говори и не завирайся, а мы будем внимательно слушать. Начнешь шарики-ролики нам окручивать — мы тебя сразу поправим.

При этих словах Антон машинально сжал и разжал свой кулак-кирпич.

И вот что рассказал сообразивший, что дело повернулось серьезнее не придумаешь, Пашка.

По пьянке как-то летом, он рассказал у костра на берегу Велье знакомым из города рыбачкам про Антона Ларионова, его богатое фермерское хозяйство. Дом, мол, у него не чета деревенским. Вообще-то разговор зашел о том, где бы еще водки или самогона достать. Хотя фермер и не пьяница, спиртное должно у него быть. В сельской местности за все в основном водкой рассчитываются. За деньги никто тебе ничего не сделает. Он, Пашка, поздно вечером постучался к Ларионовым, деньги на бутылку ему дали рыбачки, но Антон отругал его и сказал, что у него ничего нет. И чтобы впредь его по этому поводу не будили по ночам. В следующий приезд — это было в субботу — Колька Белый (фамилию его Пашка не знает), сам ночью забрался в курятник к Антону и украл две курицы, которые на вертеле и изжарили...

Антон подтвердил, что такой случай был. Правда, он тогда погрешил не на воров, а на лису, повадившуюся бродить возле его участка. Дважды он пугнул ее из ружья и вроде бы исчезла.

Колька по прозвищу Белый недавно вернулся из заключения, был рослым желтоволосым парнем с мрачным выражением лица, с наколками на груди и руках, на шее носил поповский белый крест, хотя ни в Бога, ни в черта не верил. С ним всегда приезжал щупленький, улыбчивый Петя, тоже весь в наколках. Оба они из Великополя. Петя тоже несколько раз сидел за воровство и грабеж. В общей сложности 12 лет. Так что прошел в колониях все воровские академии. На рыбалку они привозили с собой водку, самогон, иногда упаковки дешевого одеколона или лосьона. А когда были при деньгах, то баловались даже французским коньяком «Наполеон». Сашка охотно пускал их ночевать к себе, он им за пару бутылок водки отдал из кладовки молочной фермы два алюминиевых бака с герметическими крышками, великопольские умельцы приспосабливали их к самогонным аппаратам. Потом несколько таких бидонов Петя и Белый сами украли с фермы по наводке Пашки. Прихватили резиновые прокладки, шланги. Приятели не так занимались рыбалкой, как грабежом домов дачников. В этой живописной местности с большими озерами многие горожане приобрели деревенские избы и летом жили по нескольку месяцев, возделывая огороды. У каждого что-то из съестного и хмельного хранилось в подвалах и кладовках. Из вещей особенно не разживешься, хорошую одежду, обувь, горожане не привозили сюда. Антон жил здесь круглый год и у него в доме было все, что положено рачительному хозяину: цветной телевизор, приемник, холодильник, электробытовые приборы, дрель, электропила «Парма», разнообразный инструмент в мастерской. Да и живности всякой хватало: куры, поросята, кролики, утки. Кстати, уток, кроме него ни у кого в Плещеевке не было. Рядом огромное озеро, но местные почему-то не заводили уток, хотя они требовали почти круглый год гораздо меньше ухода за собой, чем куры и кролики.

Приезжали приятели Паука на мотоцикле «Ковровец» без номера и всегда поздно вечером, рыбачили на резиновой лодке или на деревянной Пашкиной, на которой он ездил через озеро караулить ферму. На лодке-то ближе, а так нужно пять километров идти вокруг озера до фермы. Идея как-нибудь «разбомбить» Антона — они именно так назвали набег на ферму — пришла в голову улыбчивому Пете, Белый звал его Штырь. Зная, что у Ларионовых нет собаки, Белый и Штырь несколько раз ночью наведались на обширный участок фермера, все как следует осмотрели, но ничего тогда не тронули. Выяснили у Пашки, когда Антон ездит в Великополь, один или с семьей. Обычно это случалось с воскресенья на понедельник. Антону хотелось сразу двух зайцев убить: жену и сына свезти в город отдохнуть, кино посмотреть, а в понедельник с утра сделать все свои дела, связанные с присутственными местами. Тут и стройматериал выписать, заглянуть в «Сельхозтехнику», в коммерческий банк, райисполком. Жизнь фермера трудна и беспокойна. При нынешнем безвластии все только обещают, отписываются, а никто ничего толком не делает. Вот и бегаешь весь день по конторам и складам, выпрашивая и вымаливая самое необходимое. Великое счастье, что комбикорма выбил на складе, не то поросят и пернатую живность нечем бы было кормить...

В этот раз Петя и Коля приехали в субботу не на мотоцикле, а на синих «Жигулях». Привез их незнакомый Пашке мужчина лет тридцати пяти, звали его уважительно дядя Володя. Невысокий, светлоглазый в вытершейся кожаной куртке с накладными карманами, бритое лицо с круглым подбородком, хотя и не гигант, на ногах были огромные башмаки наверное, сорок пятого размера. Дядя Володя был немногословен и серьезен. Белый и Штырь его беспрекословно во всем слушались. И пил он не всякую гадость как его дружки, а коньяк. Привозил его в плоской белой фляге с выгравированным на ней глухарем.

Погода была пасмурная, брызгал холодный дождь, на озере разгулялись волны. О рыбалке и речи не было. На Пашкиной лодке в потемках перебрались с того берега в Плещеевку, засели в избе. На этот раз привезли несколько бутылок водки, ящик бутылочного пива, маринованного чеснока и палку полукопченой колбасы. Дядя Володя пил мало и им выдал на троих всего две бутылки водки и по паре пива.

— Сделаем дело, мальцы, тогда и погуляем, — сказал он. — С дурной башкой лезут на рожон только фрайеры.

Пашка толком не знал это слово, несколько раз мрачный Коля Белый назвал его фраером. Проскакивали у них и другие воровские словечки вроде «малина», «лепило», «халява», «мусора», «туфта».

Как и ожидали утром в воскресенье Антон с семьей отбыл в своем «газике» в город. С месяц машина была полуразобрана — Антон сам ремонтировал ее — и вот на ходу. Никто из деревенских не видел Пашкиных постояльцев — они тихо сидели в избе и никуда не выходили, так распорядился дядя Володя. Тянули пиво и смотрели футбол по телевизору. Синие «Жигули» стояли на другом берегу, из-за прибрежных кустов их было не видно. Хозяин так поставил машину, что и со стороны фермы невозможно было заметить. Петя и Николай маялись без дела, футбол и им надоел. Дядя Володя утром всем выдал по бутылке пива, но потом сжалился и поставил на стол бутылку водки. Все сразу повеселели и ожили. Темнело в середине октября уже в пятом часу, да и погода так и не разгулялась, темные облака стелились над самым озером, хорошо еще, что волна не поднялась выше чем вчера. Зинка-почтарка, выставив тощий зад в синих рейтузах, полоскала на кладях белье. Как она и говорила, суд оправдал ее. Муж считался забубенным пьяницей, был не раз в кутузке за домашние скандалы. Патологоанатом определил, что в ту страшную ночь он был сильно пьян. Зинка всем в деревне показывала оголенную руку, где расползся большой синяк, мол, пьяный Васька ударил... Она вроде бы притихла, дел ей по дому прибавилось, мелькала между домом и озером как мотылек. Пашка покрутился возле нее на берегу, как бы между прочим сказал, что с вечерним автобусом едет в город к своей «мадаме», так он называл свою сожительницу. Со свойственной ей грубостью почтарка заявила, что удивляется его «мадаме», как она может с таким пьяницей-алкоголиком вожжаться?.. Пашка-Паук знал характер Зинки и никогда не вступал с ней в пререкания. Ее не переубедишь, всегда последнее слово за почтаркой, но если что, то она подтвердит, что он уехал в Великополь.

На дело вышли, когда в окнах сельчан погасли голубые огни — люди выключали телевизоры и укладывались спать. В деревнях ложились рано, сразу после девяти-десяти часов. И тогда можно было спокойно передвигаться по Плещеевке — никто носа не высунет на улицу ночью. Осенние ночи здесь темные. К собачьему лаю привыкли, стоило одной собаке тявкнуть, как сразу откликались остальные, а и собак-то в деревне три-четыре и все мелкие. Да и Пашку они знали.

Петя быстро и умело финкой отколупнул замазку, отогнул гвоздики и вынул верхнее стекло из рамы, его тут же подхватил в рукавицах Коля, суком от яблони Штырь выдавил маленькое стекло из другой, внутренней, пошатал ее — она оказалась не наглухо прибитой — и, придерживая двумя руками, спустил на пол. Лаз был открыт. Коля Белый поддерживал его за ноги. Дядя Володя стоял под яблоней и шепотом командовал, что делать. Он, Пашка, стоял на стреме. Собаки вскоре угомонились, на улицу так никто и не вышел. В Плещеевке, кроме Антона, и жили-то еще семь семейств, в основном старики и старухи. Великопольские дачники заколотили досками окна и уехали до весны в город. В некоторых домах Паук уже сам побывал и кое-что по мелочи украл и продал.

— А ты забирался вовнутрь? — спросил Антон.

Пашка было стал отрицать, но натолкнувшись глазами на сумрачный взгляд Ларионова, покорно кивнул:

— Штырь сказал в подвале шампанское, сухое вино и целая фляга яблочного самодельного, ну я и залез хлебнуть...

— И понравилось, яблочное? — с иронией спросил Антон.

— Крепости маловато и кислое, — ответил Пашка. — Мы потом в полиэтиленовую канистру налили и сахарным песком разбавляли.

— Моим?

— А чьим же? На печке с полмешка нашли.

— Дядя Володя тоже залезал? — поинтересовался Иван.

— Он и Белый были снаружи, да им бы и не пролезть — дыра-то в раме небольшая. Впору Штырю и мне. А вынуть раму не смогли — крепко приколочена.

Дальше Паук рассказал, как они в наволочки и сумки стали запихивать носильные вещи, выбирая что поновее, консервы, бутылки... Снаружи все принимали Белый и дядя Володя. Относили к лодке. Все закончили к трем часам ночи. Сначала чиркали спички, но вскоре обнаружили на полке в кухне два аккумуляторных фонаря, сразу стало легче работать... Дядя Володя велел, чтобы ему докладывали, что есть в доме, впрочем, Петька Штырь и сам все хорошо соображал. Ему это не впервой. На дачах он первым делом отыскивал тайники. Пошарил даже под бельем, но денег, кажется, не нашел, а может и схапал да никому не сказал. Скользкий тип. Все время улыбается, а в глазах — злость. Новый ковер со стены дядя Володя велел содрать, он и подключенный к зарядному устройству аккумулятор принял внизу... Когда все ценное вынесли, хотели стекло на прежнее место поставить, но оно лопнуло — Колька ногой зацепил — и Петя прислонил обе половинки к фундаменту. Пошарили в гараже. Взяли кое-что поценнее из запчастей, инструмент. Там орудовал дядя Володя, он автомобилист.

На лодке перевезли все вещи к машине, погрузили, прямо на берегу распили три бутылки шампанского — посуду дядя Володя убрал в багажник — одну бутылку отдал Пашке, поделился и консервами, велел их в подполе закопать, предварительно смазав солидолом, а больше из вещей ничего не дал, сказал, что после того как толкнут товар ему, Пашке, будет выделена положенная доля...

— И сколько же тебе причитается? — спросил Антон.

— Я их больше не видел, — ответил Паук. — Они толковали, что прямо сейчас поедут в Белоруссию, пока милиция раскачается нужно срочно на толкучке продать крупные вещи: ковер, телевизор, одежду, аккумулятор.

В соседнюю республику наши органы не сунутся, особенно в нынешнее беспокойное время, а там вмиг все расхватают, люди везде от советских рублей избавляются, можно хорошую цену заламывать. Шофера-дальнобойщики — так он назвал работающих на дальних перевозках, охотно берут краденное.

— Поедем к дяде Володе, — сказал Иван, рассудив, что больше от Паука ничего не почерпнешь.

— Я не знаю, где он живет, — сказал тот. — Может, он и не из Великополя. Воры его сильно уважают. Штырь сказал, что он держит воровской общак.

— Большой человек! — насмешливо заметил Иван. Общак — это воровские деньги, что-то вроде общественной кассы. Нуждающимся ворам выдается сумма на первое время, а потом в общак от каждой кражи отчисляется какой-то процент.

— Тогда к этому... Штырю или Белому? — сказал Антон.

— Лучше сдайте меня в милицию, — снова заскулил Пашка. — Они меня прихлопнут как муху!

— Как паука, — буркнул Антон.

— Вы не знаете этих бандитов... И Белый и Штырь проходили в суде по мокрому делу.

Антон и Иван переглянулись.

— А ты кто же? Мелочь, наводчик? — усмехнулся Иван. — Не ты — они и не полезли бы сюда.

— Бес попутал...

— Ты сам и есть мелкий бес, — продолжал Иван. — И обличье у тебя бесовское!

— Это... не оскорбляйте! — вдруг ощетинился Паук. — Я, может, в Бога верю.

— Верил бы не полез в дом за чужим добром!

— Как же ты теперь будешь мне в глаза-то смотреть? — угрюмо спросил Антон. — Моей жене, сыну да и другим людям?

— Сидеть ему в тюряге, — сказал Иван.

— Ладно, Пашка, поторчи дома, а мы подумаем, что делать, — решил Антон.

— А чтобы тебе не пришло в голову слинять, мы тебя к кровати привяжем, — прибавил Иван.

Веревки нашлись в сенях, там даже на гвозде висели ременные вожжи. Тоже где-то украденные. Привязали на совесть, как это когда-то делали на учениях в десантном отряде. Без чьей-нибудь помощи Пауку никак будет не одолеть эту... веревочную паутину.