Лотосовый Терем

Глава 18. Смертоносное свадебное

Сюэюй — оживлённый городок, о котором в пределах сотни ли могли и не слышать, но усадьба Цайлян*, что находится в десяти ли от него, известна каждому. В её окрестностях есть одно живописное место: на фоне прекрасных очертаний гор четыре ручья впадают в озеро с синей-синей водой. Здесь тепло круглый год и пышно цветут лотосы, да не простые, а необыкновенной красоты и расцветки — с голубоватыми лепестками. Очарование этого места привлекает учёных и образованных людей, а высокопоставленные чиновники часто приезжают сюда срывать цветы, отсюда и название “озеро Цайлян”.

Цайлян — сбор лотосов

Около пятидесяти лет назад кто-то за несусветные деньжищи купил землю в пределах десяти ли вокруг озера Цайлян, построил поместье, включил в его сад озеро и назвал всё это “усадьба Цайлян”. Нынешнего хозяина звали Го Дафу*, и хотя его имя было несколько заурядным, сам он считал себя человеком с изысканным вкусом.

Дафу — “большое счастье”

Го Дафу занимался изготовлением сырья для лекарств, умел наживаться, ни в чём не нуждался, и в последнее время главной его проблемой был сын — Го Хо. Имя Го Хо* происходило от выражения “в несчастье живёт счастье” и было благоприятным — в три года он знал наизусть триста стихотворений, а в пять прочитал “Книгу песен”* и “Беседы и суждения”* — словом, был драгоценностью сердца Го Дафу. Когда Го Хо исполнилось одиннадцать, отец отправил его в поместье “Сотня рек” изучать боевые искусства, в ученики самого просвещённого из “Фобибайши” — “Прекрасного Чжугэ” Юнь Бицю, в надежде, что он переймёт от учителя любовь к наукам и искусствам, и станет пусть и не знаменитым героем, но хотя бы приличным человеком. Но когда Го Хо месяц назад закончил обучение и вернулся домой, Го Дафу был крайне раздосадован: этот ребёнок теперь только и упражнялся с мечом и луком и издавал воинственные крики, позабыл совершенно все выученные в детстве слова, “Пэнлай”* читал как “шпинат”, а слыша “Кунцзы” называл себя “Гоцзы”. Го Дафу был так зол, что чуть не размозжил ему голову кухонным котлом — его сын стал таким невежественным, воистину несчастье для семьи и позор для предков!

Хо — “несчастье”

“Книга песен” — или “Шицзин”, входит в конфуцианское “Пятикнижие”

“Беседы и суждения” — главная книга конфуцианства, составленная учениками Конфуция, входит в конфуцианское “Четверокнижие”

Пэнлай — сказочный остров бессмертных

И поэтому Го Дафу решил пораньше женить Го Хо на образованной и воспитанной девушке в надежде, что она сможет наставить его негодного сына на путь истинный. Он потратил десятки тысяч лянов серебра на подарки невесте, самой талантливой барышне Сюэюя, чтобы радушно принять её в семью, а она оказалась слаба здоровьем и даже не дожила до свадьбы, в результате чего Го Дафу зря потерял кучу денег. Пришлось согласиться на вариант похуже, и Го Хо в итоге взял в жёны Пу Сусу, девицу из самого известного борделя в городке. Эта Пу Сусу, хоть и родилась в публичном доме, была молода и имела славу стихоплёта, кроме того, будучи весьма популярной, она, конечно, выглядела гораздо привлекательнее талантливой барышни, так что Го Хо с радостью привёл её в дом. Кто бы мог подумать, что не пройдёт и месяца, как новобрачная внезапно утонет в лотосовом озере. Всего за месяц две девушки, связавшие себя с Го Хо, умерли не своей смертью. Среди жителей городка неизбежно начались пересуды, и слухи об убийстве жён распространялись по улочкам, к превеликой досаде Го Дафу. К тому же, после несчастного случая на озере Цайлян, высокопоставленные чиновники стали приезжать сюда значительно реже, что только усиливало его гнев.

С одиннадцатого числа пятого лунного месяца начинался сезон цветения синих лотосов, однако в усадьбе Цайлян было безлюдно, прежнее оживление совершенно исчезло. После смерти жены Го Хо только и делал, что упражнялся с мечом — порубил множество деревьев гинкго на заднем дворе, любовно выращенных отцом, расколол несколько купленных за большие деньги фигурных камней, и весьма гордился своими успехами в боевых искусствах. Го Дафу последние несколько дней сидел напротив пустынного двора и сокрушённо вздыхал над расчётными книгами. В детстве он потерял мать, в молодости — похоронил жену, а теперь же ни с того ни с сего умерла невестка. Неужели это наказание за то, что в юности он однажды продал поддельное лекарство? Нет, не может быть, мучительно размышлял Го Дафу, если это наказание, то при чём тут его матушка, которую он даже не помнил? Когда его матушка умерла, он был ещё грудным младенцем и не успел ни в чём провиниться…

— Хозяин. — Служанка Сюфэн поднесла чашку горячего чая. — Один молодой господин говорит, что хотел бы посмотреть лотосовое озеро. Его не пустили за ворота, но в последнее время гостей мало, и вы, хозяин, говорили…

Большинство тех, кто стучался в ворота, были голодранцами, потому их и не пускали. Го Дафу нетерпеливо замахал руками.

— А-а… Пусть заходит, пусть заходит, с тех пор, как Сусу там утонула, никто не спускается к воде, может, хоть прогоним неудачу.

— Так… А где же? — Вдруг рядом с ногами Го Дафу из лотосового озера с плеском высунулась голова и с недоумением спросила: — А где тут ступеньки? Есть кто дома?

Сюфэн взвизгнула и выронила из рук чашку с горячим чаем, незнакомец поспешно нырнул в воду. Го Дафу разглядел, что среди лотосовых цветов и листьев скрывается мужчина, и принялся звать прислугу.

— Эй, кто-нибудь, сюда! Держи вора! Грабитель!

— Грабитель? — Человек в лотосах удивился ещё сильнее, огляделся вокруг и вдруг осознал. — Я?

Ещё не оправившись от испуга, Сюфэн закивала, а потом узнала его.

— Хозяин, да это же господин Ли, который только что стучался в ворота.

Го Дафу недоверчиво смерил взглядом мокрого насквозь незнакомца.

— Ты кто такой? Зачем в воду залез?

Молодой человек неловко кашлянул.

— Мост снаружи оказался немного скользким…

Сюфэн с Го Дафу опешили — так он свалился в ручей за пределами усадьбы, и его смыло потоком в озеро — никакой он не вор.

— Вы пришли полюбоваться лотосами?

Он покивал.

— Вообще-то… у моего дома не хватает одной доски…

Не успел он договорить, как Го Дафу расцвёл.

— Вы умеете писать стихи?

— А? Стихи?

Го Дафу снова оглядел его сверху донизу — этот принесённый потоком молодой человек имел наружность бедного учёного.

— Давайте так. В мою усадьбу Цайлян пускают только уважаемых и благородных людей, но если вы владеете стихосложением и напишете для меня несколько стихов о лотосах, я позволю вам пожить здесь три дня. Как вам?

— Но люди древности столько написали о лотосах… — в замешательстве проговорил незнакомец.

— Верно, верно, — разулыбался Го Дафу. — Но разве среди них есть стихи об этих синих лотосах?

Пошевелив своими неповоротливыми закостенелыми извилинами, промокший наконец сообразил: после несчастного случая репутация усадьбы Цайлян пострадала, и хозяин надеялся с помощью стихотворений о лотосах вернуть ей былую славу.

— Это… ну… — Молодой человек долго мялся в нерешительности и наконец твёрдо заявил: — Я умею слагать стихи.

Го Дафу сложил руки в приветствие — стоило промокшему сказать, что он умеет писать стихи, как уважение к нему возросло до небес.

— Эй, кто-нибудь, принесите для благородного господина Ли чистую одежду! Прошу, господин Ли, присаживайтесь.

“Грабитель” из озера как по волшебству преобразился в “благородного господина” и с изяществом сложил руки в приветствие, будто и сомнения быть не могло, что он — настоящий литературный гений, способный сложить стихи за семь шагов*.

Сложить стихи, пока делаешь семь шагов — о поэте Цао Чжи, которому его брат, император Вэнь-ди (дин. Вэй), заподозрив его в намерении отнять престол, под угрозой смерти приказал сочинить стихотворение за время, которое нужно для семи шагов. Поэт сочинил стихотворение «плач бобов», которые варили на их же ботве: «мы же от одного корня: зачем же нас обжигать так жестоко?!» Часто упоминается в литературе в качестве образца таланта и остроумия.

Свалившимся в воду “грабителем” на самом деле был недавно перебравшийся в Сюэюй Ли Ляньхуа. Во время переезда у его “Благого лотосового терема” отвалилась доска, и хотя дерево на замену нашлось, на нём недоставало узора, так что Ли Ляньхуа пришлось собственноручно его вырезать — потому-то он и искал повсюду цветы лотоса в качестве образца. Он и вообразить себе не мог, что по неосторожности свалившись в воду, вынырнет уже благородным господином Ли, умеющим слагать стихи.

— Господин Ли, сюда, пожалуйста, — Сюфэн повела Ли Ляньхуа в гостевые покои усадьбы. — В комнате приготовлена чистая одежда, господин Ли может выбрать, что придётся по душе.

Ли Ляньхуа уже собирался кивнуть, как вдруг споткнулся и ойкнув чуть не упал, но Сюфэн успела поддержать его.

— Осторожнее, в усадьбе высокие пороги.

Ли Ляньхуа опустил голову: действительно, пороги в усадьбе Цайлян были на цунь выше обычных, с непривычки легко запнуться.

— Ах, как неловко.

Вскоре Сюфэн заселила его в просторные и изысканные покои. Открыв окно, можно было увидеть лотосовое озеро протяжённостью в пять ли, пейзаж восхитительный и уединённый. На стенах висела каллиграфия и живопись, у окна стоял стол с четырьмя драгоценностями рабочего кабинета* — словом, имелось всё для поэтического вдохновения. После того, как Сюфэн удалилась, Ли Ляньхуа открыл сундук: одежда, сложенная внутри, пришлась бы по вкусу Фан Добину — вся из шёлка, частично вышитая мелкими узорами из облаков, элегантная и тонкой работы. Подумав немного, он выбрал самое дорогое платье, переоделся, погляделся в зеркало — и с радостью увидел в отражении талантливого человека, даже самому понравилось. Он встал и осмотрел эти пышные покои: стены были почтительно завешаны произведениями живописи и каллиграфии, на которых почерком, подобным полёту дракона и пляске феникса, было написано “Лотосы алым цветом оттеняют лица красоту”, “Как прежде, лотоса цветы, смеясь, встречают ветер весенний”* и даже “Словно лотосов раскрылись бутоны”* — и прочие тому подобные красноречия, которые можно найти повсюду, подписанные “начальник такого-то уезда”, “хозяин такого-то поместья”, “господин такой-то”. Ли Ляньхуа должным образом повосхищался и обратил взгляд к пейзажу за окном: был сезон синих лотосов, зелёные листья покачивались на ветру, пряча небольшие бледно-голубые цветы, прелестные и невинные — было в них своё очарование, иное, нежели у красных лотосов.

Четыре драгоценности рабочего кабинета — кисть, тушь, бумага и тушечница

Видоизмененные строки из стихотворения поэта Цуй Ху “Вспоминая о деревне к югу от Чанъань”, в оригинале говорится о цветах персика. Перевод стихотворения можно найти тут:

Видоизмененная строка из стихотворения поэта Цэнь Шэня “Песня белого снега во время прощания с господином У, возвращающимся в столицу”, в оригинале говорится о цветущих грушах. Перевод стихотворения можно найти тут: https://stihi.ru/2019/11/10/3254

Неожиданно над спокойным и уединённым озером заструился тёмный дым. Ли Ляньхуа высунулся в окно — среди цветов и листьев медленно гребла на маленькой лодочке старуха в коричневом платье, что-то повторяя вслух и сжигая ритуальные деньги в ярко горящей жаровне. Закончив с этим, она сокрушённо вздохнула, глядя на цветущее синими лотосами озеро, а потом ни с того ни с сего разразилась проклятиями. Ругалась она просторечно, так что Ли Ляньхуа ничего не понял, выбрался через окно, окликнул старуху с берега, успешно перебрался в лодку и завёл с ней беседу.

Старуха носила фамилию Цзян и была кормилицей Го Дафу, провела с семьёй Го больше сорока лет, и теперь сжигала ритуальные деньги для Пу Сусу. Ли Ляньхуа познакомился с ней ещё вчера, заведя разговор о ценах на соевый соус: давно ей не с кем было как следует обругать хозяина лавки с соусами, который обвешивает покупателей. Бабушке Цзян пришёлся по душе этот новоприбывший учёный, и вскоре Ли Ляньхуа узнал всё о жизни семьи Го в мельчайших подробностях.

Дед Го Дафу был из народности мяо, женился на девушке из семьи Го, взял её фамилию, поселился в городке Сюэюй и занялся торговлей лекарствами. Дела шли хорошо, семья Го весьма процветала, вот только, по неясной причине, была малочисленной. К тому же, начиная с отца Го Дафу, в семье последовательно умерло при странных обстоятельствах три жены, и это было неразрывно связано с лотосовым озером. У деда Го Дафу было два сына — отец Го Дафу, Го Цянь, и младший — Го Кунь. Го Цянь сметливостью пошёл в отца и управлял семейным делом как по нотам, Го Кунь же родился слабоумным, и старшему брату пришлось его содержать — обычная семья, ничего удивительного. Когда Го Цянь женился, то всей семьёй переехал к озеру Цайлян и построил тут усадьбу, однако не прошло и месяца после окончания работ, как его жена, урождённая Сюй, упала в озеро и утонула, оставив после себя младенца Го Дафу, которому тогда не было и месяца. Убитый горем Го Цянь распустил почти всех слуг, оставив лишь нескольких, и больше десяти лет провёл в затворничестве. Когда Го Дафу вырос и женился, то через год его жена, урождённая Ван, тоже упала в озеро и утонула, оставив сына, Го Хо. А теперь утонула и Пу Сусу, едва успевшая стать женой Го Хо, отчего бабушка Цзян ещё больше уверилась, что на семье лежит проклятье — быть может, они навлекли на себя гнев водяного духа.

— Матушка, когда госпожа Го утонула, это вы её обнаружили? — осторожно спросил Ли Ляньхуа со взглядом, полным уважения и любопытства.

Бабушка Цзян тут же преисполнилась важности и выпрямила шею.

— Сусу утонула прямо у вас под окном.

— У меня под окном? — ужаснулся Ли Ляньхуа.

Бабушка Цзян кивнула.

— Пятьдесят три года назад тут жил старый хозяин со своей новобрачной, да только когда его госпожа утонула под окном, он больше не мог там жить и перебрался в западные покои, а эту комнату переделал для гостей.

У Ли Ляньхуа мурашки по телу побежали.

— Так… так эт-т-то… значит, что три госпожи Го утонули… прямо под моим окном?

— Здесь воды-то по пояс человеку, — вздохнула бабушка Цзян. — Сама никак в толк не возьму, как утонуть-то можно было. Если нечистая сила, так за все эти годы в гостевых покоях останавливалось два-три десятка важных господ, и ни с кем из них ничего не случилось. Если что-то другое — так между смертью старой госпожи и госпожи Го прошло больше двадцати лет, а молодая госпожа умерла ещё через двадцать с лишним лет, и все они не были знакомы: одна была из семьи сюцая*, другая — дочерью рыбака, Сусу же и вовсе из публичного дома, до связей и восемью палками не дотянешься.

Сюцай — учёная степень или звание при различных системах государственной аттестации учёных или чиновников до династии Мин

Ли Ляньхуа тоже вздохнул.

— Так матушка сжигала ритуальные деньги для погибшей?

— Все три госпожи были хорошими женщинами, — старуха заговорила громче, — и с добротой относились к слугам. Если это правда злой водяной дух, то я жизнь положу, а отправлю его в преисподнюю!

Всем лицом выражая почтение, Ли Ляньхуа помолчал, а потом поднялся на ноги.

— Матушка, три госпожи утонули в озере, а как умер старый хозяин?

— Хозяин? — бабушка Цзян замерла. — Старого господина так напугала смерть невестки, что он скончался через месяц. Наверняка вспомнил жену, — пробормотала она себе под нос. — Бедняга, так жалко его.

— И правда, жалко… — следом за ней вздохнул Ли Ляньхуа.

Вечером Го Дафу послал Сюфэн справиться, хорошо ли устроился благородный господин Ли. Ли Ляньхуа поспешно вытащил написанные “стихи” — с радостью приняв их, Сюфэн сказала, что хозяин приглашает господина Ли отужинать в боковых покоях. Ли Ляньхуа сложил руки в жесте благодарности и последовал за служанкой на западную сторону усадьбы Цайлян. Го Дафу первым делом встряхнул и развернул “стихи” Ли Ляньхуа, пробежал взглядом и остался чрезвычайно доволен, беспрестанно повторяя “прошу, садитесь на почётное место”. Ли Ляньхуа, с горящим от стыда лицом, неловко присел. В этих покоях из больших, распахнутых настежь окон открывался вид на лотосовое озеро, с которого приятно веяло прохладой; стол перед Ли Ляньхуа ломился от яств, обоняние ласкал аромат цветов, и если бы не Го Дафу, омрачавший удовольствие декламированием написанных им “стихов”, это место по праву можно было бы назвать прекрасным пейзажем в счастливый день, лишь взглянешь — и можно опьянеть.

— Городские стены позади,

озеро в зелёной дымке тонет…

Берега его — на десять ли,

островок — дом друга дорогого.

Листьев тень, прохлада чистых вод

вознесёт над бренной суетою…

Аромат фонариков-цветов…

Наши чаши сладким хмелем полны…

Го Дафу удовлетворённо дочитал “стихи” и принялся всячески восхвалять Ли Ляньхуа.

— У господина Ли великолепный стиль, ничтожный Го преклоняется перед вами. Вам стоит сдать экзамены, станете первым из сильнейших! — Ли Ляньхуа послушно со всем соглашался. — Прошу, угощайтесь. — И они чинно подняли чаши с вином и взяли в руки палочки.

— Слышал, Сусу умерла? — спросил Ли Ляньхуа, откусив куриную лапку.

Го Дафу остолбенел, невольно почувствовав неудовольствие: стоило этому господину Ли раскрыть рот, как он поднял самую нежеланную тему.

— В семье горе, с ней случилось несчастье.

Ли Ляньхуа отщипнул ещё кусочек и невнятно проговорил:

— Несколько лет назад ездил в столицу на императорские экзамены, тогда и познакомился с ней… — Го Дафу снова застыл, а гость продолжал: — А вернувшись, услышал, что она вышла замуж за молодого господина Го, обрадовался за неё, что вырвалась из борделя… Никак не ожидал, что всё так закончится. — Он вздохнул словно бы с затаённой горечью. — Скажите, как она выглядела, когда умерла? Была ли она… всё ещё красивой?

Го Дафу немного успокоился — выходит, господин Ли приехал не только ради озера Цайлян. Пу Сусу была популярна и немало молодых людей проявляли к ней подобный интерес, и теперь он преисполнился сочувствия к Ли Ляньхуа.

— Сусу умерла в свадебном платье, эта девочка была прирождённой красавицей, и после смерти выглядела прекрасной как новобрачная.

Присутствуй при этой беседе Фан Добин, у него бы живот заболел от смеха — и он мог бы побиться об заклад, что Ли Ляньхуа никогда даже не видел Пу Сусу.

— В свадебном платье? — удивился Ли Ляньхуа. — Но ведь со свадьбы прошло больше десяти дней, почему же она всё ещё носила его?

На лице Го Дафу появилось горделивое выражение, он кашлянул.

— Дед ничтожного Го был из народности мяо, с родины он привёз традиционное свадебное платье из узорной парчи, всё расшитое золотыми и серебряными украшениями. Цена ему — на вес золота. Несколько знатных господ уговаривало меня продать его им, один даже предлагал сто тысяч лянов серебра — но я никогда не соглашусь, это ведь семейная реликвия. Моя первая жена, как только находила свободное время, доставала его из сундука и надевала — какая бы ни была женщина, а такой наряд любую очарует.

— Неужели существует такая удивительная вещь? — ахнул Ли Ляньхуа.

Го Дафу ещё сильнее возгордился и хлопнул в ладоши.

— Цуй-эр.

Подбежала долговязая служанка лет шестнадцати.

— Хозяин.

— Принеси из комнаты Хо-эра свадебный наряд молодой госпожи, мы с господином Ли будем пить вино и любоваться им. — Цуй-эр поспешила выполнять. — Хотя это платье — семейная реликвия, моя первая жена тоже умерла в нём, эх… — Он вдруг упал духом и опустошил чашу. — И матушка умерла в этом платье, небывалые сокровища часто приносят несчастье…

Ли Ляньхуа вздохнул и неожиданно тихонько сказал:

— Неужели господин землевладелец не подумал, что может быть…

У Го Дафу от его слов волосы встали дыбом.

— Что?

Ли Ляньхуа кашлянул и сделал глоток вина.

— Может быть, в лотосовом озере водятся призраки!

Го Дафу нахмурился.

— После смерти матушки в этом озере перевернули каждый цунь — и кроме мелких рыбёшек и креветок, в нём ничего нет, и уж тем более, никаких водяных духов.

— Это хорошо, хорошо, — весело сказал Ли Ляньхуа, выдохнув с облегчением.

Они перевели разговор на другую тему, Го Дафу восхитился “поэтическим талантом” и велел ему завтра написать ещё три стихотворения. Ли Ляньхуа с готовностью согласился, словно в нём возродился Ли Бай, переродился Ду Фу и воплотился Цао Чжи*: какие там три стихотворения, он бы и триста сочинил за семь шагов, так и не сделав восьмой.

Ли Бай (Ли Бо), Ду Фу — крупнейшие поэты времён династии Тан, Цао Чжи — древнекитайский поэт, о нём см. примечание выше.