Лотосовый Терем

Глава 48. Слеза Гуаньинь

Кан Хуэйхэ, перепрятанную в другом месте Фу Хэнъяном, передали Хо Пинчуану, который и отвёз её в “Сотню рек”, так что Цзяо Лицяо не смогла её увести. Однако она отравила больше десятка человек вокруг покоев Сыма Юя, а самого его захватила в плен и оставила послание: жизнь на жизнь, если за десять дней Сяо Цзыцзинь и Фу Хэнъян не выпустят Кан Хуэйхэ, то получат Сыма Юя порубленным на десять кусков. В цзянху снова начались волнения, все наперебой гадали, с чего Цзяо Лицяо так добра к Кан Хуэйхэ? Однако Фу Хэнъян понимал, что она всего лишь воспользовалась случаем, чтобы устроить провокацию: ей было безразлично, требовать Чжана-третьего или Ли-четвёртого, она лишь хотела надавить на едва возродившийся орден “Сыгу”. К тому же, если у них украдут узницу, это уронит достоинство ордена. То, что ей не удалось захватить Кан Хуэйхэ, можно было считать маленькой победой Фу Хэнъяна, но Цзяо Лицяо собственной персоной беззастенчиво и беспрепятственно разгуливала по пику Сяоцин, и никто не мог её остановить — и это тоже показывало беспомощность ордена “Сыгу”, таким образом, обе стороны остались наравне, никто не сумел одержать верх.

После похищения Сыма Юя Фу Хэнъян погряз в заботах, Сяо Цзыцзинь же всеми помыслами был с Цяо Ваньмянь и не обращал внимания ни на что другое. Не прошло и нескольких дней, как ко всеобщему удивлению, Фу Хэнъян вызволил Сыма Юя, в цзянху тут же посмотрели на возрождение “Сыгу” другими глазами, а Сяо Цзяцзинь испугался. Фан Добин всё больше проявлял интерес к новому ордену “Сыгу”, а Ли Ляньхуа в выделенной ему Фу Хэнъяном “аптеке” выращивал в двух горшках азалии, каждый день поливал цветы, прогуливался, читал и спал — словом, наслаждался жизнью.

К этому времени со свадьбы в Павильоне дикой зари прошло уже больше месяца.

С мужем, известным по всей Поднебесной, отдающим ей все свои силы, нежность и заботу, Цяо Ваньмянь постепенно забыла прошлое, связанное с Ли Сянъи, с каждым днём смягчаясь всё больше, и жила неторопливой размеренной жизнью.

В этот день после полудня стояла чудесная погода, порхали бабочки и в небе танцевали ласточки. Хотя на пике Сяоцин собралось несколько сотен улиньских соратников, никто не тревожил её спокойную жизнь. Цяо Ваньмянь совершила омовение и в красном платье и с распущенными волосами неспешно дошла до могилы Ли Сянъи. За могилой не ухаживали больше месяца, и земля на ней покрылась мелкими бледно-лиловыми цветочками с пятью лепестками, простыми и нежными.

Я всё-таки подвела тебя.

Она встала перед надгробием. И раньше в эти моменты в её сердце не было покоя, а теперь тем более. Когда-то она считала, что сумеет сберечь чувства, и всю жизнь, даже несколько жизней не изменит им, но не прошло и нескольких лет… Она слегка опустила голову — несколько лет? Пять лет? Десять… Нет, не прошло и десяти лет, а её чувства уже изменились. Когда приняла решение выйти замуж за Сяо Цзыцзиня, думала, что потом пожалеет, но в итоге оказалась счастлива.

Сянъи, ах, Сянъи, я всё-таки подвела тебя, будь ты жив, наверняка возненавидел бы меня? Она сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. С его характером, непременно возненавидел бы, и ненавидел бы так, что небо бы перевернулось и земля опрокинулась, до последнего вздоха? Быть может… даже убил бы её или Цзыцзиня…

Но он уже мёртв, утонул в Восточном море и никого не убьёт… Поэтому даже изменив ему, она не боится его, даже будучи виноватой, не чувствует тревоги. Она не сводила глаз со слов “Здесь покоится преданный друг, Ли Сянъи” на надгробии, и хотя была счастлива, в глубине души всё же чувствовала пустоту и неудовлетворённость. Выйдя замуж за Цзыцзиня, должна она хвалить себя или считать, что заслуживает наказания… должна радоваться или плакать?..

За могилой с одеждой Ли Сянъи кто-то был. Постояв некоторое время, она постепенно разглядела, что неподалёку некто, нагнувшись, что-то подбирал в зарослях. Она долго наблюдала в растерянности, и только потом поняла, что он убирает свечи, воткнутые в землю в тот день подчинёнными Фу Хэнъяна, и подумала про себя: есть ещё в мире люди такого мягкого тихого нрава…

Ли Ляньхуа после полуденного сна полил свои азалии, неоднократно высмеянные Фан Добином за вульгарность, и решил прогуляться. После круга по пику Сяоцин его настигло непреодолимое желание прибраться, и он принялся вытаскивать свечи — чтобы избежать горного пожара и чтобы они не мешали расти цветам и деревьям.

— Дважды цвести порою цветам дано,

Юность одна, у людей не бывает двух.

Почести бренны, богатство — к чему оно?

Радость, покой — и ты небожитель, дух*… — напевал он распространённый в последнее время мотив. Он собрал уже целую гору свечей и, похоже, собирался найти корзину, чтобы унести их на спине.

Стихи цитируются по сборнику “Классическая драма Востока”, Перевод стихов Арк. Штейнберга и Е. Витковского

Цяо Ваньмянь невольно засмотрелась на этого человека, её одолевали сумбурные чувства, и только спустя долгое время она поняла, что он поёт “Обиду Доу Э”*. Утратив дар речи, она тихонько вздохнула, похлопала по надгробию Ли Сянъи и уже собиралась уйти, как неожиданно человек за могилой — видимо, услышав звук — обернулся и выпрямился.

«Обида Доу Э» (полное название — «Тронувшая Небо и Землю обида Доу Э») — пьеса, одно из наиболее известных произведений китайского драматурга XIII века Гуань Ханьцина, написанное в жанре юаньской цзацзюй (юаньской драмы).

И вдруг… И вдруг… Её пальцы окостенели, вцепившись в надгробие, лицо мертвенно побледнело, дыхание участилось, она не могла отвести глаз от этого человека — она никогда не верила в призраков… никогда не верила…

Он тоже замер, а потом отряхнул одежду и улыбнулся ей искренней и тёплой, ни капли не вымученной улыбкой.

Она долго стояла неподвижно, она думала, что станет кричать, что упадёт в обморок, что видит призрака… Но только пристально смотрела, а потом её губы дрогнули.

— Сянъи…

Сянъи…

Кроме этого, она не смогла выговорить больше ничего, в душе её стало пусто, словно она вознеслась к вершинам облаков, и в тот же миг её швырнули на землю, перед глазами всё поплыло… На миг ей показалось, что он и не умирал, это она мертва уже десять лет…

Стоявший позади могилы Ли Сянъи человек, услышав это имя, изогнул губы в ещё более спокойной улыбке и кивнул.

Не в силах вымолвить ни слова, она вдруг задрожала всем телом и осела на землю, стуча зубами. Не от страха — от потрясения, она так растерялась, что была неспособна справиться с собой.

Он не помог ей подняться, даже не приблизился, так и стоял в отдалении с умиротворённой и приятной улыбкой.

— После того, как я упал в море… — вдруг начал он.

Цяо Ваньмянь наконец шевельнулась, обхватив голову непослушными руками.

— Не продолжай!

Он чуть помолчал, но всё же продолжил:

— Я зацепился за борт корабля Ди Фэйшэна и не утонул. Добравшись до берега, болел четыре года… — О том, что происходило эти четыре года, он больше ничего не сказал, только слегка запнулся. — За четыре года в цзянху всё сильно изменилось, ты вместе с Цзыцзинем отправилась в земли Мяо сражаться с повелителем червей гу*, орден “Сыгу” разлетелся во все стороны, я… — Он снова запнулся и долго молчал. — Вдруг многое осознал.

Гу — ядовитая тварь, последняя из оставшихся в сосуде и насыщенная ядом всех остальных, пожранных ею.

Она покачала головой, на глазах выступили слёзы — она не рыдала, только слёзы вдруг потекли и зубы всё ещё стучали.

— Ты обманул меня, — прошептала она. — Ты обманул меня…

Ли Ляньхуа покачал головой.

— Ли Сянъи правда больше нет, я не лгу тебе, этого заносчивого, невыносимо высокомерного…

— Этого заносчивого, невыносимо высокомерного ребёнка! — неожиданно закричала она, перебив его. — Да, я знаю, что тогда он был всего лишь ребёнком! Да, я знаю, что Сянъи был наивным и незрелым, знаю, что он мог ранить сердца людей, но… но я… — Её тон изменился, стал смешным и нелепым. — Но я полюбила его таким… Как ты мог солгать мне, что его больше нет… Как ты мог солгать мне, что он мёртв…

— Ты считаешь, спустя десять лет Ли Сянъи ещё может восстать из этой могилы? — печально вздохнул Ли Ляньхуа. — Все дети вырастают, Сянъи…

Она снова перебила его, прижавшись спиной к надгробию и глядя на него странным взглядом, прошептала:

— Если бы ты не солгал мне, что его нет в живых, я бы не вышла за Цзыцзиня.

Он тихонько вздохнул.

— Ты сокрушаешься не потому, что вышла за Цзыцзиня, а потому что не сожалеешь об этом.

Цяо Ваньмянь ошарашенно уставилась на него, по щекам её снова хлынули слёзы. Почти успела бы сгореть палочка благовоний, как она вдруг засмеялась низким смехом, словно измученное раненое животное.

— Сянъи, ты… ты всё ещё… всё так же… способен убить одним словом…

Ли Ляньхуа с нежностью посмотрел на неё.

— Ваньмянь, нам всем пора повзрослеть. Нет ничего плохого в том, чтобы полюбить Цзыцзиня, опираться на Цзыцзиня. Ты любишь его, поэтому и вышла за него замуж, разве не так?

Цяо Ваньмянь не ответила и долго молчала.

— Ты меня ненавидишь? — тихо спросила она.

— Ненавидел, — улыбнулся он, — несколько лет я всех ненавидел. — Она медленно кивнула, она понимала… Но он продолжил: — Но теперь я только боюсь, что вы с Цзыцзинем не сможете дожить до седых волос и никогда не расставаться.

Слушая, она снова кивнула, а потом неожиданно помотала головой.

— Ты не Сянъи.

— Да… — усмехнулся Ли Ляньхуа.

Она подняла голову и растерянно уставилась на него, прошептав:

— Сянъи никогда никого не прощал.

— И он не стал бы сажать цветы, — кивнул Ли Ляньхуа.

Губы Цяо Ваньмянь наконец дрогнули в подобии улыбки.

— Он никогда не ходил в порванной одежде.

— Он почти никогда не спал, — улыбнулся Ли Ляньхуа.

Слёзы на её лице ещё не высохли, она тихонько вздохнула.

— У него всегда были незаконченные дела и враги, он почти никогда не спал, разбрасывался деньгами, постоянно раздавал приказы, посылал людей с поручениями… Но вокруг него всегда кипела бурная деятельность.

— Я ужасно беден, — вздохнув, пробормотал Ли Ляньхуа, — и думаю лишь о том, как бы найти спокойное местечко, чтобы поспать, никаких врагов у меня нет. Кстати, у меня в комнате расцвели две азалии, да так красиво, хочешь взглянуть?

Цяо Ваньмянь наконец улыбнулась, в этот миг на душе у неё как будто просветлело. Все дела минувших дней, о которых она тосковала десять лет, которые её не отпускали, вдруг рассеялись, стоявший перед ней был старым знакомым, другом, а главное — человеком разумным и понимающим.

— Хочу.

— Подожди немного, — извиняющимся тоном попросил Ли Ляньхуа, отряхнув рукава.

Цяо Ваньмянь вытерла рукавом слёзы и отряхнулась, она вдруг почувствовала себя нелепо. Глядя, как Ли Ляньхуа взвалил на спину большую корзину и помчался на задний двор Павильона дикой зари, она не могла сдержать смеха — и невольно задумалась: что бы почувствовал Фу Хэнъян, узнав, что Ли Сянъи потратил полдня убирая свечи, так старательно расставленные им во имя возрождения ордена “Сыгу”? Она не успела закончить мысль, как Ли Ляньхуа помахал ей, и она последовала за ним.

Оказавшись в комнате Ли Ляньхуа, она долго смотрела на два горшка с “азалиями”. Они были ярко-жёлтого цвета, цвели очень буйно и пышно — видно, что о растениях заботились со всей душой. Но Цяо Ваньмянь не удержалась от вопроса:

— И это азалии?

Ли Ляньхуа замер.

— Фан Добин сказал, что азалии… Я выкопал их у подножия горы, там целое поле.

Цяо Ваньмянь слегка кашлянула и мягко, но терпеливо объяснила:

— Это золотая игла*, её выращивают в горах земледельцы… в общем… лучше вернуть их хозяевам.

Золотая игла — лилейник жёлтый

Ли Ляньхуа ахнул, взглянул на свои “азалии”, которые выращивал больше месяца, и смущённо проговорил:

— Я и думаю, разве у азалий бывают такие большие цветки…

Цяо Ваньмянь больше не могла сдерживаться и прыснула со смеху.

Они смеялись над “азалиями”, а снаружи неподалёку кое-кто стоял на верхушке дерева и наблюдал за ними издалека. Этот человек в фиолетовых одеждах с золотой каймой, высокий, красивый и статный, вот только побледневший лицом, оцепенело смотрел на двоих, находящихся в комнате, думая невесть о чём.

Ли Ляньхуа посмотрел на заботливо выращенные золотые иглы и вдруг серьёзно спросил:

— Золотые иглы зацвели, скоро похолодает. Суровые в горах зимы?

— Суровые? — замерла Цяо Ваньмянь.

Ли Ляньхуа кивнул.

— И снежные?

— Снежные, — кивнула она.

Он втянул шею.

— Я боюсь холода.

— Сянъи никогда не страшил холод.

Ли Ляньхуа вздохнул.

— Я боюсь не только холода, но и смерти.