Лотосовый Терем

Глава 78. Повесть о повешенной свинье

Посплетничав о влюблённости Фэн Сяоци в Цинлян Юя, Ли Ляньхуа и Шао Сяоу перешли к Фэн Цину, обсудили цветы, затем — что Фэн Цин так любит сажать цветы, потому что их обожала его покойная супруга. Затем — что Фэн Цин любил жену до безумия и похоронил под цветочным кустом, а потом насадил в саду слишком много цветов, и теперь никто и не разберёт, под которым кустом лежит отошедшая в мир бессмертных шинян. Затем перешли к летавшим над цветами пчёлам и бабочкам, в конце концов добрались до обжаренных в масле жареных стрекоз, и так далее. Наговорившись всласть, Ли Ляньхуа наконец удовлетворил любопытство, поднялся и как ни в чём ни бывало вернулся в главный зал.

Вновь оказавшись в главном зале, он с удивлением обнаружил, что Фэн Цин всё так же мрачен лицом, Бай Цяньли всё так же стоит на месте — как будто за время его отсутствия ничего не изменилось. Ван Баши по-прежнему сидел в сторонке трепеща от страха, только теперь держал в руках чашку чая — похоже, Фэн Цин не утратил вежливости и к гостям относился неплохо.

Единственное отличие — на полу лежал труп.

Ещё одна свинья.

Первую одели в платье Фэн Сяоци, повесили на балке, а брюхо проткнули наконечником копья.

На голову лежащего на полу кабана был надет холщовый мешок, переднее левое копыто отрублено, металлическая палка насквозь пронзала грудь и спину.

Выражение лица Фэн Цина стало скверным, Бай Цяньли тоже не знал, куда деваться, у Ван Баши и так взгляд уже остекленел, недопитый чай в руках давно остыл, а душа от страха улетела неизвестно куда — осталась лишь одна оболочка.

Ли Ляньхуа наклонился и медленно стащил мешок с головы хряка — и взору открылось, что вся она была иссечена ножом, изрублена до неузнаваемости.

Он медленно выпрямился и поднял взгляд на Фэн Цина.

Если первая повешенная свинья ещё казалась чем-то вызывающим недоумение, непостижимой нелепостью, то все понимали, что означает такое состояние кабана…

Эти две свиньи — не просто свиньи.

Каждая из них означает человека.

Они изображают то, как умерли два человека.

И есть вероятность, что один из них — Фэн Сяоци.

— Где нашли эту свинью? — спросил Ли Ляньхуа.

— В развалинах дровника “Чертогов румянца”, — холодно ответил Бай Цяньли.

Ли Ляньхуа бросил сочувственный взгляд на Ван Баши — неудивительно, что его братец перепугался так, что в лице ни кровинки не осталось, а всё тело окостенело.

— Сегодня?

— Нет, прошлой ночью, привезли на скакунах, способных пробежать сотню ли за день. — Помрачневший Фэн Цин понемногу успокоился. — Хозяин Ли, это странное и необъяснимое дело касается моей дочери, сегодня вечером мы с Цяньли отправляемся в деревню Цзяоян, и боюсь, не сможем составить вам компанию…

— Ах, мы и так надолго задержались, я тоже собирался вернуться, вот только мой братец натерпелся страху. Раз вы уже расспросили его, о чём хотели, тогда мы откланяемся.

Фэн Цин слегка поколебался, как будто ещё неуверенный в отношении Ван Баши, но затем всё-таки кивнул.

— Можете забрать своего брата.

Ли Ляньхуа радостно потянул за собой Ван Баши.

— У главы союза дела, мы возвращаемся.

Ван Баши дрожал всем телом, глядя на мёртвую свинью, всем своим видом выражая переполнявший его ужас, но стоило Ли Ляньхуа приблизиться — в присутствии небожителя, спасшего его жизнь, всё происходящее сразу стало несущественным.

— Да-да-да…

Ли Ляньхуа мягко забрал у него из рук чашку чая, чтобы он не облился.

— До скорой встречи.

Бай Цяньли кивнул.

— Если хозяин Ли останется в деревне Цзяоян, а у нас возникнут ещё вопросы, возможно, мы снова придём к вам с визитом.

— Как угодно, как угодно, — любезно улыбнулся Ли Ляньхуа.

При виде его приветливой улыбки Бай Цяньли вдруг вспомнил, что пинком вышиб ему двери, и невольно почувствовал, что слова “как угодно” звучат несколько странно, но “чудесный целитель” улыбался так искренне, что невозможно было усомниться.

Ли Ляньхуа увёл Ван Баши из владений союза “Ваньшэндао”.

Фэн Цин выделил им конную повозку, и день спустя Ли Ляньхуа с радостным выражением лица погонял лошадей плетью, а у Ван Баши от того, что повозка неслась всё быстрее и быстрее, кружилась голова и перед глазами плыли круги.

— Да… да-да-дагэ… — дрожащим голосом позвал он. — В “Чертогах румянца” я больше не нужен, не нужно так спешить, давайте… помедленнее.

Ли Ляньхуа наслаждался своей героической манерой стремительной скачки.

— Не беспокойся, это прекрасные скакуны, ничего с ними не случится.

У Ван Баши кружилась голова, его швыряло из стороны в сторону, и когда скорость достигла своего пика, повозка вдруг резко дёрнулась, затем что-то загрохотало и забарабанило, и она остановилась. Над головой неожиданно показалось небо — крыша развалилась, рассыпавшись на несколько частей. Страшно перепуганный, он выбрался из разбитой повозки, и увидел, что Ли Ляньхуа стоит в сторонке, с удручённым видом глядя на упавших на землю и трепыхающихся из последних сил лошадей.

Ван Баши в страхе указал на животных.

— Вы-вы-вы… вы же загнали их до смерти, это несколько десятков лянов серебра…

— Вот так невезенье… — пробормотал Ли Ляньхуа, огляделся по сторонам, а затем снова радостно улыбнулся. — К счастью, отсюда уже недалеко до деревни Цзяоян.

Ван Баши таращился, как лошади барахтались — по всей видимости, они подвернули ноги. Одна пострадала не очень сильно, уже перевернулась и встала, другая же почти не двигалась.

Ли Ляньхуа потёр подбородок.

— Небеса милосердны ко всему живому*, хоть я и чудесный целитель, но ногу лошади вылечить не смогу. Вот что… — Он указал белокожим пальцем на Ван Баши. — Слезай-ка.

Цитата из романа “Путешествие Лао Цаня” Лю Э: “Небеса милосердны ко всему живому. В том, как весна сменяется летом, а лето сменяется осенью, и проявляется во всей силе милосердие Небес”. В романе лекарь Лао Цань рассказывает об увиденном им во время странствий по городам и весям провинции Шаньдун, рисуя широкую картину современных нравов. Эпизоды, показывающие жестокость и самодурство властей, коварство и низость администраторов, сцены злодеяний в казенных учреждениях — все это сливается в мрачную картину, символизирующую разложение цинской власти.

Ван Баши уже слез и выжидающе посмотрел на Ли Ляньхуа. Тот указал на лошадь.

— Затащим её в повозку.

Ван Баши раскрыл рот, совершенно оторопев. Ли Ляньхуа отломил сук, помог лошади подняться, медленно довёл её до разбитой повозки и заставил туда лечь. Затем он повёл лошадь, которая ещё могла идти и потянул пустую упряжь пострадавшей.

— Идём.

Ван Баши обалдело смотрел, как Ли Ляньхуа идёт нога в ногу с лошадью, этот спасающий жизни небожитель во всём поступал… и правда не как простые люди.

— Иди сюда. — Ли Ляньхуа поманил его рукой, и Ван Баши как дурак пошёл рядом со своим дагэ. Он тащил одну лошадь с помощью другой лошади, и в конечном счёте ему показалось… что идти вместе с дагэ немного… не слишком впечатляюще.

Пусть дорога и была пустынной, но всё равно по ней проходило немало лесорубов и селянок, с любопытством взирающих, как Ли Ляньхуа тащит за собой седло и всеми силами тянет лошадь, а вторая лежит в повозке, беспрестанно скалится и ржёт. Чуть больше, чем через половину большого часа, Ли Ляньхуа на самом деле устал — лошадь была тяжёлой, к тому же, он-то явно лошадиной силой не обладал, так что Ван Баши тоже пришлось впрячься и тащить повозку. Так, втроём, один высокий, другой низкий, а третий — конь, и дотащили из последних сил упитанную пострадавшую лошадь до деревни Цзяоян.

К этому времени наступила глубокая ночь.

Когда вошли в деревню Цзяоян, Ван Баши заметил, что карета союза “Ваньшэндао” уже стоит у “Чертогов румянца”, и на душе у него стало неспокойно. Ли Ляньхуа распорядился, чтобы он скорее бежал за лекарем для лошади, а затем с довольным видом привязал коней у ворот “Благого лотосового терема”. Этой ночью в деревне было несравнимо тише обычного, очевидно, союз “Ваньшэндао” искал Фэн Сяоци с большим размахом и уже запугал местных жителей до полусмерти.

В безмолвной ночи Ли Ляньхуа в приподнятом настроении открыл уже починенные двери. Зажёг масляную лампу, уселся за стол, пошарил за пазухой и вытащил из кармана две вещицы.

Маленькую сухую веточку и измятый лист бумаги.

Изначально они находились у Ван Баши, который передал веточку и записку Бай Цяньли, а плод акации — Ли Ляньхуа. Бай Цяньли не стал разглядывать ветку, прочитал записку и передал их Ли Ляньхуа, затем взял у него плод акации, а тот потом так и не вернул ему эти вещи.

Разумеется, в союзе “Ваньшэндао” он доставал их и показывал Фэн Цину, а затем у всех на глазах торжественно снова сунул себе за пазуху — так они у него и остались.

Он внимательно осмотрел веточку под лампой — на ней имелся стручок, но пустой. Лист бумаги оставался таким же потрёпанным, и слова на нём — такими же загадочными.

Снаружи повеяло лёгким ветерком, чуть всколыхнув его волосы. Огонь в лампе заколебался, отблески заплясали по стенам, Ли Ляньхуа бережно убрал веточку и записку, совершенно не замечая, что когда пламя затрепетало, из темноты второго этажа уже медленно и беззвучно спускался человеческий силуэт.

Словно какой-то призрак.

Убрав вещицы, Ли Ляньхуа пошарил под столом и неожиданно вытащил маленький кувшин с вином, затем нащупал две крохотные чаши и со стуком поставил одну на другой стороне стола.

Тень, медленно спускавшаяся со второго этажа, вдруг замерла — стукнула вторая чаша, которую Ли Ляньхуа поставил уже перед собой. Его белокожие пальцы опустили её, как шахматную фигуру на доску, плавным и естественным движением.

— Пусть южный ветер и веет теплом, ночами всё равно прохладно, — с улыбкой произнёс он. — Не желает ли господин Е* присесть и выпить со мной по чаше вина?

Е — “ночь”

Стоявший позади него человек, когда его назвали “господином Е”, медленно прошёл и встал перед ним. Ли Ляньхуа оправил полы одежд и чинно уселся с гостеприимной улыбкой на лице. При свете лампы стало видно, что незнакомец напротив него был весь одет в чёрное, даже лицо скрыто тканью до самых глаз.

— Слава хозяина Ли заслужена. — Говорил он хриплым неприятным голосом, явно не своим настоящим.

— Что вы. — Ли Ляньхуа взял кувшин и разлил вино по чашам. — С какой целью господин Е проник в мой дом в столь поздний час?

— Отдайте эти вещи, — мрачно потребовал человек в чёрном.

Ли Ляньхуа сунул руку за пазуху, положил их на стол, медленно подтолкнул и улыбнулся.

— Выходит, господин рисковал, придя сюда, только ради них. Так они на самом деле мне не принадлежат, вам стоило просто попросить, разве я стану присваивать чужое?

Человек в чёрном замер, как будто совершенно не ожидал, что Ли Ляньхуа тут же преподнесёт ему требуемое, и его убийственное намерение немедленно сошло на нет, словно и не было причины прокрадываться ночью.

Через некоторое время он засунул ветку и лист бумаги себе за пазуху.

— Не знал, что вы такой чуткий и понимающий.

— Господин Е весьма силён в боевых искусствах, мне ни за что не сравниться, не слишком ли глупо сражаться с вами ради парочки ненужных вещей?

Человек в чёрном холодно фыркнул, схватил со стола чашу с вином и разбил о масляную лампу. Пламя потемнело и резко полыхнуло, он же молниеносно исчез.

Пришёл и ушёл неуловимо как призрак.

Ли Ляньхуа с улыбкой отпил из своей чаши — это было шаосинское рисовое вино, и пусть оно пролилось, но загореться не могло.

Тут снаружи донеслось яростное лошадиное ржание, голос Ван Баши беспрестанно дрожал на ветру.

— Мать моя… ох, предки мои… Ну всё, спокойно, сейчас тебя вылечат, не лягайся… Ай! У тебя разве нога не пострадала? Ещё лягается… Лекарь Чжун, лекарь Чжун, вы только посмотрите на эту лошадь… Нет, вы только посмотрите, разок прокатилась в повозке и уже возомнила о себе…

На следующий день.

Ли Ляньхуа поднялся рано, но велел Ван Баши по-прежнему сидеть дома и считать деньги, а сам вышел прогуляться.

Хоть в деревню Цзяоян и приехала толпа демонов во плоти, которые рыскали повсюду, но селянам по-прежнему надо было как-то жить, что-то есть, готовить еду, так что на рынке как обычно толпился народ, пусть и с бледными от страха лицами.

Ли Ляньхуа пришёл за продуктами — в “Благом лотосовом тереме” не было ни зёрнышка риса, а сегодня ему не хотелось идти в трактир и есть маньтоу.

Люди на рынке сновали туда-сюда, торговцев овощами было меньше, чем прежде. Ли Ляньхуа купил пару кочанов капусты и полмешка риса, а затем направился посмотреть мясо. У мясной лавки несколько селянок сражались за кусок свинины — оказывается, в последнее время мяса стало недоставать. Он посмотрел, прикинул, что куски на лотке можно по пальцам пересчитать и наверняка ни один не попадёт к нему в корзину — и разочарованно вздохнул. Затем поднял голову и увидел, что здоровяк, который в поте лица уговорами разнимал спорщиц, был Сань Гуай, и правда похожий по телосложению на мясника. В уши врывался визг тётушек, что мясо несвежее, а бабки кричали, что их обвешивают. Сань Гуай хоть и был здоровяком, а голосом обладал тихим, и все его объяснения быстро утонули в воплях бабок и тётушек, не прошло и мгновения, как его скрутили и принялись колотить. Ли Ляньхуа поспешил отступить от мясного прилавка и вместо этого купил несколько куриных яиц.

В то короткое время, что он покупал продукты, люди “Ваньшэндао” уже окружили “Чертоги румянца” со всех сторон, и Бай Цяньли с подчинёнными похватали и заперли всех, от содержательницы борделя до ещё не получившей карточку молодой вдовушки, которая рыдала и одновременно изображала высокое целомудрие и душевную чистоту.

Услышав эти новости, он со спокойной совестью не спеша вернулся в “Лотосовый терем” со своими двумя кочанами капусты, несколькими яйцами и полмешка риса. Ван Баши в самом деле по-прежнему усердно пересчитывал медяки. Ли Ляньхуа с удовлетворением покосился на него.

— Сегодня на обед будем яичницу.

— Я пойду пожарю, — подскочил Ван Баши.

Ли Ляньхуа радостно кивнул, вручил ему продукты, заодно рассказав, как побили Сань Гуая.

Ван Баши остолбенел.

— Сань Гуай — человек порядочный, сколько торгует мясом, никогда никого не обвешивал, люди ерунду говорят.

— Вот что, сходи за тем лекарем, который занимается лошадьми, пусть посмотрит его… — поразмыслив, шепнул ему Ли Ляньхуа.

— Так ведь он лошадей лечит… — вытаращил глаза Ван Баши. — К тому же, Сань Гуай крепкий мужик, ничего с ним не будет после женских побоев.

— Нет-нет-нет, — замотал головой Ли Ляньхуа. — Он точно пострадает, “одежда покраснела и распухла”, “волосы переломались” — что-то из этого непременно случится, так что когда лекарь закончит с лошадью, отведи его в дом Сань Гуая.

Ван Баши хоть и выглядел глупым, дураком не был.

— Дагэ хочет что-то сказать Сань Гуаю? — сообразил он, пораскинув мозгами.

Ли Ляньхуа погладил его по голове.

— Спроси его… — Он прошептал на ухо Ван Баши несколько слов — озадаченный, тот в растерянности посмотрел на него. Ли Ляньхуа снова погладил его по голове. — Ступай.

Ван Баши кивнул и пустился во всю прыть.

— Не забудь вернуться и приготовить обед, — крикнул ему вдогонку Ли Ляньхуа.

— Дагэ, я немного… немного понял… — вдруг сказал Ван Баши, согласно кивнув.

— У тебя прекрасная память, ты очень умный, — улыбнулся Ли Ляньхуа.

На душе у Ван Баши стало радостно.

— Пойду за лошадиным лекарем.

Ли Ляньхуа проводил его взглядом под жалобное ржание и топот лягающейся лошади. Настроение у него поднялось, он невольно зевнул, отыскал книгу, накрыл ей лицо, улёгся в кресло и крепко заснул. Через некоторое время ему начал сниться сон, как демоническая свинья разродилась выводком демонических поросят, и все они носились и носились по саду, полному цветущих роз… Ему снились пышно и красочно цветущие розы, всё было мирно и спокойно, как неожиданно кто-то принялся его трясти. Он едва не подскочил от испуга, открыл глаза — перед глазами сверкали золотые звёзды. Моргнув, признал, что перед ним Бай Цяньли.

Тот явно если не выламывал двери, то влез через окно. Ли Ляньхуа вздохнул, но не стал придираться.

— Господин Цзинь, поистине, день не виделись, а словно прошло три осени…

— Я приказал починить вам двери, — широко улыбнулся Бай Цяньли.

— Премного благодарен, — чистосердечно ответил Ли Ляньхуа.

— Хозяин Ли. — Похоже, Бай Цяньли пришёл обсудить вовсе не двери.

Ли Ляньхуа неторопливо поднялся с кресла, получше запахнул одежды, расправил полы и чинно уселся.

— М-м…

Бай Цяньли ни с того ни с сего вздохнул.

— Люди из “Чертогов румянца” уже сознались. Обеих свиней подбросили по указу хозяйки борделя, а их вынудил мечник в зелёном, прятавший лицо за маской. Они не знают, с каким умыслом это было сделано.

— Серьёзно? — ахнул Ли Ляньхуа.

Бай Цяньли кивнул.

— По словам хозяйки борделя, этот воин в маске пришёл, не отбрасывая тени, и ушёл, не оставляя следов, и когда приходил, на мече у него была свежая кровь, и даже сам он признал, что только что убил молодую девушку, внешность и фигура которой один в один с шимэй… — Он тяжело вздохнул и горько усмехнулся. — Разумеется, это чушь, но…

— Но кроме чуши из “Чертогов румянца”, “Ваньшэндао” не удалось обнаружить ничего более существенного, что могло бы свидетельствовать, жива или мертва барышня Фэн. — Ли Ляньхуа тоже вздохнул. — Раз “Ваньшэндао” развернул такие масштабные действия, вы не можете уйти с пустыми руками — сев верхом на тигра, трудно слезать. Если не найти разгадку исчезновения барышни Фэн в кратчайшие сроки, только и придётся полагаться на эту чушь, иначе союз станет посмешищем цзянху.

Бай Цяньли кивнул.

— Слышал, хозяин Ли, помимо исцеления людей, искусен в решении трудных задач…

— У меня есть несколько вопросов, может ли господин Цзинь правдиво ответить на них? — улыбнулся Ли Ляньхуа.

— Что за вопросы? — нахмурился Бай Цяньли.

Ли Ляньхуа пошарил под столом, отыскал выпитый вчера наполовину кувшинчик вина, снова вытащил две чаши и наполнил их. Сам с удовольствием сделал глоток — на вкус вино было таким же, как вчера.

— Первый касается меча “Шаоши”.

— Что с мечом “Шаоши”? — ещё сильнее нахмурился Бай Цяньли, сам не замечая, что его голос стал резче.

Ли Ляньхуа опустил пустую чашу на стол, тремя пальцами легонько потёр шероховатую фарфоровую поверхность.

— Вам известно, что этот меч “Шаоши” — подделка? — мягко спросил он.

При этих словах Бай Цяньли стукнул по столу и вскочил на ноги с исказившимся от гнева лицом.

Ли Ляньхуа попросил его сесть.

— Господин Цзинь, как давно вы вытаскивали меч и зачем взяли, отправившись в путь? — Он улыбнулся. — “Шаоши” хоть и знаменитый меч, но вовсе не острый, господин не слишком свободно владеет мечом, разве не обременительно таскать его с собой?

Бай Цяньли нравом был суров и легко раздражался.

— Я почти не пользуюсь мечом, но каждый месяц пятнадцатого числа достаю его, чтобы почистить, — как и ожидалось, раздельно проговорил он. — А с собой взял потому что… — Он запнулся.

— Потому что его чуть не украли, — ласково закончил за него Ли Ляньхуа и мягко посмотрел на замершего собеседника. — Господин Цзинь, вы правда не знали, что меч поддельный?

Бай Цяньли вытаращил глаза, всем видом выражая недоверие, и не успел он произнести “совершенно невозможно”, как Ли Ляньхуа уже продолжал.

— Когда вы заметили, что кто-то собирается украсть меч? В тот вечер, когда появился Цинлян Юй?

Мысли Бай Цяньли смешались.

— После того, как Цинлян Юй убил Мужун Цзо, я вернулся в комнату, обнаружил, что всё перевёрнуто, и меч тоже лежал не на своём месте.

— Во-вторых, насколько похожа барышня Фэн на покойную супругу главы союза? — с улыбкой спросил Ли Ляньхуа.

Бай Цяньли снова остолбенел, ему и присниться не могло, что чудесный целитель, обрушив на него такой раскат грома, следом задаст вопрос, совершенно не имеющий отношения к делу. Из учеников Фэн Цина он единственный провёл некоторое время с госпожой Фэн и, разумеется, помнил, как она выглядела.

— Маленькая шимэй и в самом деле очень похожа на шинян.

За окном пригревало солнце, Ли Ляньхуа неторопливо налил себе ещё молодого вина и слегка пригубил.

— В-третьих, за какого работника выдавал себя Цинлян Юй, когда три месяца скрывался во владениях вашего союза?

— Прислуживал на кухне, — в замешательстве посмотрел на него Бай Цяньли.

Ли Ляньхуа медленно улыбнулся, но от этой улыбки веяло холодом.

— В-четвёртых, вы хотите увидеть вашу шимэй?

Бай Цяньли со звоном опрокинул стоящую перед ним чашу с вином и испуганно уставился на целителя.

— Вы… Вы правда знаете, где шимэй? Если знаете, почему не говорите?

— Знаю.

У Бай Цяньли в голове всё перемешалось. Если Ли Ляньхуа знал, где находится Фэн Сяоци, выходит, “Ваньшэндао” зря позорился, задерживая хозяйку борделя и проституток?

— Знаете? Откуда? Почему не сказали? Вы…

— Мне с самого начала была известна большая часть, — неторопливо ответил Ли Ляньхуа. — А затем я узнал остальное.

— Где она? — Взбудораженный, Бай Цяньли сам не заметил, как повысил голос.

— А мой братец? — спросил однако Ли Ляньхуа.

Бай Цяньли застыл на месте.

— Он… поставил снаружи маленькую печь и готовит еду.

Ли Ляньхуа опустил чашу, от этих слов настроение его как будто слегка приподнялось.

— Почему бы нам сначала не пообедать, а потом пойдём повидать её, — радостно сказал он.

— Во что вы ставите “Ваньшэндао”? — пришёл в ярость Бай Цяньли. Сначала важное, или играть в ваши игры?

Напуганный им, Ли Ляньхуа издал неестественный смешок.

— Но я голоден.

Гнев Бай Цяньли ещё не утих, но целитель с довольным видом вышел из здания. Ван Баши уже успел вернуться, пожарить яйца и приготовить обед. Бай Цяньли злобно смотрел, как эти двое, радостно усевшись за стол, съели по миске риса с капустой и жареными яйцами. Он так вышел из себя, что не стал есть, но Ли Ляньхуа его и не заставлял.

Глядя, как он ест, Бай Цяньли чуть не сошёл с ума, но местонахождение Фэн Сяоци было известно только Ли Ляньхуа, и если он хотел есть и отказывался говорить, нельзя же было заставить его выплюнуть еду? Он с трудом дождался, когда целитель расправится со своей миской.

— Ван Баши, — позвал Ли Ляньхуа.

— Я спросил Сань Гуая, он… он… — почтительно заговорил тот, как человек чуткий, чуть поколебался, но всё же осторожно и честно ответил: — Похоже… напуган, он сказал… у него дома.

— Идём, — с улыбкой сказал Ли Ляньхуа, поставив чашу.

Едва сдерживая гнев, Бай Цяньли следовал за Ли Ляньхуа — тот чем дальше шёл, тем больше отклонялся с дороги, пока наконец пошатываясь не вошёл в ветхий дворик. Бьющий в нос запах сразу выдавал скотобойню.

Во дворе сидел, оцепенело уставившись в пространство, рослый мужчина крепкого телосложения. Заметив, что кто-то заходит, и в особенности завидев ослепительные золотые одеяния Бай Цяньли, он перепугался так, что задрожал всем телом.

— Сань Гуай?

— Кто вы? — остолбенело уставился на него верзила.

— Я — дагэ Ван Баши, — сверкнул улыбкой Ли Ляньхуа.

В глазах Сань Гуая вернулся проблеск разума.

— Вы дагэ Ван Баши, но… почему вы такой молодой?

— Мне нужно кое о чём вас спросить, — кашлянул Ли Ляньхуа, продолжая улыбаться.

На лице Сань Гуая снова отразился страх, но в то же время и как будто капелька радости.

— Ван Баши сказал, что вы небожитель среди людей… спасающий жизни…

— Не бойтесь, Сань Гуай, — мягко произнёс Ли Ляньхуа. — Вы славный человек, умный и смелый, ничего плохого не сделали, и пока я здесь, никто не станет вас напрасно обвинять.

Он был одет в серое и выглядел скромно, внешностью не дотягивал до “небожителя” с благовещих облаков, с манерами бессмертного и телом даоса, но выражение его лица было тёплым, а речь — не громкой, но и не тихой, лишённой как нажима, так и бахвальства. В конце концов, Сань Гуай немного поверил.

— Я… я… — помявшись, заговорил он.

Не успел он ничего сказать, как из-за стены вылетел меч по направлению прямо к горлу Сань Гуая! Потрясённый, Бай Цяньли взмахнул золотым крюком, со звоном парируя. Вот только когда оружие столкнулось, его правую руку пронзила боль, по ладони потекло тёплое — из “пасти тигра” хлынула кровь, боевое мастерство нападавшего было столь высоким, что он не смог отбить удар!

Ли Ляньхуа уже схватил мясника и стремительно оттащил его на три шага подальше. Перед ними стоял незнакомец в чёрной одежде и маске, с длинным мечом в руке, от него веяло холодом, глаза за повязкой сверкали льдом и были полны злобы. Ли Ляньхуа загородил собой Сань Гуая.

— Господин Цзинь, что следует делать, когда неожиданно напали?

Из рукава Бай Цяньли вылетела стрела, взорвавшись в воздухе пурпурным фейерверком — условный сигнал союза “Ваньшэндао”, который означал, что они подвергались атаке и звали на помощь. Деревня Цзяоян была крохотной, так что как только фейерверк взорвался, послышался топот, люди запрыгнули во двор и вскоре окружили их.

Человек в чёрном и в маске не выпускал из рук меча, невозможно было понять, что он испытывает. Бай Цяньли дождался, пока соотношение сил “Ваньшэндао” среди присутствующих достигнет семи-восьми к десяти — с расчётом на то, что даже если человек в маске в самом деле такой выдающийся мастер, всё равно с ними не справится, и только тогда холодно заговорил.

— Кто вы такой? По какой причине подняли руку на человека?

Одетый в чёрное человек в маске не ответил, продолжая стоять словно отлитая из меди башня.

В этот момент Сань Гуай вдруг ткнул пальцем в его сторону.

— Вы… Вы… — Он неожиданно выскочил из-за спины Ли Ляньхуа. — Это вы… Это вы…

— Он что? — протянул руку Ли Ляньхуа, останавливая его.

Глаза Сань Гуая мгновенно налились кровью, его добродушное лицо исказилось звериной злобой.

— Это он… убил их…

Бай Цяньли был потрясён — Фэн Сяоци и правда погибла? Неужели Сань Гуай был этому свидетелем? Если Фэн Сяоци мертва, то где её тело? И кто такой этот незнакомец в маске? Хоть он и резко спросил “Вы кто такой?”, но когда пригляделся внимательнее, осанка и манеры человека в чёрном показались знакомыми, и его охватил необъяснимый ужас.

— Вы…

Человек в чёрном сорвал повязку, Бай Цяньли застыл как деревянный петух, все вокруг вскрикнули — мужчина с длинными усами и белым лицом, высокий и стройный, оказался главой союза “Ваньшэндао” Фэн Цином!

Он стоял на лёгком ветру, выражение его лица оставалось таким же мягким, серьёзным и спокойным.

— Хозяин Ли, вы бывалый путешественник в цзянху, как можете верить голословным и безосновательным обвинениям какого-то мясника? Я напал на него, потому что он и есть убийца моей дочери!

Бай Цяньли словно упал в туман, где на пять ли ничего не видно — как мог шифу убить родную дочь? Но не так-то просто убедить толпу, когда ты весь затянут в чёрное. Тем более, пусть боевое мастерство Фэн Сяоци было так себе, но не имеющий ни капли боевых навыков мясник ну никак не мог причинить ей вред, так что же произошло?

— Вовсе… вовсе нет!

Фэн Цин вёл себя непринуждённо, был внушительным, не показывая гнева. Когда эти слова прозвучали, все умолкли, но Сань Гуаю хватило храбрости громко выкрикнуть обвинение.

— Нет! Всё не так! Вы убили её! Это вы её убили! Вы убили… их!

— Ты и есть убийца моей дочери, — бесстрастно заявил Фэн Цин.

— Я… вообще не знаком с вами… — разозлился Сань Гуай.

— Ты со мной не знаком, так почему называешь убийцей? — ещё более бесстрастно спросил Фэн Цин. — Понимаешь ли ты, кого я убил с твоих слов? Она моя дочь, моя доченька, которую я любил, но не успел спасти, разве я мог её убить?

— Это вы! — подскочил Сань Гуай. — Это вы! Вы… животное! Когда вы её убивали, она была ещё жива, а потом… она повесилась! Я всё знаю! Это вы…

Лицо Фэн Цина слегка дрогнуло, однако оставалось невозмутимым.

— Вот как? Тогда скажи, будь добр, зачем мне убивать собственную дочь?

Сань Гуай раскрыл рот, не в состоянии повернуть языком, словно хотел сказать тысячу слов, но не мог выговорить ни единого.

— Из-за… — мягко вклинился кто-то. — Цинлян Юя.

Говорившим был Ли Ляньхуа. Если бы только Сань Гуай указал на Фэн Цина и назвал убийцей, все бы сильно удивились — и только, когда же Ли Ляньхуа вставил слово, это бесповоротно превратилось в обвинение. Люди “Ваньшэндао”, не в силах сдержать чувств, потемнели лицами — средь бела дня у всех на глазах им пришлось смотреть, как глава союза попал под такое подозрение, что было величайшим оскорблением, но в то же время они не могли отвести глаз.

Фэн Цин цунь за цунем передвинул взгляд на Ли Ляньхуа, тот благовоспитанно улыбнулся.

— Пусть я и ненавижу злодеев как собственных врагов, но ни за что не стал бы убивать родную дочь лишь потому, что её сбил с пути колдун из злодейской секты, — отчеканил Фэн Цин.

Все невольно закивали: даже если Фэн Сяоци и сбежала, чтобы последовать за Цинлян Юем, Фэн Цин не дошёл бы до того, чтобы убивать по такому поводу.

Ли Ляньхуа покачал головой и медленно проговорил:

— Вы решили убить дочь не из-за того, что ей понравился Цинлян Юй… — Он пристально посмотрел на Фэн Цина. — Хотите, чтобы я озвучил истинную причину прилюдно?

— Вы… — мгновенно побледнел Фэн Цин.

Ли Ляньхуа поднял палец к губам, тихонько шикнул и повернулся к совершенно оторопевшему Бай Цяньли.

— Вы можете представить, зачем главе союза убивать родную дочь?

Бай Цяньли, одеревеневший всем телом, только покачал головой.

— Нет… совершенно не могу… Шифу никак не мог убить родную дочь…

— Вы ещё помните повешенную свинью в жилище Ван Баши? — вздохнул Ли Ляньхуа. — Ту свинью, с которой началась эта… безрадостная история?

Бай Цяньли всё труднее было удерживать в руке золотой крюк, вся ладонь была мокрой от крови из “пасти тигра”. Фэн Цин ударил с такой мощью скрытой силы — разве он мог не знать, насколько яростным было его желание убить?

Фэн Цин хоть и побледнел, но на Ли Ляньхуа смотрел всё с тем же безразличием.

— Хозяин Ли, было бы желание обвинить человека, а повод всегда найдётся? Сегодня вы опозорили союз “Ваньшэндао” и обязательно расплатитесь за это.

— Вы совсем не хотите услышать историю про свинью? — не придавая значения угрозе, настаивал Ли Ляньхуа.

— Если не позволю вам договорить, разве не будет вся Поднебесная смеяться, что союз “Ваньшэндао” не имеет снисхождения к людям? — холодно проговорил Фэн Цин. — Говорите! А когда закончите, ответите за каждое своё слово!

Ли Ляньхуа улыбнулся и похлопал в ладоши.

— В деревне Цзяоян ни для кого не секрет, что той ночью в третью стражу в дровнике, где жил Ван Баши, была повешена свинья, одетая в женское платье, и все цокали языками от удивления. В тело свиньи воткнули обломок копья, за пазуху положили бирку золотого листа союза “Ваньшэндао” и повесили в дровнике. Всё это, как ни крути, выглядело хулиганством, поэтому я тоже не обратил внимания. Таким образом, когда люди “Ваньшэндао” безуспешно искали дочь главы и приехали допрашивать свидетелей, я правда был всего лишь любопытным прохожим, но… — Он заговорил медленнее. — Пусть я и не знал, ни с каким умыслом повесили свинью, ни куда подевалась барышня Фэн из “Ваньшэндао”, однако с самого начала понял, кто повесил эту свинью.

— Кто? — растерянно спросил Бай Цяньли.

— Ни у кого дома свинья не пропала, так откуда же она взялась? — улыбнулся Ли Ляньхуа. — Привезли за две сотни ли? Как можно незаметно проникнуть в деревню, не вызвав подозрений? Это свидетельствует о том, что свинья — из дома, где такая пропажа ни у кого не вызовет удивления, а также — что когда её везли по улице, это тоже не было чем-то странным… Так кто же? — Он говорил о повешенной свинье с большой радостью. — Кто знал, что Ван Баши в третью стражу обычно уходит выливать ночные горшки и не запирает двери? У кого может пропасть свинья, чтобы это не вызвало ни у кого удивления? Кто может открыто везти по улице тушу свиньи? — Он указал на Сань Гуая. — Разумеется, мясник, который торгует свининой.

Все невольно кивнули, в глазах отразилась мысль: “Вот оно что, так просто, и как только я не додумался?”

— Что до того, почему торговец мясом Сань Гуай решил повесить дома у Ван Баши мёртвую свинью… — снова заговорил Ли Ляньхуа. — Мне казалось… постороннему незачем строить дикие предположения касательно дружеских отношений, поэтому сначала я и не стал говорить, что, скорее всего, свинью повесил он.

Трепеща от ужаса, Сань Гуай смотрел на Ли Ляньхуа, от этих слов у него все волосы на теле встали дыбом.

— Но когда он отрубил ногу хряку, проткнул металлической палкой, изрезал голову и снова подбросил в развалины жилища Ван Баши, я понял, что ошибался… — Он медленно отчеканил: — Это не хулиганство и не насмешка, а кровавое обвинение, запечатлевшее убийство. Думаю, любой, кто видел этих свиней, способен понять — они повторяют обстоятельства гибели двух человек. Свинью повесили не для того, чтобы устроить представление или напугать Ван Баши, этим он говорил… кто-то умер… так же, как она.

На этих словах Ли Ляньхуа медленно окинул взглядом всех присутствующих, его глаза, тёмные, но ясные, излучали спокойствие. Все хранили молчание, вопреки ожиданиям, никто больше не заговорил.

— Кто же убил двух человек? И почему свидетель предпочёл рискнуть и подбросить мёртвых свиней, но не решился заговорить? Чтобы ответить на эти вопросы, нужно было лишь спросить Сань Гуая, но тут крылась одна проблема. — Он посмотрел на мясника. — Раз он решился подбросить свиней, значит, считал, что преступник не сумеет связать его с ними. Если же я влез бы и по чистой случайности раскрыл злодею о существовании Сань Гуая, разве не было опасности, что его убьют как свидетеля? Так что я не мог спросить, а раз так, то что было делать?

Он помолчал, тихонько кашлянул.

— И тут, благодаря одной случайности, я заблаговременно узнал, кто убийца.