Дело об убийстве в усадьбе Цайлян было раскрыто. Ван Хэйгоу позвал писца и продиктовал пространный, на много тысяч слов доклад в приказ Далисы, выставив всё таким образом, будто начальник Ван самолично, во главе приказных, сидел в засаде три дня и три ночи, сделал выводы из поступков Го Куня и наконец нашёл шестипалого человека, чьё убийство было скрыто. Го Дафу после пережитого ужаса, несколько дней провалялся в постели с жаром. Го Хо, преисполнившись сыновним почтением, притащил любимые отцом произведения благородных гостей, и прилежно учил иероглифы у его постели, зачитывая стихи вслух. Го Дафу воодушевлённо приготовился познакомить сына с излюбленными шедеврами, на этот раз они разбирали акростих, и Го Хо вдруг зачитал написанные Ли Ляньхуа “стихи”.
— Э? — Го Хо обалдело прочитал: — “Г-о-б-о-л-в-а-н”.
— Что ты сказал? — растерялся Го Дафу.
Го Хо выпустил из рук эти “стихи” и серьёзно ответил:
— Это акростих.
— “Г-о-б-о-л-в-а-н”… “Го — болван”… — пробормотал себе под нос Го Дафу, вдруг снова рухнул в кровать и ещё три дня пролежал в горячке. После этого его интерес к стихам благородных людей значительно поубавился, зато торговля лекарствами стала процветать как во времена предков.
Всё вышесказанное случилось потом, после того как Ли Ляньхуа, прожив в усадьбе Цайлян три дня, на четвёртый наконец вернулся в городок Сюэюй, к своему дому, с таким трудом притащенному туда.
Он так давно не видел свой черепаший панцирь, что соскучился по нему. Кто знает, целы ли ещё двери и окна?
Когда Ли Ляньхуа предстал перед дверями “Благого лотосового терема”, то вдруг обнаружил его на удивление чистым и опрятным, даже доску взамен отвалившейся кто-то аккуратно приладил на место и украсил цветочными узорами. Поразмыслив, он оправил одежду, подошёл к дверям как воспитанный человек и с улыбкой постучал.
— Дома хозяин?
Двери со скрипом отворились, и за ними показался монах в сером одеянии, добрый лицом.
— Амитабха, — поклонился он Ли Ляньхуа. — Я монах Пухуэй, уже давно ожидаю благодетеля Ли.
Ли Ляньхуа ответил вежливой и сдержанной улыбкой.
— Учитель Пухуэй.
Монах Пухуэй хоть и улыбался по-доброму, но не мог скрыть волнения.
— Врачебное искусство благодетеля Ли прокладывает дорогу к небесам. Настоятель моего храма слёг с тяжким недугом, врачи опустили руки, положение тревожное… Прошу, благодетель Ли, не могли бы вы поехать со мной и спасти настоятеля?
Ли Ляньхуа бросил взгляд на обновлённый “Лотосовый терем” и вздохнул.
— Разумеется… А ваш храм?..
Монах Пухуэй низко поклонился.
— Храм Пуду*.
Пуду — “всеобщее спасение”
Ли Ляньхуа слегка переменился в лице, дотронулся до щеки и пробормотал с горькой усмешкой:
— Храм Пуду?..
— Благодетель Ли?
Ли Ляньхуа поднял голову и мягко улыбнулся.
— Спасти жизнь человеку лучше, чем построить семь этажей для монастыря. Если учитель Пухуэй найдёт пару быков, мы немедленно отправимся в путь.
— Пару быков? — оторопел монах.
Ли Ляньхуа с серьёзным видом указал на “Благой лотосовый терем”.
— Это место неблагоприятное, нужно переехать.