Лотосовый Терем

Глава 55. Женский дом

“Тут” и “там”, о которых говорил Ли Ляньхуа, находились соответственно на шаг от его левой ноги и на шаг от правой. Замолчав, все то глядели на его сапоги, то недоуменно осматривали гибискус, даже не зная, что сказать.

— Что ты имеешь в виду? — не выдержал Мужун Яо. — Неужели уже знаешь, кто убийца?

Ли Ляньхуа воткнул саблю в землю и улыбнулся ему.

— Похож я на Гуань Юньчана*, отрубившего голову Дяочань*?

Гуань Юньчан — Гуань Юй, герой “Троецарствия”

Дяочань — одна из четырех красавиц Древнего Китая, была замужем за Люй Бу.

Мужун Яо окаменел.

— Не похож! — влез Ши Вэньцзюэ. — Скорей говори, кто убийца?

Ли Ляньхуа пробежал взглядом по лицам.

— Барышня Чилун, я знаю, что задавать такой вопрос неучтиво, но не могли бы вы рассказать мне, как оказались в “Женском доме”? — Наконец остановив взгляд на лице Чилун, он ласково посмотрел на неё и мягко спросил: — Юй Лоучунь вас принудил?

Чилун, стоявшая в сторонке, не издавая ни звука, вдруг застыла.

— Я сирота… — наконец начала она, снова замолчала, а потом со злобой заговорила: — Юй Лоучунь убил моих родителей, чтобы заполучить меня. Сказал, что я рождена быть танцовщицей, и только под его покровительством стану лучшей в мире.

Все онемели.

— Неужели это ты… убила Юй Лоучуня? — выдавил Ши Вэньцзюэ.

Ли Ляньхуа покачал головой, но не успел ничего сказать.

— Кто сказал, что я убила Юй Лоучуня? — холодно возразила Чилун. — Я всего лишь слабая женщина, не владею боевыми искусствами, как бы я с ним справилась?

Прикусив язык, Ши Вэньцзюэ посмотрел на друга. Ли Ляньхуа неожиданно вытащил из-за пазухи что-то жёлто-белое и вялое, взял двумя пальцами и улыбнулся Чилун.

— На самом деле, очевидно, кто убийца. Всё это время я размышлял, кто не может быть убийцей.

Эти слова всех заставили перемениться в лице. Ши Вэньцзюэ охнул и переглянулся с Гуань Шаньхэном.

— Неужто и ты убийца?

— Что за чушь! — разозлился Гуань Шаньхэн. — Как по мне, так это ты, негодяй — отпетый мошенник, ещё и рожа чёрная, наверняка злодей!

— И что с того, что кожа тёмная? — яростно заспорил Ши Вэньцзюэ. — Темнокожий — значит, преступник? Судья Баогун был лицом чернее всех, выходит, он все преступления совершил, так, что ли?

— Рожа чёрная — человек плохой! — упорствовал Гуань Шаньхэн.

Ши Вэньцзюэ хотел было ткнуть в нос этого борова и разобраться с ним, но к несчастью, был ниже его на две головы, а потому проделать такой жест представлялось несколько затруднительным. Он как раз ломал голову, чем бы атаковать взамен, как Ли Ляньхуа заговорил:

— Вы оба талантливые и элегантные, настоящие герои нашего поколения, так что… разумеется, не убийцы. — От этой фразы остальных перекосило, однако лицо Ли Ляньхуа оставалось приятным. Склонив голову набок, он оглядел их. — Кто убил Юй Лоучуня, на самом деле можно понять, основываясь на том, что кто-то копал яму за “Садом серебряного сердца”. Смерть Юй Лоучуня не случайность, а предумышленное убийство.

Ши Вэньцзюэ кивнул.

— Но как ты понял, что копали там, где сейчас стоишь?

Ли Ляньхуа с улыбкой сделал два шага в сторону. Теперь он стоял недалеко от конских пиявок, под гибискусовым деревом, ближе к влажной земле у пруда.

— Почва здесь влажная и близко к дереву. Оттого, что земля сырая, сложно разглядеть, что здесь копали, а с другой точки не получилось бы так, чтобы комья летели в сторону гибискуса.

Он легко воткнул в землю облачную саблю и копнул. Здесь дело шло гораздо быстрее, чем с твёрдым грунтом под деревом, и вскоре под верхним слоем сырой почвы показалась зелёная ткань. Ли Ляньхуа остановился и перевёл дух.

— Тут и лежат остальные части Юй Лоучуня. Всю историю в двух словах не расскажешь, если кто-то не хочет слушать или уже всё знает, может по желанию уйти.

При таком построении фразы кто бы осмелился уйти “по желанию” — ведь разве это не значило бы признать, что “уже всё знаешь”?

Ли Ляньхуа вручил саблю Ши Вэньцзюэ и посмотрел на него по-доброму, намекая, чтобы тот продолжил копать. Ши Вэньцзюэ выругался про себя: и почему я должен работать за этого мошенника? Но как по волшебству взял саблю и принялся усердно трудиться. Ли Ляньхуа отряхнул одежду, хлопнул в ладоши и сел на чистый огромный фигурный камень возле пруда. Этому камню не было цены, а он уселся на него как в кресло, расположился поудобнее, прочистил горло и неторопливо заговорил.

— Юй Лоучунь невероятно богат, в Улине он владеет множеством удивительных и прославленных ремесленных лавок, торговых предприятий и усадеб, и, конечно же, его “Женский дом” тоже очень знаменит. Это заведение он открыл десять лет назад. На самом деле, в юности я в другом облике приходил сюда развлекаться, так что немного знаком с тем, как Юй Лоучунь ведёт дела. Безусловно, все обитательницы “Женского дома” поразительно талантливы и прекрасны, но таких женщин в мире и так немного, а уж тех, кто захочет торговать собой — и того меньше. Несколько десятков несравненных мастериц и красавиц Юй Лоучунь привёл в “Женский дом” насильно или обманом, если они и не питают лютую ненависть к такому человеку, то симпатии уж точно не испытывают. Так что ничего удивительного, что кто-то желал ему смерти. Странно другое: с боевыми навыками Юй Лоучуня и всеми его предосторожностями, он столько лет посещал “Женский дом” и выходил целым и невредимым, почему же вчера внезапно погиб? Даже если бы женщины замыслили его убить, их сил не хватило бы, чтобы связать курицу, что уж говорить о том, чтобы справиться с двадцать вторым мастером Улиня? — Он скользнул взглядом по лицам присутствующих. — Вчерашний день от прочих отличается тем, что на пиршество “Гора в багрянце” в “Женском доме” собралось множество храбрецов из цзянху, опытных и повидавших мир мужчин.

— Мужчин? Нас? — тупо переспросил Гуань Шаньхэн.

Ли Ляньхуа с улыбкой кивнул.

— Почему мы все здесь собрались?

— Потому что Юй Лоучунь — второй богач Улиня, — ответил Гуань Шаньхэн, — получить его приглашение — не какой-то пустяк.

— Мы собрались здесь, потому что Юй Лоучунь богат, — сказал Ли Ляньхуа, — а богатство, разумеется, вызывает уважение, восхищение, зависть… Одним словом, мы приехали ради его денег.

Это утверждение пусть и неприятно было слышать, но оно являлось правдой. Все скривились, но промолчали.

— Хоть он и богач, но я никогда не желал его денег, — сказал Гуань Шаньхэн.

— Если кто-то в “Женском доме” хотел убить Юй Лоучуня из мести, а среди гостей кто-то хотел его богатств, то им легко было прийти к согласию…

— А! — не удержался от восклицания Ши Вэньцзюэ.

Ли Ляньхуа улыбнулся ему и продолжил:

— И конечно же, Юй Лоучунь умер. Человек может справиться с одним врагом или соперником, но когда врагов становится двое-трое, а то и пятеро-шестеро, это уже очень опасно, тем более, что враги и соперники могут сговориться.

— Ладно, вы утверждаете, что кто-то из “Женского дома” вступил в сговор с кем-то из гостей, чтобы убить Юй Лоучуня, с этим я согласен, — холодно произнёс Дунфан Хао. — Вот только на теле Юй Лоучуня свежая кровь, очевидно, он умер сегодня на рассвете, мы все были на горе Сяншань и вскоре обнаружили его останки. За столь короткий срок невозможно спуститься с горы, совершить убийство и вернуться. Так кто же убил Юй Лоучуня?

— Потому что Юй Лоучуня убили не сегодня утром, он был мёртв ещё вчера вечером.

Дунфан Хао остолбенел.

— Бред! Если бы он умер вчера ночью, то к утру бы уже окостенел, и кровь бы не текла.

Ли Ляньхуа покрутил зажатым в пальцах предметом перед Дунфан Хао.

— Чтобы понять, как умер Юй Лоучунь, следует начать со вчерашнего небывало роскошного пиршества.

Дунфан Хао признал в том, что он держал в руках, сброшенную змеиную кожу, но какое отношение она имеет ко вчерашнему ужину? Ведь змей они не ели.

— Кто помнит, что именно мы ели вчера? — с улыбкой спросил Ли Ляньхуа.

Ши Вэньцзюэ тут же преисполнился самодовольства.

— Вчера был молочный чай белой яшмы, “руки Будды” с ядрами абрикосовых косточек, медовый арахис, тушёные акульи губы в белом соусе с корнем женского женьшеня, нефритовые рулетики с креветками, отборные ласточкины гнёзда, бабочки из тыквы с дудником, хризантемы из мясной вырезки, золотистый кролик восьми драгоценностей, пряный суп из лосося с золотыми иглами, мясо кабарги* с перьями чеснока…

Кабарга — небольшое парнокопытное оленевидное животное

Ли Ляньхуа покивал.

— Ты хорошо запомнил перечень блюд, а суп вчера ел?

— Да, рыбный суп был в высшей степени превосходным.

— А спалось хорошо? — слегка улыбнулся Ли Ляньхуа.

— Замечательно, даже заспался немного.

Ли Ляньхуа взглянул на Гуань Шаньхэна.

— Герой Гуань ведь тоже проспал?

Гуань Шаньхэн замер.

— Я спал как убитая свинья…

Ли Ляньхуа снова посмотрел на Дунфан Хао.

— А вы, герой Дунфан?

— Насекомые жужжали, было слишком шумно.

Ли Ляньхуа спросил Мужун Яо.

— Я спал хорошо, — ответил тот.

Затем Ли Дуфу — поэт сказал, что как и всегда. Ли Ляньхуа медленно перевёл взгляд на Чилун и вежливо и мягко спросил:

— Интересно, а барышня Чилун как нашла вчерашние кушанья?

— Всё как обычно.

Ли Ляньхуа вытащил из-за пазухи платок, развернул — внутри лежал золотисто-жёлтый узел, похоже, из “золотой иглы”, он помахал им перед остальными.

— Зачем ты носишь с собой “золотую иглу”? — не понял Ши Вэньцзюэ.

— К чему это? — спросил Мужун Яо.

Ли Ляньхуа улыбнулся ему.

— Я не признал в этом “золотую иглу”, и не решился есть что попало. Если это съедобно, почему бы вам, господил Мужун, самому не попробовать, а я посмотрю?

Мужун Яо изменился в лице.

— Ты надо мной издеваешься?

Ли Ляньхуа неторопливо развязал узелок — цветок оказался целым, высохшим до желтизны, однако не с раздельными лепестками, а, скорее, трубчатой формы. Чем дольше Ши Вэньцзюэ смотрел, тем меньше узнавал в этом “золотую иглу”.

— Что это такое?

— Дурман заморский, в свежем виде он совершенно отличается от “золотых игл”, но цветки у них почти одного размера, высушенные на солнце становятся жёлтыми и удлинёнными, а если завязать узлом и пожарить, то и не отличишь.

Ши Вэньцзюэ побледнел.

— Чего? Это мандрагора…

Упомянутый “дурман заморский” также назывался “мандрагорой”. Ли Ляньхуа радостно рассмеялся.

— Верно, это мандрагора.

Он снова улыбнулся Чилун, там побледнела и не шевелилась.

— Тушёные акульи губы в белом соусе с корнем женского женьшеня, бабочки из тыквы с дудником, пряный суп из лосося с поддельными “золотыми иглами”… — продолжал Ли Ляньхуа. — Женский женьшень, дудник и мандрагора вместе составляют часть “порошка замешательства” легендарного Хуа То*. Даже если “порошок замешательства” неполон составом, если съесть его слишком много, то закружится голова, перед глазами поплывут круги, а сон будет беспробудным. Поэтому сегодня те, кто вчера ел рыбный суп, проснулись поздно, а остальные сонливостью не страдали. Юй Лоучунь любил рыбу, а съешь эти несколько блюд — будь ты хоть первым мастером цзянху, сон всё равно сморит.

Хуа То — медик Древнего Китая. Согласно «Хоу Ханьшу», он жил в последние годы существования империи Хань и первым стал использовать анестезию (вино, сдобренное коноплёй).

Все взгляды невольно обратились к Чилун — вчерашние кушанья заказывал, конечно, Юй Лоучунь, но приготовлением заведовала она. Ли Ляньхуа улыбнулся женщине и приподнял кусочек жёлто-белой змеиной кожи.

— Вчера я объелся сладостей, а суп не пробовал, и всё ещё чувствовал себя бодрым, когда вернулся в комнату. К своему удивлению, я обнаружил там барышню Сифэй.

Чилун молчала. Сифэй огромными глазами в ужасе смотрела на Ли Ляньхуа, не представляя, какими ещё словами он потрясёт людей. Ли Ляньхуа вздохнул.

— Сначала я обрадовался, но барышня Сифэй сказала, что проиграла барышне Чилун в шахматы, потому и пришла ко мне. Услышав это, я опечалился, но зато узнал, что прошлой ночью барышня Чилун вместо барышни Сифэй провела ночь с Юй Лоучунем. — Он приподнял зажатую в пальцах змеиную кожу. — Затем я нашёл в комнате эту вещь, о чём же это говорит… — пробормотал он. — Полагаю, увидев эту вещь, все испытают примерно то же, что и я — испугаются и закричат: “Змеи”!

Дунфан Хао с изумлением уставился на клочок змеиной кожи.

— Раз вы нашли это в своей комнате, выходит, в “Женском доме” водятся змеи?

— Раз есть змеиная кожа, то должна быть и змея, которая эту кожу сбрасывает, — продолжал Ли Ляньхуа. — Однако кожа — вот она, а где же змея? На ней множество пятен, а шея тонкая — это острочешуйчатая гадюка*.

Острочешуйчатая гадюка = острочешуйчатая куфия

— Бесспорно, это острочешуйчатая гадюка, — кивнул Дунфан Хао.

Ли Ляньхуа помахал змеиной кожей перед Чилун и с серьёзным видом сказал:

— Я всё думал и никак не мог понять, откуда у меня в комнате сброшенная кожа ядовитой змеи, но посреди ночи вдруг сообразил, что эти покои находятся на самом западе, ближе всего к деревьям и лужайкам, неужто, пока в них никого не было, кто-то держал там гадюку? Уж не потому ли барышня Сифэй пришла в мою комнату, что кто-то боялся, что я обнаружу змеиное гнездо, и поэтому послал красавицу? Если бы я с головой увлёкся барышней Сифэй, то мог и не заметить змеиную кожу. — Он пробормотал: — Но пусть она и убралась в комнате, под шкафом всё же осталась немного… Какая жалость.

Сифэй, без кровинки в лице, отступила на пару шагов.

— Так в твоей комнате было змеиное гнездо, — позлорадствовал Ши Вэньцзюэ. — А змея где?

Ли Ляньхуа бросил на него взгляд.

— Ты копай-копай, может, и змею найдёшь…

Ши Вэньцзюэ замахал саблей, беспорядочно тыкая ей в землю.

— Юй Лоучунь отужинал роскошными кушаньями, запил мандрагору вином, так что по возвращению беспробудно заснул, и если тогда его укусила бамбуковая или острочешуйчатая гадюка, он наверняка ничего не почувствовал. Таким образом он и умер. — Он ласково посмотрел на Чилун. — Вы убили его с помощью гадюки, верно?

Чилун, кусая губы, хранила молчание, как будто что-то обдумывала.

— Но Юй Лоучуня разрубили на семь частей по иероглифу “ван”… — хрипло возразил Ши Вэньцзюэ. — Допустим, он умер от укуса ядовитой змеи, подсунутой Чилун, но она не владеет боевыми искусствами, как бы смогла разрубить его на куски? Не имея достаточной силы, даже самым острым в мире оружием невозможно расчленить труп!

— Если он умер вчера ночью, почему кровь не свернулась? — добавил Дунфан Хао.

Однако Ли Ляньхуа, не слушая их сомнений, ласково посмотрел на Чилун.

— Вчера ночью это вы были с Юй Лоучунем и убили его с помощью гадюки, верно?

Чилун молчала.

Ли Ляньхуа вздохнул и вдруг спросил:

— Книжный червь, ты там выкопал Юй Лоучуня?

— Сейчас, сейчас, — торопливо отозвался Ши Вэньцзюэ.

Сначала он копал кое-как, теперь же сабля так и замелькала, и вскоре в земле показался комок окровавленной плоти, а кроме него дохлая змея — и правда острочешуйчатая гадюка. Самое странное, вопреки всем предположениям, это было не несколько разрубленных кусков, а правая половина тела целиком, в отличие от расчленённой левой.

Тело расчленили вовсе не по линиям иероглифа “ван”!

Это была половина иероглифа “ван”, только половина.

Ли Ляньхуа перевернул правую половину тела Юй Лоучуня: на шее, груди и плече были фиолетово-чёрные припухлости с парными колотыми ранками.

— Это следы укусов гадюки. — Он вздохнул. — Если левую половину человека разрубили на три части, это вовсе не значит, что и правую разрубили точно так же, а лишь говорит о том, что есть причина, почему левую половину разделили на три куска.

— Какова же причина? — не выдержал Дунфан Хао.

— Стоило кому-то обнаружить барышню Чилун после убийства Юй Лоучуня, очевидно, его доверенные подручные убили бы её. Если она не хотела умереть, то должна была придумать способ доказать, что Юй Лоучуня убил кто-то другой, не имеющий к ней никакого отношения, — с улыбкой объяснил Ли Ляньхуа. — Вероятно, она давно ждала такой возможности, пока вчера, во время пира “Гора в багрянце” некоторые люди не пали перед ней в восхищении. Возможно, после пиршества они ещё пообщались. Затем эти люди вынесли мёртвое тело Юй Лоучуня, левую половину разрубили на три странные части, а правую спрятали.

— А у этого какая причина? — нахмурился Ши Вэньцзюэ.

— Если показать людям левую половину, все подумают, что правая точно такая же, тоже чистая и без других повреждений, следовательно, Юй Лоучунь погиб от того, что его разрубили на куски. Раз левая половина разрублена на три части, то и правая должна быть разрублена на три части. Раз куски левой половины разбросаны повсюду, значит, и части правой разбросаны неизвестно где, найти их невозможно, таким образом, никто не станет искать закопанную в “Саду серебряного сердца” половину тела, и никто никогда не узнает, что Юй Лоучунь умер от укуса гадюки.

Все переглянулись, ладони у них вспотели — это… и впрямь…

— Но обрубки Юй Лоучуня ещё кровоточили… — Этот момент всё не укладывался в голове у Дунфан Хао. — Как он мог умереть вчера?

Ли Ляньхуа слегка улыбнулся.

— От яда гадюки человеческая кровь может не сворачиваться, поэтому останки Юй Лоучуня всё ещё истекают кровью. В его крови содержится мандрагора, поэтому конские пиявки, напившись ею, засыпают.

Дунфан Хао продолжал качать головой.

— Нет, нет, допустим, кровь не свернулась, но если его расчленили вчера, то к сегодняшнему утру она бы высохла, невозможно, чтобы продолжала сочиться.

— Верно, если бы его расчленили вчера, сегодня он бы уже не истекал кровью, — медленно проговорил Ли Ляньхуа, — а раз кровь всё ещё не остановилась, значит, его расчленили не вчера ночью, а сегодня утром… Когда мы отправились на Сяншань… или же перед тем, как мы отправились на Сяншань.

— Выходит… хочешь сказать, это местные женщины его так уделали? — ужаснулся Ши Вэньцзюэ. — Как это возможно? Они не владеют боевым искусством, а без этого даже острым оружием человека так не разделаешь. Не имеющий себе равных мастер с волшебным мечом пусть и разрубил бы человека, но не так ровненько, разве что долго практиковался — опять-таки, невозможно. Мастера цзянху, решив рубить, скорее всего, начнут со слабых мест, а не с груди и задницы, где слой мяса толстый…

— Будь это мастер меча из цзянху, разумеется, он не стал бы так делать, но они не мастера меча…

— Они? — Утратив дар речи, Ши Вэньцзюэ указал на многочисленных обитательниц “Женского дома”. — Ты о них?

Ли Ляньхуа улыбнулся.

— Вспомни, сколько драгоценностей было в “Сокровищнице Лоучуня”, как бы один человек мог вынести всё подчистую? И как узнал о местонахождении сокровищницы? Разумеется, это они.

Гуань Шаньхэн и Дунфан Хао, Мужун Яо и Ли Дуфу обменялись взглядами.

— Вы… вы знаете, как они расчленили Юй Лоучуня? — спросил Ли Дуфу.

— Знаю, — сверкнул улыбкой Ли Ляньхуа.

Чилун больше не могла сдерживаться.

— Вы… вы…

Она спотыкаясь отступила на несколько шагов, женщины за её спиной побледнели от страха, у Сифэй из глаз вдруг полились слёзы. Ши Вэньцзюэ остолбенел, хотел подойти утешить, но не решился. Ли Ляньхуа медленно поднял руку и указал на валявшуюся в сокровищнице оружейную стойку.

— Юй Лоучуня разрубили на три куска шириной около чи… Половина иероглифа “ван” — посмотрите на стойку, разве это не половина иероглифа “ван” с расстоянием в один чи между чертами?

Все пошли посмотреть, в оцепенении долго разглядывали оружейную стойку, и правда… рама стойки вместе с перекладинами разве не составляет половину иероглифа “ван”? Только в иероглифе три поперечные черты, а у стойки четыре перекладины. Ши Вэньцзюэ вдруг подскочил.

— Ты рехнулся? Хочешь сказать, эти барышни использовали дурацкую стойку, чтобы разрубить Юй Лоучуня на три части? С ума сошёл? В этой штуке же ничего острого? Да ей даже не поцарапаешься, как с её помощью убить человека?

Ли Ляньхуа бросил на него взгляд.

— Ты не заметил, что здесь есть участок особенно твёрдой земли? — Он говорил о том месте, где ползали пиявки.

Ши Вэньцзюэ застыл.

— Есть-то есть, но…

— Ты не заметил на оружейной стойке множество квадратных следов, ровных и гладких? — неторопливо спросил Ли Ляньхуа.

— Заметил, но…

Ли Ляньхуа медленно перевёл взгляд на Чилун.

— Очевидно, на некоторые места давила большая тяжесть, но учитывая прочность чёрного железа, что могло оставить на стойке следы? Если только на неё тоже воздействовали чем-то тяжёлым.

— Верно, — кивнул Дунфан Хао.

— Другими словами, что-то в три цуня длиной, три цуня шириной и три цуня высотой положили на эту стойку над окровавленным участком земли, и так расчленили Юй Лоучуня… У него и зуб тут выпал, понимаете?

— Понимаю… что… — Ши Вэньцзюэ всё никак не приходил в себя.

Но Дунфан Хао сообразил.

— Я понял, они положили оружейную стойку на тело Юй Лоучуня и придавили её чем-то очень тяжёлым. Стойка из чёрного железа под воздействием тяжести врезалась в его плоть и в итоге разрезала его левую сторону на три куска! Таким образом… без потрясения земли и неба, без особых усилий и практически бесшумно, Юй Лоучуня поделили на четыре части!

Все пораскрывали рты и переглянулись в ужасе.

— Как… как же это… страшно… — пробормотал Ши Вэньцзюэ, а потом вдруг вскинул голову. — Что же это за вещь “в три цуня длиной, три цуня шириной и три цуня высотой”?

— Что до этой вещи, — спокойно проговорил Ли Ляньхуа, — вам всем она прекрасно знакома, возможно, вы даже частенько видели её во сне.

— Что же это? — удивился Гуань Шаньхэн.

— По-вашему, что самое тяжёлое мы видим каждый день? — спросил Ли Ляньхуа.

— Видим каждый день… — задумался Ши Вэньцзюэ. — Разумеется… Золото тяжелее всего… А!.. — Он пришёл в ужас. — Неужели…

Ли Ляньхуа радостно улыбнулся.

— Верно, эта вещь в три цуня длиной, три цуня шириной и три цуня высотой — слиток золота. — Он вытянул руку и медленно изобразил его в воздухе. — Слиток золота такого размера весит примерно тридцать восемь цзиней, а сотня таких слитков — три тысячи восемьсот цзиней. Чтобы разделить Юй Лоучуня на четыре части, по-моему, хватило бы и тысячи цзиней, а значит, на оружейную стойку требовалось поставить всего двадцать шесть слитков.

— Но в сокровищнице же нет золота! — вскричал Ши Вэньцзюэ.

Ли Ляньхуа усмехнулся.

— Раз Чилун хотела убить Юй Лоучуня, то разумеется, её перечень хранившегося в сокровищнице нельзя принимать в расчёт. Разве возможно, чтобы в “Сокровищнице Лоучуня” не было золотых слитков? — Он вздохнул. — К тому же, их там сто четыре штуки, неужто вы не заметили?

— Сто четыры золотых слитка? — все растерянно переглянулись. — Где?

Ли Ляньхуа уставился на них.

— В сокровищнице.

Все поспешили в “Сокровищницу Лоучуня”, но по-прежнему не обнаружили ничего, кроме стен. Ли Ляньхуа встал в дверях, понаблюдал, как Ши Вэньцзюэ безголовой мухой беспорядочно мечется по сокровищнице, и крайне разочарованно вздохнул.

— Вэньцзюэ, — пробормотал он, — ты же недавно ездил на экзамен в столицу, видимо, опять не сдал…

Ши Вэньцзюэ резко повернулся, побледнев от страха.

— Откуда ты знаешь?

Ли Ляньхуа снова вздохнул.

— Служа чиновником, следует наблюдать за шестью дорогами и слушать восемь сторон света*, тогда проживёшь долго… Встань рядом со мной.

“Наблюдать за шестью дорогами и слушать восемь сторон света” — о человеческой находчивости и смекалке, способность многосторонне исследовать и анализировать ситуацию, фраза происходит из романа XVI века “Возвышение в ранг духов”, который приписывается Сюй Чжунлиню, повествует о состязании даосских святых в смекалке и мужестве и включает большое количество народных преданий и мифов.

Ши Вэньцзюэ со свистом метнулся к Ли Ляньхуа и встал перед ним.

— Где золотые слитки?

— Образованный человек не стремится к выгоде, как можно только и думать об этих золотых слитках? — пробормотал Ли Ляньхуа. — Это чужое имущество, бренные ценности, орудие убийства… Повернись к левой стене и иди вдоль, как пройдёшь несколько шагов, постучи по ней и прислушайся, что это за звук.

Ши Вэньцзюэ, как было сказано, прошёл почти семь шагов и постучал по стене — ничего необычного.

— Теперь вернись и пройди вдоль правой стены, как пройдёшь несколько шагов, тоже постучи по ней и прислушайся, что за звук.

На этот раз Ши Вэньцзюэ прошёл шесть шагов, стукнул по стене пальцем — больно! Он замер.

— Эта стена…

— Это золотые слитки, — терпеливо объяснил Ли Ляньхуа.

Оказывается, слитки были в стене, снаружи их покрыли слоем золы, придавая подобие тёмно-синих кирпичей. Все испуганно переглянулись, женщины хранили молчание. Ли Ляньхуа поднял голову.

— Очевидно, что невозможно, ограбив “Сокровищницу Лоучуня”, вынести из “Женского дома” так много ценностей. Если бы правда кто-то проник сюда, чтобы убить Юй Лоучуня и украсть его драгоценности, то ему пришлось бы тащить на себе по меньшей мере два больших мешка да ещё в обеих руках по несколько драгоценных оружий. Но он смог унести не только сокровища, но и четыре куска Юй Лоучуня, да ещё постарался разбросать их по горе Сяншань, что не поддаётся никакому объяснению. Поэтому я подумал… те, кто легко мог отыскать и переместить хранившееся в сокровищнице, скорее всего, местные барышни. К тому же превращение “золотых игл” в пряном рыбном супе в мандрагору, сброшенная кожа острочешуйчатой гадюки в моей комнате, яма под гибискусовым деревом — всё это указывает на то, что барышни “Женского дома” имеют отношение к смерти Юй Лоучуня. — Он виновато посмотрел на Чилун и Сифэй. — Хотя… вы очень старались, но правда есть правда…

Чилун по-прежнему молчала, но Сифэй медленно кивнула.

— Теперь остаётся вопрос, кто же подсказал Чилун расчленить тело Юй Лоучуня, чтобы скрыть, что он умер от яда? Кто надоумил сочинить сказку о том, что это какой-то мастер боевых искусств из Улиня убил Юй Лоучуня и украл его сокровища? — Неспешно продолжал Ли Ляньхуа. — Если драгоценности похитил некий странный убийца, обладающий сверхъестественными и непревзойдёнными навыками, о котором никто не слышал, то разумеется, отыскать его невозможно, и все перечисленные невероятные сокровища окажутся в руках этих сказочников. — Он пристально посмотрел на Мужун Яо, его взгляд был не угрожающим, а очень мягким и преисполненным терпения. — Молодой господин Мужун, вы один из них.

Мужун Яо холодно усмехнулся.

— У тебя есть доказательства, что я один из них?

— Во-первых, — заговорил Ли Ляньхуа очень спокойным тоном, — вы не стали есть тот хитроумно приготовленный суп с мандрагорой. Во-вторых, вы сразу сошлись с Чилун. В-третьих, вы настаивали, что Юй Лоучуня убил мастер, равный Ди Фэйшэну. В-четвёртых, на Сяншани вы появились с культей Юй Лоучуня в руках, а раз наш сказочный мастер боевых искусств, разбросавший его останки повсюду, не существует, то откуда у вас взялась его левая рука? Неважно, откуда она взялась, короче говоря, её явно не подобрали в ущелье Сяншани, — раздельно подытожил он.

Мужун Яо побледнел, но не успел ничего сказать, как Ли Ляньхуа с улыбкой развернулся к Ли Дуфу.

— Герой Ли, вы — второй из них.

— С чего вы взяли? — фыркнул Ли Дуфу.

— Доводы те же, что с молодым господином Мужуном, возможно, стоит ещё добавить, что сегодня утром вы нарочно пришли позже всех, потому что прятали на горе останки Юй Лоучуня, а затем вместе с Мужун Яо притворились, будто бы нашли их.

Лицо Ли Дуфу слегка дрогнуло.

— Что за вздор! Дунфан Хао тоже не ел этот рыбный суп, значит, и он замешан.

— Над этим я тоже долго думал… — со вздохом пробормотал Ли Ляньхуа. — Те, кто ел рыбный суп, разумеется, не сообщники, однако все ли, кто его не ел — преступники? Но утром случайно обнаружил доказательство, что Дунфан Хао, скорее всего, в этом не участвовал, к тому же, будь он сообщником, не стал бы настаивать, что у убийцы был пособник из “Женского дома” — какой преступник станет раскрывать своих подельников?

Ши Вэньцзюэ поразмыслил, но так и не смог уразуметь, как Ли Ляньхуа понял, что Дунфан Хао не преступник.

— Утром мы играли в шахматы, и я увидел у вас банковский чек на несколько миллионов… — с извиняющимся видом обратился Ли Ляньхуа к Дунфан Хао.

Все невольно ахнули.

— А раз у вас есть такие деньги, вам ни к чему сокровища Юй Лоучуня… Это и трёхлетнему ребёнку будет ясно.

На холодном и суровом лице Дунфан Хао вдруг мелькнула лёгкая улыбка.

— Несколько миллионов лянов серебра — это деньги, награбленные преступной бандой Хэйу. Я собираюсь доставить их в южные земли на помощь пострадавшим от наводнения, так что это не мои деньги, сам я тоже очень беден.

На лице Ли Ляньхуа отразилось восхищение. Ши Вэньцзюэ вытаращил глаза.

— Если бы вы желали обогатиться, то проще ведь было бы присвоить те несколько миллионов, что у вас за пазухой, чем грабить сокровищницу Юй Лоучуня?

Дунфан Хао рассмеялся.

— Но как бы то ни было, сегодня хозяин Ли на многое открыл мне глаза. Оказывается, вы умеете не только спасать жизни, но и ловить преступников, я впечатлён.