Лотосовый Терем

Глава 87. Бумажная пагода блаженства

Ночью дворцовая стража и императорская охрана проверяла всё на свету и в тени в поисках подозреваемого в убийстве, сбежавшего из тюрьмы, так что всю столицу пугал ветра шум и крики журавлей*. Между второй и третьей ночной стражей они врывались в каждый дом и громко спрашивали, не видели ли здесь подозрительного человека. Одни разыскивали разбойника, который мастерски умеет взламывать замки, другие расспрашивали о заклинателе, способном чёрным колдовством управлять инь и ян, а третьи ловили кровожадного убийцу, который перерезает людям горло. Жители столицы передавали друг другу слухи, что в последнее тюрьма ненадёжно охраняется, оттуда сбежало множество душегубов, и по ночам ни в коем случае нельзя выходить из дома, а не то столкнёшься со злодеем и расстанешься с жизнью.

Ветра шум и крики журавлей — часть чэнъюя “ветра шум и крики журавлей, трава и деревья кажутся вражескими солдатами”.

В третью стражу великий мастер-взломщик, в совершенстве владеющий чёрным колдовством, кровожадный злодей, что режет людям глотки, сам не зная, какой переполох поднял в столице и сколько младенцев перепугал до потери сна, запрыгнул на большое дерево и наблюдал за перемещениями дворцовой стражи.

Императорский дворец охранялся строго, особенно такие важные места, как Дворцовое управление, стража здесь была не в пример императорским кухням. Ли Ляньхуа дождался, пока пройдут два отряда караульных, легко прыгнул по косой и ловко перескочил за ограду Дворцового управления, только прошелестели развевающиеся на ветру одежды. Он бросил что-то в большое дерево, с которого только что слетел, так что ветки закачались и посыпались листья.

Кто-то неподалёку с тихим треском запрыгнул на дерево и принялся высматривать источник шума. Ли Ляньхуа тут же присел за кусты пионов в саду Дворцового управления — жуть какая, в императорском дворце и правда мастеров — как туч на небе. Спустя долгое время, стражник вернулся назад, ничего не отыскав на дереве. Теперь Ли Ляньхуа знал, что этот человек лежал в тени в трёх чжанах за углом стены, и только что ему ужасно повезло, что его по какой-то причине не заметили — может, он так часто перепрыгивал через стены, что овладел этим искусством в совершенстве и даже мастер высочайшего класса не сумеет его увидеть? Через мгновение затихли все звуки, он высунулся из пионовых кустов — и ещё не успел ничего разглядеть во мраке, как вдруг раздался холодный голос.

— Нравятся цветы?

— А? — Ли Ляньхуа резко нырнул обратно в кусты, и через миг снова осторожно высунулся, сощурившись — в тусклом лунном свете перед ним стоял мужчина в красных одеяниях, опоясанный мечом. Оцепенев от растерянности, он разглядывал этого человека — тот хоть и вернулся в своё укрытие, но после бесшумно подкрался, значит, сразу заметил его прыжок, просто выжидал подходящего момента, чтобы запереть дверь и побить собаку*.

Запереть дверь и побить собаку — вероятно, переиначенная стратагема “Закрыть дверь, чтобы поймать вора”, которая имеет значение “Если противник немногочислен, окружай его на месте и уничтожай”.

— Ты кто такой? — Стражник в красном не стал поднимать шум, просто холодно смотрел на него. — Ты понимаешь, что входить ночью в Дворцовое управление — преступление?

— Ну… — Ли Ляньхуа издал сухой смешок. — А как величать господина?

Молодой человек был приятной наружности — брови прямые как мечи, глаза сияют как звёзды. Услышав это, он улыбнулся.

— Пока ты прятался, успело бы сгореть две палочки благовоний, терпения тебе не занимать, но боевые навыки слабоваты, так что не думаю, что ты убийца. Отвечай, что здесь делаешь?

— Сколько же в императорском дворце таких мастеров, как вы? — вздохнул Ли Ляньхуа.

Стражник с весьма гордым видом снова улыбнулся, но не ответил.

Ли Ляньхуа, несколько успокоившись, снова вздохнул.

— Будь во дворце больше подобных вам мастеров, он был бы словно крепость, окружённая железными стенами и рвами с кипятком… Это было бы счастьем для династии и удачей императорского дворца…

Мужчина смотрел на него с любопытством.

— Воришка, так зачем ты проник в Дворцовое управление?

Ли Ляньхуа не спеша выпрямился, отряхнул одежду от пыли и грязи.

— Я пришёл только чтобы прочитать книгу… — с серьёзным видом заявил он.

— Воришка, — ткнул в него пальцем стражник, вскинув брови, — ты знаешь, что за вторжение в императорский дворец я могу убить тебя на месте? Будь осмотрительнее в словах передо мной.

— Говорят, дедушка Ван при жизни был очень одарённым человеком и писал стихи, я же изучаю классиков и восхищаюсь его литературным талантом, вот и пришёл с визитом… — словно ручеёк, полилась речь Ли Ляньхуа.

— А ты забавный, — хохотнул стражник в красном. — Я только что узнал, что дедушку Вана загрызла во дворце Великой добродетели какая-то нечисть, но никогда не слышал о его поэтических талантах.

— Я говорю о том дедушке Ване, которого звали Ван Гуйлань, а не Ван Абао, — рассеянно отозвался Ли Ляньхуа. — Ничего не знаю о талантах Ван Абао, но Ван Гуйлань был очень одарён, говорят, по высочайшему указу он написал «Оду яшмовому соку орхидей», «Песню женственного цветка вечной юности» и другие знаменитые сочинения…

— Дедушка Ван Гуйлань? — удивился стражник. — Но он жил в прошлом столетии, и ты ворвался во дворец посреди ночи, только чтобы прочитать его стихи?

Ли Ляньхуа закивал.

— Евнух Ван заведовал Дворцовым управлением, полагаю, его последние сочинения должны храниться здесь.

Стражник в красном удивлённо посмотрел на него и надолго задумался.

— Чушь!

— А? — Ли Ляньхуа поперхнулся воздухом. — Истинная правда, я пришёл только ради предсмертных сочинений дедушки Вана. Сами посудите, я не направился ни в императорскую опочивальню, ни в Зал Верховной гармонии, не стал подсыпать яд на императорской кухне, не поджигал Зал милосердия, я… Я правда хороший человек…

— Ох, беда, беда, у тебя в голове всё-таки есть дурные умыслы, похоже, придётся передать тебя господину Чэну, — Охранник в красном с шелестом вытащил меч из ножен. — Свяжи себе руки и опустись на колени!

— Постойте, постойте, — замахал руками Ли Ляньхуа. — Видите ли, вы ведь тоже долго со мной говорили, а значит, вступили в сговор с мятежником, попустительствовали убийце, и теперь, если передадите меня господину Чэну, мне придётся дать показания, и я всё-всё расскажу. Может, простите меня на этот раз и позволите взглянуть на сочинения дедушки Вана?

— А ты хитёр и изворотлив, уговорам не поддаёшься, — усмехнулся стражник. — Хочешь, чтоб я тебя отпустил? Отлично, удержишься против моего меча, тогда отпущу.

— Эй-эй-эй, — возмутился Ли Ляньхуа. — Что вы за грубиян, сильному обижать слабых — против законов цзянху. Вот узнают об этом, и все будут над вами смеяться, ваш наставник будет опозорен, ваши шисюны, шиди, шицзе, шимэй не посмеют выйти за дверь без смущения…

— Ха! А ты, видимо, разбираешься в законах цзянху, — усмехнулся стражник. — Вот только мой шифу давно умер, ни шисюнов, ни шиди, ни шицзе, ни шимэй у меня тоже нет, и в цзянху я не бывал. Как тебе такое?

Ли Ляньхуа отступил на шажок, потом ещё на один.

— Ваши боевые навыки не из цзянху? Неужели вы ученик какого-то придворного чиновника?

Охранник в красном взмахнул мечом.

— Отобьёшь мой удар, всё расскажу.

Меч со свистом устремился вперёд, Ли Ляньхуа молниеносно уклонился в сторону. Несмотря на юный возраст, боевые навыки стражника оказались незаурядными, словно он пестовал их пятьдесят-шестьдесят лет, меч его сверкал столь ослепительно, что сразу видно — оружие не простое. Вызвав порыв яростного ветра, он нанёс мечом прямой укол, внутренняя сила потекла по клинку и резко собралась на острие, от которого с гудением полетели искры прямо в грудь Ли Ляньхуа. На лице стражника играла усмешка, однако вдруг он увидел, что незнакомец что-то схватил и выставил перед собой, клинок разрубил эту вещь, искры перестали разлетаться, а затем с тихим хлопком остриё во что-то вонзилось, остановившись прямо перед его грудью.

Разрубил мечом он куст пиона.

А остановила колющий удар половинка куста.

Ли Ляньхуа выдернул из земли пионовый куст и сначала загородился им от летящих от меча искр, а когда они отсекли половину растения, заслонился оставшейся от колющего удара.

Охранник в красном сощурился на половину куста на кончике меча. Ли Ляньхуа поспешно отступил назад и снова спрятался за большим деревом.

— Погодите, вы же сказали, что, если устою против вашего удара, позволите мне прочесть сочинения евнуха Вана?

— Устоял? — рассмеялся стражник. — Дурень толкует сны… Да если бы я применил восемь десятых истинной силы, разве твоя голова осталась бы на плечах?

— Так-то оно так, — покивал Ли Ляньхуа. — Однако моя голова всё ещё на месте.

Стражник остолбенел.

— Я сказал, если бы применил восемь десятых истинной силы…

— Вы спросили, осталась бы моя голова на плечах — так, конечно, она на месте, иначе, если бы я с вами разговаривал без неё, разве не жутко бы было?.. — с середины фразы его голос становился всё тише и тише, в нём зазвучали нотки изумления.

Проследив за его взглядом, охранник повернул голову и увидел, как над гребнем стены мелькнуло жуткое лицо, дерево снаружи зашелестело, и кто-то стремительно побежал к востоку.

— Что это было?

— Кто там? Стоять! — с мечом в руке стражник тоже побежал на восток.

— Эй-эй-эй… — вполголоса позвал Ли Ляньхуа.

Однако стражник в красном, увлёкшись преследованием, не обратил на него внимания и исчез в мгновение ока. За годы жизни во дворце он повидал немало убийц, но впервые видел такую тварь, не похожую ни на человека, ни на демона, потому был напряжён до предела.

Зато Ли Ляньхуа прекрасно разглядел это лицо — или, лучше сказать, то было не лицо, а маска, покрытая белой краской и с нарисованными чёрной тушью бровями, черты лица были набросаны небрежно, зато поверх них маска была забрызгана красными точками, словно свежей кровью. Вдобавок на существо набросили что-то похожее на одежду, придавая ему человеческий облик, и спряталось оно на дереве.

Он посмотрел вслед охраннику в красном, раздумывая, не догнать ли его, чтобы тоже взглянуть, что скрывается под этой маской? Однако через мгновение с радостью решил, что предсмертные сочинения евнуха Вана гораздо важнее, отряхнул пылинки с одежды и направился в Дворцовое управление.

Окрестности Дворцового управления тоже патрулировали стражники, но всем им было далеко до того человека в красном. Ли Ляньхуа благополучно пролез внутрь через окно, немного покружил и набрёл на библиотеку.

Чтобы расследовать придворные тайны вековой давности, следовало просмотреть дворцовые записи. Однако, прежде чем искать записи столетней давности, Ли Ляньхуа счёл, что если тогда и правда произошло что-то странное, то евнух Ван Гуйлань, приказавший бросить Лу Фана и остальных в колодец, ведь должен был провести расследование, записать что-то об этом? Обычно хроники пишутся теми, в чьих руках находится власть, и не всегда содержат правду — так что же произошло восемнадцать лет назад на самом деле?

Выяснил ли Ван Гуйлань, что спрятано на дне колодца?

Действительно ли там оказалось тело умершего сто лет назад человека?

Кем был покойный?

Разве Ван Гуйлань не оставил бы записей об этом деле?

Библиотека Дворцового управления охранялась далеко не так строго, как башня Высшей чистоты в императорском дворце, и такого порядка в ней тоже не было. Здесь хранилось множество различных учётных книг и подробных описей о сохранности предметов, узорах и тому подобном.

Ли Ляньхуа не стал зажигать лампу, в лунном свете осматривая изобилие книг, новых и старых, написанных красивым или уродливым почерком — прекрасным и стремительным, как струи водопада, или причудливым, где крупные знаки неожиданно сменялись мелкими. На многих томах лежала пыль. Он без колебаний приступил к делу, один за другим перебирая корешки.

Тусклое свечение луны и светом-то сложно было назвать, но пальцы Ли Ляньхуа оказались проворными, и в сжатые сроки он перебрал больше двухсот книг, из множества вытащив одну книжицу со слегка окрашенными страницами.

На обложке аккуратно переплетённой тетради красовались слова «Пагода блаженства», внутри густой тушью были нарисованы жемчуга, ракушки и птицы.

Это явно та самая, что Фан Добин обнаружил в своей комнате во дворце Великой добродетели, которая затем исчезла и появилась здесь. Ли Ляньхуа пролистал её, поразмыслив, вытащил восковую нить, которой были связаны листы, один сунул за пазуху, а потом снова ловко переплёл и вернул в шкаф.

Затем быстро отыскал перечень записей тридцать третьего года правления Жэньфу*, и среди них в самом деле обнаружились записи Ван Гуйланя.

Жэньфу — девиз правления “Содействие гуманности”.

Дедушка Ван в то время занимал высокое положение, поэтому его записи переплели очень изящно, обложку обтянули лазурным атласом. Он пролистал книгу, внутри и правда обнаружились «Ода яшмовому соку орхидей» и «Песня женственного цветка вечной юности», а кроме того, несколько редких шедевров вроде «Написано по высочайшему указу на банкете в честь вдовствующей императрицы» или «Вторя стихам о цветах сливы Чжан-шилана»*.

Шилан — должность заместителя или помощника шаншу.

Почерк Ван Гуйланя, чистый и элегантный, ничуть не уступал кисти знаменитых учёных. Ли Ляньхуа прочитал все его стихи и почесал голову — изначально он собирался запомнить их, но евнух Ван был весьма талантлив и сочинил немало стихов, многие из которых казались похожими, одних только посвящённых цветущим сливам, оказалось не меньше восемнадцати, и выучить их было бы непросто. Поразмыслив, он небрежно запихнул книгу за пазуху, поправил одежду и выскользнул наружу.

Глубокой ночью императорский дворец утопал во тьме, красные фонарики в галереях утратили краски. Среди шелестящей на ветру листвы между зданий пронеслась серая тень, сливаясь с покачивающимися тенями деревьев. Тень влетела в Башню высшей чистоты — дворцовую библиотеку, которая располагалась в уединённом месте, и охранялась не так уж тщательно. Через некоторое время тень выскользнула оттуда с маленьким, но на вид увесистым свёртком на спине — разумеется, этот человек украл из Башни высшей чистоты несколько книг.

Вором изящного* был, конечно же, Ли Ляньхуа.

Вор изящного — тот, кто ворует книги и предметы искусства.

Заполучив дворцовые хроники и записи Ван Гуйланя, он собирался немедленно перескочить через стену и обратиться в бегство. Но не успел он сделать и пары шагов от стены, как увидел среди деревьев человека в красном и с мечом на поясе, который наблюдал за ним с кривой усмешкой.

— О… — поспешно натянул улыбку Ли Ляньхуа. — Мир и правда тесен…

Опираясь на меч, человек в красном с интересом смотрел на него и внимательно разглядывал свёрток у него за спиной.

— Воришка, ты что, пришёл не только прочесть сочинения дедушки Вана, но и украсть старинные работы из башни Высшей чистоты, чтобы потом продать? Вот это наглость!

— Нет-нет, — поспешно замахав руками, отвечал Ли Ляньхуа с серьёзным видом. — Я правда пришёл почитать, вот только время позднее, лампы не горят, а столько книг за короткое время не прочтёшь. Я только одолжу их на время, а как прочитаю, непременно верну.

Лицо человека в красном окаменело.

— Как занимательно, впервые вижу вора, посмевшего обокрасть императорскую библиотеку. — Не продолжая разговор, он вытащил меч из ножен. — Сдавайся!

Обхватив руками свой свёрток, Ли Ляньхуа мотнул головой и побежал.

— Ни за что, у меня важное дело, я же сказал, что верну…

— Стой! — с криком погнался за ним человек в красном.

Затем раздался отчётливый свист, со всех сторон в ответ зазвучали свистки и голоса — очевидно, это спешили на зов дозорные.

Ли Ляньхуа досадливо охнул и побежал быстрее. Человек в красном не отставал от него, вот только воришка, хоть и двигался всё так же, оказался на три чи впереди. Через некоторое время стражник почувствовал, что что-то не так — его цингун уже был на пределе, а воришка всё равно держался в три чи от него, и даже как будто не напрягая сил.

— Ах ты… — Сверкнув глазами, человек в красном взмахнул мечом, клинок, молниеносно свистнув, полетел прямо в спину Ли Ляньхуа.

Услышав свист меча, Ли Ляньхуа рывком подскочил и устремился вперёд. Меч обрушился на него, целясь прямо в жизненную точку на спине. Но когда стражник решил, что добился успеха, силуэт перед ним неожиданно изменился, серая одежда превратилась в сгусток тумана и рассеялась, а затем он снова возник впереди на расстоянии трёх чи.

Через несколько мгновений воришка в сером, прижимая к себе свёрток, снова метался туда-сюда. Ужаснувшись, человек в красном резко собрал истинную силу, направил в меч, с криком становясь с клинком единым целым, и атаковал Ли Ляньхуа. Тот, видя, как меч засверкал, словно отражённый от снега лунный свет, и слыша пронзительный свист клинка, неожиданно остановился.

— Постойте, постойте.

Слившись с мечом воедино, человек в красном замелькал вокруг Ли Ляньхуа, окружив его блеском клинка. От поднявшегося свиста тот едва не оглох, а остриё сверкало совсем рядом, отсекая кончики волос, взметнувшихся от вихря. Ветер растрепал его волосы, поднял тучу песка — императорская техника фехтования и правда была искусством, не имеющим себе равных.

— Прекрасная техника, прекрасная, — не забывал приговаривать Ли Ляньхуа, стоя посреди сполохов клинка и обхватив голову руками.

Через некоторое время клинок перестал сверкать, свистеть и поднимать ветер, человек в красном снова встал перед Ли Ляньхуа и приставил остриё к его горлу.

— Ты кто такой?

— Вор изящного… — невольно выдавил Ли Ляньхуа.

— Чушь! — прикрикнул на него воин. — Что за техникой ты воспользовался, чтобы уклониться от моего удара?

— Это моя уникальная чудесная техника побега, не имеющая себе равных в Поднебесной, небывалая и неповторимая в цзянху, о которой нельзя рассказывать.

Человек в красном пристально смотрел на него.

— С таким цингуном ты нарочно позволил мне увидеть себя, когда перебирался через стену?

— Обижаете, — возмутился Ли Ляньхуа. — Как вы не можете каждый раз убивать императорской техникой, так и я, разумеется, не могу постоянно пользоваться своим секретными умениями, чтобы перелезть через стену… Тем более, боевые навыки господина превосходны, я даже не заметил вас за углом.

Воин в красном издевательски рассмеялся.

— Так ты восхваляешь меня или бранишь? Отвечай! Кто ты на самом деле?

— Ну… Моя фамилия Ли… Можете звать меня Ли-дагэ.

— Ли-дагэ! — зло усмехнулся человек в красном и слегка надавил мечом — по шее Ли Ляньхуа тут же потекла струйка крови. — Если немедленно не признаешься, отрублю тебе голову!

Не смея шевельнуться, Ли Ляньхуа прижимал к себе свёрток.

— А вы всё-таки догнали того человека в маске? — неожиданно спросил он.

Несмотря на высокое боевое мастерство, человек в красном был молод, услышав такой вопрос, он застыл на месте.

— Того…

Когда он погнался за странным неизвестным, тот проскочил среди деревьев, двигаясь в невероятно плавной и изящной технике, и не успел он догнать, как этот гад уже исчез из виду, оставив лишь маску да платье с кофтой.

— На нём ведь было газовое платье? — снова спросил Ли Ляньхуа.

— Откуда ты знаешь, во что она была одета? — сурово спросил воин, зло глядя на него. — Ты с ней из одной шайки? Так она меня отвлекла, чтобы я тебя не убил?

Ли Ляньхуа хотел было покачал головой, но побоялся, что меч ещё глубже вонзится ему в шею.

— Э-э-э… Так что с платьем? — осторожно спросил он вместо этого.

Молодой человек со злости снова рассмеялся.

— Тебе наплевать на свою ничтожную жизнь, а о платье беспокоишься?

— М-м-м, — отозвался Ли Ляньхуа. — Ну так что там с ним?

— Зачем оно тебе? — сверкнул глазами воин в красном.

— Так платье?

— Моя фамилия Ян, — помолчав, неожиданно сказал он.

Ли Ляньхуа был потрясён, взаправду потрясён — Ян Юньчунь, «Высочайше одарённый небесный дракон», служил императорским телохранителем, мог носить оружие во внутреннем дворце, имел третий ранг, не ниже шилана любого ведомства. В состязании по боевым искусствам со странами Западного края, он одного за другим победил тринадцать мастеров-иноземцев и занял первое место. Говорят, этот человек учился у Сюаньюань Сяо по прозвищу «Чжан Фэй* девяти шагов», который тридцать лет назад был первым дворцовым мастером боевых искусств. А ещё он — родной сын Ван Ичуаня и старший брат будущей принцессы Чжаолин. Даже император пожаловал ему право использовать слово «дракон», будущее его не имело границ. Ли Ляньхуа не ожидал, что среди ночи натолкнётся на будущего второго шурина Фан Добина и надолго лишился дара речи.

Чжан Фэй — один из героев “Троецарствия”, могущественный воин, побратим Лю Бэя и Гуань Юя.

— Так это вы.

Ян Юньчунь с детства учился у Сюаньюань Сяо. Однако великий мастер, обладавший высочайшими боевыми навыками, к старости выжил из ума — не только стал утверждать, что его фамилия Ян, но и Ван Юньчуня принудил сменить фамилию. Ван Ичуаню ничего не оставалось, как отдать второго сына на воспитание Сюаньюань Сяо — всё равно у него оставался ещё старший, Ван Юньян, так что он не переживал, что некому будет унаследовать семейное дело. Никто не ожидал, что Ян Юньчунь окажется столь талантлив в боевых искусствах. Сюаньюань Сяо был так счастлив, что перед смертью передал «сыну» все свои силы, сотворив в императорском дворце легенду о «Высочайше одарённом небесном драконе». Говорят, император и выбрал дочь Ван Ичуаня, по большей части, из-за славы её брата. Поражение, которое Ян Юньчунь нанёс мастерам тринадцати государств, весьма порадовало драконий лик*. Император не смог сходу придумать, как бы вознаградить его, потому сделал его сестру принцессой и осыпал милостями.

Драконий лик — образно об императоре.

Ян Юньчунь не знал, что Ли Ляньхуа имел в виду «Так это вы — будущий второй шурин Фан Добина», и слегка сдвинул брови.

— Вы меня знаете?

— После состязания в боевых искусствах кто не знает о «Высочайше одарённом небесном драконе», чьи несравненные боевые навыки потрясли Поднебесную и вызвали всеобщее восхищение? — ответил Ли Ляньхуа.

Ян Юньчунь с некоторой гордостью улыбнулся.

— Однако я слышал, что Ли Сянъи и Ди Фэйшэн из цзянху не слабее меня в боевых искусствах.

— Ну… Говорят, они много лет назад утонули в Восточном море, — с серьёзным видом сказал Ли Ляньхуа. — Будьте спокойны, господин Ян, вы точно первый в Поднебесной, вне всяких сомнений.

Ян Юньчунь шевельнул запястьем, убирая меч.

— Да кто же ты такой? Зачем проник в императорский дворец? Если скажешь правду, возможно, я пощажу тебя, прежде чем подоспеет погоня.

Прислушавшись, как позади приближаются крики, Ли Ляньхуа вздохнул.

— Раз уж это оказались вы, господин Ян… — Он помолчал. — Я хотел бы поговорить в спокойном месте.

Ян Юньчунь кивнул и пошёл впереди, указывая дорогу. Словно две молнии, они развернулись и устремились в некое место во дворце.

Струился лунный свет, чистый и светлый как яшма.

Под этим прекрасным лунным светом, во дворе заурядной гостиницы для чиновников на ветке большого дерева, всячески скрываясь, кто-то лежал. Издалека этот человек, с головы до ног одетый в чёрное, и сам казался веткой — настолько был худым. Конечно же, это был Фан Добин.

Ли Ляньхуа сказал, Шан Синсин мог умереть, не потому что знал какой-то секрет, а потому что, возможно, обладал некой вещью. Если что у Лу Фана, что у Ли Фэя были газовые накидки, неужто и у Шан Синсина тоже обнаружится такая? Говорят, столетие назад императорская родня, бесчестные торговцы и учёные иногда носили поверх одежды один-два слоя газа. Неизвестно ещё, правда ли это — если по счастливой случайности какой-то покойник носил семь-восемь слоёв газовой ткани, и кто-то забрал их, что тогда? Если все обладатели накидок должны умереть, то убьют семь-восемь человек? Фан Добин бросался от одной мысли к другой, попутно строя предположения, где мог Шан Синсин спрятать сокровище.

Если кто-то убил Шан Синсина ради некой вещи, то может прийти за ней под покровом ночи? Фан Добин серьёзно задумался, прильнув к ветке. Вломиться в комнату покойного и устроить там обыск — проще простого, приказные Бу Чэнхая сейчас заняты осмотром трупа и наверняка придут за его вещами завтра утром, это лучший момент.

Но Фан Добин мыслил шире.

Его интересовало: помимо него-богомола, не покажется ли сегодня ночью воробей?

Ветка чуть покачивалась от ветерка, он дышал совсем тихо и неглубоко, словно слившись с деревом в единое целое. Прошло уже довольно много времени, но никто не вломился во временную резиденцию. Он даже видел, как Чжао Чи подозвал паланкин и отправился вздремнуть в Западную башню, однако не видел, чтобы кто-то входил. Ещё большой час спустя, когда он едва не заснул, в покоях Шан Синсина неожиданно блеснул огонёк. Фан Добин вздрогнул — он предполагал, что кто-то проникнет в комнату, но не ожидал, что, хотя никто не приближался к ней, внутри вдруг окажется человек.

Его мгновенно прошиб холодный пот — раз этот хладнокровный убийца сумел проникнуть в его комнату без малейших затруднений и забрать книгу, словно невидимка, посреди людной улицы перерезать горло Шан Синсину, не оставив следов, то боевые навыки этого человека явно превышают его. И убийца уже давно залёг в комнате Шан Синсина!

Если бы он сейчас необдуманно проник в комнату, пожалуй, уже лежал бы с перерезанным горлом.

Вспотев, он замёрз на ветру, но в жилах застучала горячая кровь — это же случайность! То, что в покоях Шан Синсина кто-то прячется — случайность, но также и шанс впервые собственными глазами увидеть, кто же этот невидимый убийца, не оставляющий следов.

Огонёк в комнате лишь дважды мигнул и тут же погас. У Фан Добина вспотели ладони, но он понимал, что возможности больше не представится, и, скрепя сердце, прицелился в ветку дерева неподалёку. Раздался тихий свист, и веточка переломилась, листья закружились в воздухе и опали на землю.

Неясные звуки в комнате немедленно затихли. Фан Добин повязал на лицо пояс-полотенце и стрелой рванулся внутрь с запалом наготове, мгновенно зажёг и посветил кругом — и само собой, в комнате никого не было!

В комнате не было ни души! Тот, кто только что зажигал лампу, уже исчез.

Но не совсем беззвучно.

Фан Добин вдруг заметил на полу вещь, на вид из тонкого светлого шёлка жёлто-коричневого оттенка. Это был широкий парадный халат со сборками, верх и низ которого связали вместе за поясом. Халат вытащили из-под кровати Шан Синсина, и деревянная шкатулка, в которой он хранился, валялась рядом. Фан Добин лишь огляделся и уже собирался прихватить одежду, как в дверь дважды постучали.

— Кто там? — спросил кто-то.

Плохо дело! Фан Добин схватил со стола масляную лампу, хотел зажечь и бросить, но обнаружил, что в ней не осталось масла, и оторопело застыл на месте. За окном промелькнул размытый силуэт, внутрь влетел зажжённый запал и упал на одежду — вмиг занялось пламя, запылало всё вокруг.

Фан Добин ужаснулся — оказывается, этот человек зажигал лампу, но вытащив халат, погасил её, разлил масло по одеянию и по всей комнате, а потом поджёг! Он хотел выманить злодея наружу с помощью шума, а тот воспользовался возможностью ускользнуть, заманив его в ловушку, чтобы сжечь заживо!

Каков мерзавец! Двери комнаты оказались заперты. Фан Добин пришёл в ярость — да чтоб его, решил, что со мной так легко справиться? Этот человек сорвал занавеси, разбросал книги и свитки и полил маслом, так что теперь в комнате бушевало пламя, воздуха не хватало. Молодой господин Фан сделал вдох, холодно усмехнулся, но не стал выламывать двери и устраивать грохот.

— Пожар! На помощь! — просто завопил он. — Пожар! Спасите!

— Кто внутри? Кто… — перепугавшись, запинающимся голосом спросил тот, кто только что стучался. — Кто-кто-кто там?

— Старший сын Фан-шаншу, — раздражённо ответил Фан Добин, отгоняя дым рукавами. — Возлюбленный принцессы Чжаолин.

— Фан… Молодой господин Фан? — у говорившего душа разума улетела, душа тела рассеялась. — Сюда! Молодой господин Фан внутри, что же там загорелось? Ох, Небо, как же молодой господин Фан там оказался? Кто его запер? Скорей, сюда!

Пока Фан Добин стоял посреди густого дыма, зажав нос, его посетила блестящая идея, перетерпев огонь и чад, обыскать комнату — преступник уходил в спешке, возможно, не успел что-то забрать.

Пламя стремительно пожирало всё вокруг. Фан Добин огляделся — золотые нити, вплетённые в ткань его одеяния, тоже слегка нагрелись, однако ничего необычного он не заметил, как вдруг что-то в комнате с хлопком взорвалось. Фан Добин посмотрел в направлении звука — что-то блестящее отскочило от изголовья кровати Шан Синсина и упало на пол, треснув от жара. Он подобрал вещицу — это оказался перстень.

Уцелевшие осколки самоцвета, украшавшего перстень, переливались зелёным. В этот момент двери с грохотом проломили чем-то тяжёлым, послышался гул множества голосов. На помощь фума поспешили немало людей — они выбили двери деревянным столбом. В комнате больше нельзя было оставаться, Фан Добин стрелой вылетел наружу с горящими волосами и одеждой, перепугав всех вокруг. Ему немедленно принесли воды и чая, крикнули, чтобы подготовили смену одежды и позвали лекаря.

Фан Добин терпел их хлопоты, фыркая и хмыкая, и упорно утверждал, что это Бу Чэнхай попросил его обыскать ночью комнату Шан Синсина, вот только он не ожидал, что злодей запрёт его внутри и устроит пожар! Восхищённые, все наперебой принялись восхвалять героическую доблесть молодого господина Фана, его несравненную отвагу и поразительное мужество — не жалея жизни, ради господина Бу плыть через кипяток, ступать по огню — сколько сыщется людей такой высокой нравственности?

Фан Добин же был совершенно сбит с толку.

Уже сгоревшим одеянием был мужской халат со сборками.

Изготовленный из ткани высокого качества, но, кроме этого, он ничем не выделялся, даже не был украшен вышивкой с лотосами.

Неясно, что такого ценного было в халате, чтобы, презрев опасность, пойти на убийство Шан Синсина, а потом поджечь эту вещь.

Что могло скрывать это одеяние? У Лу Фана и Ли Фэя тоже были накидки, однако убийца не только не стал их сжигать, но даже надел одну на тело Ли Фэя, а вот одеяние Шан Синсина почему-то сжёг.

Почему?

Отличие только в том, что это — парадный халат со сборками, а те две — газовые накидки.

Разве такая уж разница?

Фан Добин приходил во всё большее замешательство.

Кто прятался в комнате Шан Синсина?

Устроив поджог, он сбежал, воспользовавшись суматохой, или смешался с теми, кто прибежал на помощь?

Молодой господин Фан был растерян, очень растерян.

Дворец, императорская кухня.

Ян Юньчунь с Ли Ляньхуа устроились на большой балке. В руках первый держал тарелку с едой, а второй — палочки.

— Узнай жители столицы, что «Высочайше одарённый небесный дракон» тайком бегает на кухню и ворует еду, наверняка были бы разочарованы, — покосившись на Ян Юньчуня, вздохнул Ли Ляньхуа.

— На императорской кухне все знают, что я могу зайти перекусить ночью, — улыбнулся Ян Юньчунь. — Эти блюда оставили специально для меня.

Ли Ляньхуа подцепил палочками росток бамбука с его трёхсоставного блюда из нежного куриного мяса и молодых ростков бамбука.

— И правда не сравнить с сушёной редькой, — прожевав, похвалил он.

— Сушёной редькой? — нахмурился Ян Юньчунь.

— Да это так, — кашлянул Ли Ляньхуа. Он сидел со скромным видом, только правой рукой подхватывая еду с чужой тарелки. — Надо полагать, господину Яну известно об убийствах во дворце Великой добродетели?

— Так ты из-за этого пришёл? — удивился потрясённый Ян Юньчунь. — Разумеется, известно. — И не просто известно, он был прекрасно осведомлён об этом деле — в конце концов, его сестрёнке Ван Вэйцзюнь недавно пожаловали титул принцессы Чжаолин, а Фан Добин, которого император выбрал ей будущим мужем, проживал во дворце Великой добродетели.

— Фан-фума много лет мой близкий друг, — сказал Ли Ляньхуа и сделал крохотную паузу. — Во дворце Великой добродетели произошло много убийств, господин Лу сошёл с ума, господин Ли, дедушка Ван и господин Шан мертвы. Если не поймать этого злодея, жестокого до крайности, народ будет тяжело успокоить, императорский двор лишится влияния.

Ян Юньчуня изумило, что этот человек способен говорить разумные вещи — ведь только что он втягивал голову в плечи и в страхе дрожал за свою жизнь, словно какой-то воришка. Теперь же, присмотревшись получше, императорский телохранитель заметил, что он аккуратно одет, лицо порядочное — больше похож на учёного изящной наружности, на вид довольно молодого — не старше двадцати пяти лет, и вполне можно назвать его возвышенным и утончённым.

— Фума — человек пылкий и благородный, близко к сердцу принял смерть господ чиновников, — продолжал Ли Ляньхуа. — Боюсь, он не заснёт, пока не добьётся правды.

Ян Юньчунь совершенно ничего не знал о Фан Добине, только что его отец — Фан-шаншу, и что он выдержал экзамен в семилетнем возрасте и считался человеком умным и проницательным. Слова Ли Ляньхуа произвели на него хорошее впечатление.

— Ну… Фан-фума полагает, что эти господа, возможно, знали какую-то тайну, и их убрали как свидетелей, а тайна, скорее всего, и есть причина, по которой их вызвали ко двору.

Ян Юньчунь ещё сильнее удивился, решив про себя, что его будущий зять весьма неплох.

— Можно сказать и так. Говорят, император вызвал их, чтобы расспросить о местонахождении Пагоды блаженства. Его величество желает перестроить дворец для сестрёнки Вэйцзюнь, а по заветам его предков к югу от Пагоды блаженства нельзя вести строительство. Императора всего лишь интересует, где она находится.

— Верно, как говорят, этих господ в молодости бросили в один из колодцев императорского дворца, где они пережили некие приключения. Вероятно, его величество предположил, что с колодцем что-то не так, и он может быть связан с Пагодой блаженства. — Ли Ляньхуа успевал и улыбаться, правой рукой тщательно вылавливая куриные крылышки с тарелки Ян Юньчуня, и неторопливо говорить. — Фан-фума полагает, раз восемнадцать лет назад с чиновниками произошло что-то загадочное, возможно, об этом говорится в записях Ван Гуйланя, а также, поскольку дело касается Пагоды блаженства, следует тщательно изучить все записи о ней столетней давности. Фума сегодня ночью очень занят, поэтому попросил меня пойти во дворец и одолжить эти книги. — Выражение его лица оставалось непринуждённым и благовоспитанным, на губах играла лёгкая улыбка. — Как только он их просмотрит, сразу же вернёт. Фума очень богат, у него столько произведений живописи и каллиграфии, золота и драгоценностей, что нет нужды воровать сокровища.

Ян Юньчунь закинул в рот кусочек курицы и прожевал.

— В твоих словах, похоже, есть здравый смысл.

— Разумеется, есть.

Ян Юньчунь снова пожевал, выплюнул косточку и вдруг загадочно улыбнулся.

— Хочешь знать, где этот колодец?

— Кх-кхэ-кхэ… — закашлялся Ли Ляньхуа, поперхнувшись ростком бамбука.

Ян Юньчунь выглядел довольным собой. Несмотря на свои высочайшие боевые навыки, он огляделся по сторонам.

— Этот колодец…

— За дворцом Долгой жизни, у пруда Люе*. — С трудом проглотив росток бамбука, Ли Ляньхуа поспешно взял чашу с вином и сделал пару глотков.

Люе — листья плакучей ивы

— Ты… — Ян Юньчунь застыл на месте, уставившись на него, словно увидел призрака. — Откуда ты знаешь?

Ли Ляньхуа вытащил из-за пазухи книгу, нашёл нужную страницу и указал на стихотворение. Ян Юньчунь, который прилежно изучал боевые искусства, а вот читал мало, нахмурившись, прочитал стихи.

Стихотворение называлось «Ночные думы о первом снеге». Прекрасным почерком дедушки Вана было написано:

«Снег ложится на храм Цзиньшань, погружается в глубь пруда.

Хлопья тают взвесью дождя, а на фетре мерцает иней.

Над лесами всходит луна, отражаясь в покрове стылом.

Звёзд сменяется череда, и горюют персик и слива.

Капли слёз в горсти — жемчуга, ночи тянутся как века».

— Эти… эти стихи? — ткнул в книгу Ян Юньчунь, перечитав строки несколько раз.

— Эти «стихи» написаны безупречно, — издал сухой смешок Ли Ляньхуа. — Взгляните, он пишет «Снег ложится на храм Цзиньшань*» — значит, сочиняя это стихотворение, он, скорее всего, сидел там, откуда видно храм Цзиньшань. Пока я убегал, заметил, что храм Цзиньшань, похоже, находится рядом со дворцом Долгой жизни, а рядом с ним есть только один пруд — под названием Люе.

Цзиньшань — золотая гора.

— И что с того? — нахмурился Ян Юньчунь.

— «Хлопья тают взвесью дождя, а на фетре мерцает иней», — Ли Ляньхуа изобразил палочками в воздухе. — Эта строка означает, что в тот день шёл снег, но в месте, куда падал взгляд дедушки Вана, превращался в дождь, однако покрывал его фетровую шапку инеем. Следовательно, в этом месте рядом с дворцом Долгой жизни было теплее, чем в других, и снежинки таяли, превращаясь в дождь. Если это не горячий источник, то глубокий колодец.

— Ну… — Ян Юньчунь не мог так просто согласиться. — А если дедушка Ван тогда написал эти стихи просто так, разве эти рассуждения не теряют смысл?

Ли Ляньхуа снова взял кусочек курицы и с удовольствием съел.

— В любом случае, это повисшее в воздухе дело. Если ошибёшься, оно просто так и останется нераскрытым, а раз ничего не теряешь, можно и рискнуть.

Ян Юньчунь онемел от изумления. Он никогда не слышал, чтобы можно было выдумать столько всего на основе какого-то непонятного стихотворения, однако не мог найти ошибки в рассуждениях.

— «Над лесами всходит луна», — продолжал Ли Ляньхуа, — значит, рядом с колодцем есть лес, а раз в она «отражается в покрове стылом», думаю, снега должно быть немало, чтобы отражать лунный свет, хотя бы маленькое снежное поле, тогда можно будет говорить о «покрове»…

На сей раз Ян Юньчунь на самом деле вытаращил глаза и раскрыл рот — этот человек не только выдумывал всякое, он нёс чепуху, предаваясь странным фантазиям.

— Но… постой-ка…

— Раз рядом с храмом Цзиньшань есть пруд, — радостно вещал Ли Ляньхуа, — у пруда — роща, а поблизости — снежное поле, то где-то между ними может находиться колодец.

— Да постой! — не выдержал Ян Юньчунь, прижав палочки Ли Ляньхуа, которыми он снова хотел стащить курицу с его тарелки. — В императорском дворце больше сотни колодцев, откуда ты знаешь, что речь об этом?

— А разве нет? — улыбнулся Ли Ляньхуа, с сожалением глядя на пойманные палочки.

Ян Юньчунь ошарашенно умолк.

Ли Ляньхуа осторожно освободил палочки, подцепил свои любимые ростки бамбука и пришёл в ещё более весёлое расположение духа.

— Евнух Ван ежедневно вёл множество важных дел и сопровождал императора. Взгляните, его обычные сочинения написаны либо по высочайшему указу, либо в качестве отклика учёным и министрам. Этим прекрасным почерком он писал императору. С чего, по-вашему, столь занятой человек, выше которого был лишь один, а ниже — десятки тысяч, вдруг написал о «чувствах»? Зачем он побежал посреди ночи к дворцу Долгой жизни смотреть на храм Цзиньшань?

Ян Юньчунь и не задумался, что раз в стихотворении говорится о яркой луне, то написаны они поздней ночью — и правда, зачем в такой час Ван Гуйлань прибежал ко дворцу Долгой жизни?

Дворец Долгой жизни — важная часть гарема, резиденция императорских наложниц ранга «драгоценная супруга». Однако предыдущий император питал глубокие чувства к своей императрице, и, хотя имел в гареме несколько красавиц, никому из них не присвоил титула «драгоценной супруги», поэтому дворец Долгой жизни при нём пустовал.

Он находится далеко от места, где проживал Ван Гуйлань.

Так зачем же старший дворцовый евнух отправился туда глубокой ночью?

— К тому же, эти стихи он написал не по высочайшему указу, а для себя. Посмотрите, сколько в них переживаний, так о чём же он печалился? — Ли Ляньхуа кивнул на книгу. — Что могло заставить хладнокровного старшего евнуха, управлявшего железной рукой, так «горевать»? Заставить его чувствовать, что «ночи тянутся как века»?

На душе у Ян Юньчуня похолодело.

— Неужели дедушка Ван тогда… — сорвалось у него с языка.

— Восемнадцать лет назад, — сверкнул улыбкой Ли Ляньхуа, — будучи главой дворцовых евнухов и руководя Дворцовым управлением, возможно, дедушка Ван уже знал, что за тайна сокрыта на дне колодца. — Он хлопнул в ладоши. — Поэтому я полагаю, что колодец расположен рядом с дворцом Долгой жизни и прудом Люе, а вы?

— Я? — нахмурился Ян Юньчунь.

— А вы откуда знаете о колодце? — уставился на него Ли Ляньхуа.

Ян Юньчунь неожиданно рассмеялся, поставил тарелку и сделал большой глоток из кувшина с вином. Ли Ляньхуа с сожалением проводил взглядом кувшин — вино во дворце было превосходное, но раз Ян Юньчунь пил прямо из горлышка, после него он пить не станет.

— Я видел, — сказал вдруг Ян Юньчунь.

— Что вы видели? — удивился Ли Ляньхуа.

— Я видел, как восемнадцать лет назад дедушка Ван бросил в колодец Лу Фана с товарищами, — подмигнул Ян Юньчунь. — Мне тогда было шесть, я только прибыл во дворец учиться боевым искусствам у своего наставника. Той ночью услышал какой-то шум у дворца Долгой жизни, кричали так, что куры летели, собаки прыгали, поэтому решил пойти посмотреть. Оказалось, стражники украли что-то из дворца, такое часто случалось, но евнух Ван почему-то пришёл в неописуемую ярость, приказал связать их и бросить в колодец.

— Вот так повезло, что вы это видели, — удивлённо цокнул языком Ли Ляньхуа и ненадолго задумался. — А что они украли из дворца Долгой жизни?

— Откуда мне знать? — пожал плечами Ян Юньчунь. — Я прятался в зарослях и видел только, как лицо дедушки Вана позеленело от злости, наверняка, что-то важное.

Ли Ляньхуа покачал палочками для еды.

— Я думал, у этих господ от возраста память помутилась, и они правда забыли, где находился тот колодец, но раз он рядом с дворцом Долгой жизни, куда войти может не каждый, такое место разве забудешь? Похоже, они украли что-то настолько исключительное, что даже спустя годы боятся, что император узнает, поэтому ни за что не смеют открыть, что колодец находится рядом с дворцом Долгой жизни.

— Подожди, пока завтра я не заберу Чжао Чи у Бу Чэнхая и не расспрошу его за закрытыми дверями, — снова пожал плечами Ян Юньчунь.

— Поскольку колодец у дворца Долгой жизни, и мы оба знаем дорогу, — улыбнулся Ли Ляньхуа, — не лучше ли…

Ян Юньчунь замер, а потом расхохотался.

— Дворец Долгой жизни — резиденция драгоценных супруг императора, и пусть сейчас там никто не живёт, нам с тобой всё равно туда нельзя.

— Вы даже еду у императора воруете, а в пустое жилище ворваться боитесь… — посетовал Ли Ляньхуа.

— Хотя во дворец Долгой жизни нельзя входить, но, если туда проникнет подосланный убийца, разумеется, я должен буду последовать за ним, — надменно произнёс Ян Юньчунь.

— Убийца? — вздрогнул Ли Ляньхуа.

Ян Юньчунь кивнул как будто это было в порядке вещей.

— Убийца — так убийца, — со вздохом пробормотал Ли Ляньхуа. — Во всяком случае… сушёная редька не так уж и плоха. — Он вдруг воодушевился и отложил палочки. — Сегодня тоже полнолуние, может, лунный свет красиво озаряет дворец Долгой жизни.

Ян Юньчунь сердито посмотрел на него — этот человек совершенно не отдаёт себе отчёта, что рискует собственной головой, а ещё грёзит о лунном свете.