Лотосовый Терем

Сяншань — Благоухающая гора

Этой осенью “Прекрасный гость Сяншани” Юй Лоучунь за свой счёт пригласил друзей полюбоваться красными листьями клёнов на пиршество под названием “Гора в багрянце”. Юй Лоучунь был другом Цзинь Маньтана, и если Цзинь Маньтан слыл самым богатым человеком в цзянху, то Юй Лоучуня можно было считать вторым, поэтому приглашённые им, разумеется, выделялись из толпы: например, “Танцующий демон” Мужун Яо, или “Помешанный на вине” Гуань Шаньхэн, или “Учащийся до седин” Ши Вэньцзюэ, или “Морозный выстрел” Дунфан Хао, или “Стих из одного слова” Ли Дуфу, и так далее. Талант Мужун Яо к танцам можно было назвать лучшим в Поднебесной, Гуань Шаньхэн не имел себе равных в распитии вина, Ши Вэньцзюэ, естественно, мог процитировать больше всего книг, Дунфан Хао был самым метким стрелком из лука, а Ли Дуфу лучше всех писал стихи. Эти гости были самыми выдающимися из всех необычных людей цзянху, но был среди них и Ли Ляньхуа, которого позвали для круглого счёта — Юй Лоучунь пригласил на пир его вовсе не потому, что он обладал какими-либо несравненными навыками, а в благодарность за выяснение обстоятельств загадочной смерти Цзинь Маньтана.

И пусть гости не походили друг на друга внешне — здесь собрались и старые, и молодые, красивые и уродливые, различные ростом, но все они были мужчинами, а мужчинам нравятся женщины, поэтому Юй Лоучунь разместил своих гостей в одном несравненно прекрасном месте у подножия горы Сяншань — и место это называлось “Женский дом”.

“Женский дом”, как следует из названия, представлял собой ряд зданий со внутренними двориками, где находилось множество женщин, иначе говоря, это место было борделем. Однако этот бордель значительно отличался от всех прочих, здешних женщин выбирал лично Юй Лоучунь, в соответствии со своими вкусами ко всему “самому лучшему”: каждая красавица являлась мастерицей своего дела и не имела себе равных в игре на флейте, или в игре на цине, или в вышивании, поэтому обычному мужчине невозможно было приблизиться к ним, иначе как если бы хозяин разглядел в нём что-то — в противном случае, простой человек не смог бы шагнуть за порог… нет, не смог бы даже приблизиться к воротам “Женского дома”. Женщины здесь никогда не проводили ночь с посетителями, и лишь по собственному желанию пили с гостями, пели им, катались на лодках и сопровождали в прочих вульгарных времяпровождениях.

Ли Ляньхуа с прямой спиной сидел в этом “Женском доме”, слева от него Ши Вэньцзюэ — против обыкновения, сегодня этот книжный червь выглядел опрятно, на его одеждах не было ни пятнышка грязи, говорят, несколько дней назад он ходил сдавать экзамен, но неизвестно, прошёл ли его; а справа — человек, крайне не похожий на Ши Вэньцзюэ, в высоком головном уборе и золотом халате с поясом из кожи питона, прекрасный наружностью, со слегка припудренным и нарумяненным лицом и накрашенными алым губами. Если бы другой мужчина так накрасился, все несомненно почувствовали бы омерзение, однако этот человек выглядел невероятно обольстительно и обладал особой утончённостью, вовсе не вызывая отвращения — это был Мужун Яо. Рядом с ним сидел Гуань Шаньхэн — ростом в восемь чи, весом около двухсот пятидесяти цзиней, он казался огромной бочкой. Говорят, его младший брат по имени Гуань Шаньюэ, тем не менее — привлекательный и элегантный молодой господин, но кто знает, правда это или ложь. Дальше сидел худой как скелет человек в чёрном, фаланги его пальцев казались железными, кожа загорела дочерна, но блестела — всем обликом он напоминал железную стрелу — разумеется, это был Дунфан Хао. И наконец человек с бородкой клинышком, в сине-зелёном платье образцово традиционной наружности, с заткнутой за пояс трёхцуневой писчей кистью из козьего волоса, звался Ли Дуфу.

А сидевший рядом с Ши Вэньцзюэ был одет в простую и скромную одежду, пусть и без заплаток, но заметно, что носилась она долго — именно такое поношенное, но элегантное платье учёного-философа нравилось многим состоятельным образованным людям. Он был не стар, лишь немного за сорок, с аккуратно причёсанными чёрными волосами, благовоспитанной наружности, а на мизинце правой руки носил яшмовое кольцо — и только одно это исключительно дорогое колечко выдавало, что его обладатель — владелец несметных сокровищ. То был “Прекрасный гость Сяншани” — Юй Лоучунь.

Все эти люди, разумеется, собрались вместе ради пиршества, но вино и кушанья ещё не подали. Юй Лоучунь только закончил приветственную речь и хлопнул в ладоши — тут же из глубины пышно украшенного, засаженного редкими цветами и травами дворика послышались звуки сысяня* и медленно вышла красавица в красном платье.

Сысянь — четырёхструнный музыкальный инструмент

Хотя “Женский дом” знаменит в Поднебесной и прекрасно известно, что каждая его обитательница обязательно изумительно красива и талантлива, но когда женщина в красном вышла, все слегка вздрогнули, испытав душевное потрясение. Она была очень тёмнокожей, но с прелестными чертами лица, высокого роста, красное платье подчёркивало соблазнительные изгибы её фигуры, делая похожей на красную змею. Она обежала всех взглядом и вдруг улыбнулась Мужун Яо, сделавшись ещё более прекрасной и манящей.

— Эту барышню зовут Чилун*, она искусна в танцах, — сказал Юй Лоучунь. — Мужун-сюн, обратите внимание. — Он перевёл взгляд на Мужун Яо, но обнаружил, что на обычно высокомерном и самоуверенном лице мужчины отразилось потрясение, как будто Чилун произвела на него глубокое впечатление.

Чилун — “Красный дракон”

— Демоница, — прошептал Ши Вэньцзюэ.

— Красавица, красавица! — хмыкнул Гуань Шаньхэн.

Ли Дуфу самодовольно покачал головой, как будто лишь он один мог оценить такую несравненную красоту, а подобные Ши Вэньцзюэ обыватели ничего не понимают.

Как раз когда поднялось небольшое волнение, вызванное демоницей Чилун, повеял свежий ветерок, принеся с собой нежное благоухание, пьянящее, как аромат орхидей, бегущая вода и сияние полной луны, а затем появилась женщина в белом и грациозно проплыла следом за Чилун. Едва увидев её, Ши Вэньцзюэ вытаращил глаза и раскрыл рот, застыв как деревянный петух, уже не понимая, где находится. Даже Дунфан Хао слегка изменился в лице, а Ли Ляньхуа ахнул.

— Это барышня Сифэй*, — улыбнулся Юй Лоучунь. — Мастерица игры на цине.

Сифэй — “Императорская наложница с Запада”

Только что Чилун казалась соблазнительной, живой и ослепительно красивой, но на фоне Сифэй тут же несколько померкла. Лицо женщины в белом было тонким и прекрасным, словно цветы сливы над тающим снегом, словно благоухающее море цветущих груш и яблонь — именно о такой красавице грёзил Ши Вэньцзюэ, да разве не все мужчины в мире мечтают о такой женщине? Появление Чилун вызвало разговоры, когда же вышла Сифэй, воцарилась тишина, гости, с разнообразными выражениями лиц, сосредоточили взгляды на ней, совершенно позабыв о Чилун.

Все надолго оцепенели, Ши Вэньцзюэ, не сводя влюблённого взгляда с Сифэй, пробормотал:

— Раз есть Сифэй, разве не должно быть ещё и Дунфэй*?

Дунфэй — “Императорская наложница с Востока”

Лицо Юй Лоучуня слегка дёрнулось, затем он улыбнулся.

— Была, но она уже откупилась.

— Представить невозможно, что есть ещё такая же красавица, как она… — вздохнул Ши Вэньцзюэ.

— Красоту Дунфэй невозможно описать тому, кто никогда не лицезрел её, но сегодня мы её не увидим.

В этот момент Сифэй наклонила голову, отошла в сторонку, настроила свой инструмент и нежно тронула струны — она ещё не начала играть, но уже завладела сердцами. Чилун холодно покосилась на всеобщее помешательство, изогнулась телом и начала танцевать под музыку Сифэй.

Сифэй была хрупкой и нежной, но играла неслыханную раньше мелодию, Чилун двигалась резко и размашисто, в её танце не было женственности и очарования, а какая-то колдовская свирепость — но он потрясал так, что невозможно было отвести глаз. Она была словно не человеком, а красной чешуйчатой змеёй, сражающейся с небесами, извиваясь, она опускалась на землю и яростно поднималась вверх. В вихре превращений бледный скелет красной змеи свирепо карабкался в небо, а её плоть и кровь разрушались в раскатах грома, забрызгивая землю. Страдание, борьба, успех и гибель переплетались в танце, совершенно лишённом нежности и красоты, однако вызывающем невольную дрожь — невиданно, чтобы женщина так танцевала, словно душа этой красной змеи воплотилась в её теле…

Брови Мужун Яо поднимались всё выше и выше, он пожирал глазами Чилун — и один не сводил с неё взгляда, даже когда все смотрели на Сифэй — и в его глазах плясали искры. Цинь Сифэй звучал как барабан, наполненный мрачным ритмом.

Неожиданно Чилун запела:

— Как ярок, птичка, твой наряд, как пёрышки блестят!

Стремишься зёрнышек набрать, чтоб накормить птенцов.

В Лундуне буря злаки гнёт, в Лунси страшись манков.

Искусные силки плетёт народ из Ци в полях.

Прозрачны сети словно шёлк, а тронь — и брызнет кровь.

Полынью скрытая от глаз, смертельна западня!

Ши Вэньцзюэ и Ли Дуфу ахнули, исполненные изумления и восторга — они тут же узнали одно из произведений Ли Хэ под названием “Полынные силки”*, эту мелодию редко исполняли, не говоря уже о том, чтобы кто-то танцевал под неё и пел стихи. Стихотворение Ли Хэ само по себе было прекрасно, а танец Чилун потрясал ещё больше.

“Полынные силки” — стихотворение танского поэта Ли Хэ, а также название одной из 18-ти ханьских боевых песен.

От выступления Чилун вся вспотела и тяжело дышала, Мужун Яо дважды хлопнул в ладоши и встал. Чилун, словно атакующая змея, бросилась в его объятия, обворожительно рассмеялась и вместе с ним опустилась на место.

Сифэй тихонько поднялась, обнимая цинь, поклонилась гостям и безмолвно удалилась.

— Как вам пришлись эти две барышни? — улыбнулся Юй Лоучунь.

— Несравненные красавицы, словно спустившиеся с небес…

Ши Вэньцзюэ всё ещё смотрел в ту сторону, где скрылась Сифэй, в смятении чувств не понимая, где находится. Мужун Яо, чрезвычайно счастливый, обнимал Чилун и пил одну чашу вина за другой. Гуань Шаньхэн то смотрел на Чилун, то поглядывал вслед Сифэй, душа его металась как обезьяна, а мысли скакали как кони — он мог определиться, какая ему больше понравилась. Дунфан Хао не сводил глаз с занавеса, нечего и говорить, что он счёл Сифэй невероятно прекрасной. А Ли Дуфу украдкой поглядывал на красавицу в объятиях Мужун Яо, явно немного завидуя.

Юй Лоучунь рассмеялся и сказал Чилун:

— Скажи подавать угощение.

Чилун поднялась из объятий Мужун Яо и отправилась приказать, чтобы принесли кушанья. От переизбытка чувств у мужчин в горле пересохло,

Ши Вэньцзюэ, очнувшись после долгого оцепенения, бросил взгляд на Ли Ляньхуа, однако увидел, что тот уставился на свежий цветок в стоящей на столе вазе. Похоже, он и вовсе не обратил внимания на двух красавиц. Ши Вэньцзюэ прошептал про себя: этот дурак и на небожительницу бы не взглянул, в каком месте этот цветок красивее выступавших только что женщин? Однако Ли Ляньхуа не заметил даже зырканья друга, словно статуя, изучая цветок.

— А…

Все замерли от этого возгласа, не понимая, к чему он был.

— Хозяин Ли? — позвал Юй Лоучунь.

Ли Ляньхуа, словно очнувшись ото сна, вдруг поднял голову и, обнаружив, что все взгляды направлены на него, испуганно вздрогнул.

— Ничего, ничего.

Мужун Яо слегка изогнул уголки рта.

— На что ты смотришь? — Мужун Яо был заносчивым и с причудами, обратился к Ли Ляньхуа сразу “на ты”, презрев правила вежливости.

— А… — смущённо отозвался Ли Ляньхуа. — Я просто задумался, что это за крапчатый гибискус…

— Крапчатый гибискус? — не понял Мужун Яо.

Юй Лоучунь тоже замер, все обалдело уставились на вазу с цветком. Через какое-то время Ли Дуфу неожиданно заговорил:

— Это не крапинки, похоже, когда цветок срывали, забрызгали грязью.

Остальные понимающе покивали про себя, мысленно проклиная свою бестолковость, что так долго таращились на заурядный цветок вместе с этим дураком!

Юй Лоучунь кашлянул.

— Я недосмотрел, что служанка была небрежна. Сяо-Цуй! — Он приказал убрать вазу со стола. Из кухни принесли напитки, и пир начался.

Сначала подали чай, густой и белый как молоко, без ярко-выраженного аромата — они такого никогда не видели, а попробовав, не почувствовали какого-то особенного вкуса, удивляясь про себя, что же это такое. Юй Лоучунь с усмешкой поглядывал на гостей, но не объяснял. Затем подали сладости: ядра абрикосовых косточек с “рукой Будды”,* медовый арахис и тому подобные. Большинство не любили сладкое и не стали есть, только Ли Ляньхуа лакомился с удовольствием. Затем принесли множество блюд, от которых разбегались глаза: тушёные акульи губы в белом соусе с корнем женского женьшеня, нефритовые рулетики с креветками*, отборные ласточкины гнёзда, бабочки из тыквы с дудником, хризантемы из мясной вырезки, золотистый кролик восьми драгоценностей, пряный суп из лосося с “золотыми иглами” и тому подобные роскошные и необыкновенные кушанья.

“Рука Будды” — цитрон пальчатый

Нефритовые рулетики с креветками — креветки замачивают в вине, морковь и капусту ошпаривают в кипятке, креветки с морковью заворачивают в капустные листы рулетиками и связывают кинзой, затем готовят на пару и подают с легким соевым соусом.

Ши Вэньцзюэ долго гадал, каким образом из целой тыквы сделали бабочек, сверкающих всеми красками, но во рту и правда чувствовался вкус тыквы. Ли Ляньхуа очень впечатлился пряным супом из лосося, выловил из него “золотую иглу” рассмотреть и похвалил, как красиво они завязаны узлом. Мужун Яо, Дунфан Хао и Ли Дуфу суп не пришёлся по вкусу, но остальные блюда всем понравились.

Выслушав похвалы и благодарности, Юй Лоучунь приказал убрать стол с яствами и предложил всем разойтись по комнатам отдохнуть, а завтра на рассвете подняться на гору Сяншань, чтобы полюбоваться багряными листьями. Приглашение от второго улиньского богача было вовсе не пустяком, тем более, наполнив желудки хозяйскими дарами гор и моря, они, разумеется, без колебаний согласились.

Объевшись сладостями, Ли Ляньхуа собирался по возвращению в комнату выпить чая. Его разместили в гостевых покоях в самом западном углу “Женского дома”. Войдя в комнату он вдруг заметил движение и роскошное белое платье, повеяло лёгким ароматом — Сифэй, которая только что пленила всех на пиру, поднялась с его кровати. Ли Ляньхуа на миг ошарашенно застыл, не понимая, его глаза подводят или мерещится: разве эта прекрасная, тихая и полная достоинства женщина не вернулась грациозной походкой в свои собственные покои? Как она вдруг оказалась в его постели?

Увидев, как он вошёл, Сифэй слегка покраснела, и если бы Ши Вэньцзюэ увидел этот румянец, наверняка в его душе всплыли бы строки:

Затылок хрупок, шея так стройна!

Прозрачна кожа, призрачны черты!

Зачем помада? Пудра не нужна, —

Краса нам без прикрас явилась!

Прическа взбита очень высоко,

Длина ее изогнутых бровей

И тонкость — изумительны!

Глаза Блестят великолепно — звезд живей!

Покой царит на яшмовом лице…*

Отрывок из поэмы Цао Чжи “Фея реки Ло” в переводе Адалис А.Е.

И так далее, непременно с выражением глупой влюблённости в божество на лице и признаками беспамятства.

Ли Ляньхуа же, придя в себя, улыбнулся.

— У барышни Сифэй ко мне какое-то дело?

Однако Сифэй смотрела на него в растерянности, со странным выражением во взгляде, через некоторое время она слабо прошептала:

— Как… как вас зовут?

— Ли Ляньхуа.

Сифэй снова слегка покраснела.

— Эту ночь… эту ночь я… я… проведу здесь.

— А?

Лицо Сифэй полыхало зарёй.

— Я поспорила с ними и… проиграла. Сегодня я хотела составить компанию господину Юю, но… мы играли в шахматы… и я проиграла сестрице Чилун.

Она робко и застенчиво опустила голову, опираясь на ширму.

Ли Ляньхуа вдруг осознал, что пока они пировали, женщины ради забавы играли на спор в шахматы — каждая хотела провести ночь с хозяином Юй Лоучунем, но Сифэй проиграла и приготовилась отдаться ему. Он взглянул на кровать — и правда уже аккуратно застелена — и поспешно сказал:

— Я посплю на полу.

Сифэй уставилась на него широко распахнутыми глазами, как на что-то непостижимое. Ли Ляньхуа взял с кресла пару циновок и положил у дверей.

— Я посторожу у дверей, не бойтесь, барышня, — улыбнулся он и улёгся спать.

Остолбенев, Сифэй смотрела на него, словно увидела призрака, пусть она встречала немного мужчин, но все, кому удавалось войти в “Женский дом”, были талантливыми и раскованными выдающимися людьми. Все почитали за величайшую честь провести с ней ночь. Она была застенчива по характеру, и тем ещё больше нравилась мужчинам, они говорили, что так утехи ещё привлекательнее. А этот человек, самый никчёмный в глазах её сестриц, при виде её схватил пару циновок и улёгся спать у дверей.

Он ничтожество, никогда не видевшее женщин? Или же благородный человек высоких помыслов? Она не слишком хорошо разбиралась в людях и правда не могла понять.

Полежав, Ли Ляньхуа вдруг поднялся, заварил две чашки чая и угостил её, через некоторое время снова встал, открыл верхнее окно и закрыл окно у кровати, ещё немного погодя навёл порядок на столе, вытащил тряпку и начисто вытер стол и шкафы, затем подмёл пол. Из-под шкафа с одеждой он вымел несколько ошмётков сброшенной белой змеиной кожи, вслух удивился, что здесь есть змеи, ещё дважды подмёл пол, чтобы убедиться, что змей нет, после чего принял ванну, постирал одежду, высушил и, довольный, улёгся спать.

Сифэй, перепуганная его словами про змей, долго сидела на кровати, в оцепенении наблюдая, как он подметает полы, стирает одежду… Она не знала, что сказать, но в голову ей вдруг пришла странная мысль: если я выйду замуж за этого человека, наверняка ведь буду счастлива?

Этой ночью они спали раздельно, Сифэй думала, что не сомкнёт глаз, но сон смотрил её, и спала она крепко. А когда проснулась, Ли Ляньхуа уже ушёл, но на столе стоял чайник горячего чая и блюдечко сладостей, которые служанки “Женского дома” каждый день приносили на завтрак. Она долго сидела на кровати, укутавшись в одеяло — ничего не произошло, но её сердце пребывало в смятении.