— В кармане платья, надетого на свинью, Ван Баши нашёл три вещи, — сказал Ли Ляньхуа. — Плод акации, сухую ветку и лист бумаги. На бумаге написано нечто похожее на загадку, герой Бай очень заинтересовался ей, но, к несчастью, на самом деле она имеет мало отношения к убийце.
Он вдруг перешёл с “господина Цзиня” на “героя Бая”, и Бай Цяньли остолбенел с непривычки.
— Куда больше с ним связан плод акации, такие бобовые растут не в этой местности, а только в землях южных инородцев и глухих горах. А найденный в кармане плод не только свежий и блестящий, от него даже остался стручок — видимо, сорвали недавно и тут же привезли как диковинку. И кто же в последнее время бывал в южных землях? Глава союза.
— Глава ведь получил приглашение… — не удержался Бай Цяньли.
— Взял ли он с собой учеников? — усмехнулся Ли Ляньхуа.
— Э-э… — Бай Цяньли запнулся.
Ли Ляньхуа перевёл дух.
— Таким образом плод акации оказался в кармане барышни Фэн. Но хотя всем известно, что глава союза обожает свою дочь, довольно странно, чтобы отец дарил родной дочери символ любовной тоски. Однако…
О том, что отец подарил родной дочери плод акации, он говорил рассеянно, последнее же слово произнёс отчётливо. Многие едва не пришли в ярость, но всё же решили сначала выслушать, а потом уже злиться.
— Однако… в стручке акации должно быть несколько плодов, почему же в кармане у барышни Фэн оказался только один? — Он пожал плечами. — Где остальные? Не забывайте, что это не только символ любовной тоски, но и сильный яд — и куда же подевалась эта отрава?
— Что… что означают ваши слова? — нахмурился Бай Цяньли. — Хотите сказать, шимэй… неужели шимэй использовала их, чтобы кого-то убить? Пусть она и капризная по молодости, но не стала бы вредить людям.
— Это всего лишь вопрос, — покачал головой Ли Ляньхуа. — Оказавшись во владениях “Ваньшэндао”, я удостоился доверия и услышал две истории. Первая из них — что жена главы союза скончалась вскоре после рождения дочери, и с тех пор он больше не женился, барышня Фэн очень похожа на мать, поэтому горячо любима отцом. Вторая — что “Яд первого ранга” Цинлян Юй под видом помощника повара проник во владения союза с намерением украсть у героя Бая меч “Шаоши”, в результате по какой-то причине барышня Фэн влюбилась в не ступавшего на светлый путь мастера ядов. Ради Цинлян Юя она похитила меч “Шаоши”, а когда он отравил Мужун Цзо, сбежала следом за ним.
Многие не знали об этом и с недоверием на лицах переглянулись.
Бай Цяньли медленно кивнул.
— И что здесь не так?
— Цинлян Юй проник в “Ваньшэндао” с намерением украсть меч “Шаоши”, это дело секретное. Юный герой Шао одарён умом и проницательностью превосходит других, ничего удивительного, что он это заметил. Но почему барышня Фэн тоже знала? — Ли Ляньхуа вздохнул. — По общим воспоминаниям, как ни крути, барышня Фэн была своенравной и неуправляемой девушкой из богатой семьи, разве могла она ни с того ни с сего влюбиться в кухонного помощника? И как Цинлян Юй мог довериться ей, раскрыть, что пришёл за мечом “Шаоши”? У них наверняка когда-то должна была состояться случайная встреча, о которой никто не знал, а что могло свести барышню Фэн и помощника с кухни? — Он посмотрел на Бай Цяньли, на Фэн Цина и медленно проговорил: — Еда.
— Еда? — в недоумении повторил Бай Цяньли.
— Да. Мне неизвестно, что тогда произошло, но Цинлян Юй был знатоком ядов, — медленно проговорил Ли Ляньхуа, — и если связать этот факт с едой, пропавшим ядом, барышней Фэн, то воображению предстаёт удивительная картина.
— Хотите сказать… — Бай Цяньли похолодел всем телом.
— Возможно… — перебил Ли Ляньхуа. — Кто-то отравил еду барышни Фэн, однако Цинлян Юй обнаружил это, вылечил её, и она влюбилась в своего спасителя. Это лишь догадка, — равнодушно проговорил он, — как и тот вопрос, она не имеет неопровержимых доказательств.
Но его “догадка” воистину ужасала. Вокруг утихли споры, все смотрели на него, словно их собственные головы перестали соображать.
— Знакомство Цинлян Юя и барышни Фэн вызвало у меня подозрение, что кто-то в союзе желает ей зла, — продолжал Ли Ляньхуа. — В саду возле покоев барышни Фэн валяется множество вещей, драгоценности, шпильки для волос, цветочные украшения из яшмы — если пересчитать в серебро, они стоят нескольких городов. Барышня Фэн ещё юна и не имеет дохода, все эти вещи, естественно, чьи-то подарки. Она круглый год живёт во владениях союза, не общается ни с кем из выдающихся личностей цзянху, так кто же приносит ей драгоценности? — Он слегка изогнул уголок губ и бросил взгляд на Фэн Цина. — Кто в “Ваньшэндао”, кроме главы союза, мог подарить барышне Фэн столько драгоценностей? Ничего удивительного, что отец балует дочь украшениями, но не слишком ли он переборщил с подарками, и не слишком ли испорчено вела себя девушка? — После крохотной паузы он продолжал: — Барышне Фэн едва исполнилось семнадцать, любящий отец прежде скрывал её во внутренних покоях, а два месяца назад неожиданно начал подыскивать подходящего жениха. Говорят, отбор прошли многие, но барышня Фэн отказалась выходить замуж и устроила скандал по этому поводу. Ей всего семнадцать, почему же глава союза вдруг решил, что её нужно выдать замуж? — Его улыбка стала чуть шире, он снова посмотрел на Фэн Цина.
Глава союза хранил молчание, холодно глядя на него.
— Среди вещей, выброшенных барышней Фэн, была курильница. — В этот момент улыбка Ли Ляньхуа поблекла, тон постепенно стал почти невыразительным. — А в ней — кусочек мускуса превосходного качества, с одной стороны горевший, а потом погашенный. Мускус сам по себе обладает сильным ароматом, его вообще-то не требуется зажигать, и барышня Фэн забросила курильницу так далеко. — Он посмотрел на Фэн Цина. — Это чистый мускус, ароматный в сухом виде, не предназначенное для воскурения благовоний лекарственное средство — кто поставил курильницу с ним в комнате барышни Фэн? Кто зажёг? Вы подарили ей плоды акации, украшения, неожиданно решили выдать её замуж, в её комнате кто-то зажёг мускус, и вероятно, кто-то отравил её пищу — а ведь мускус используют как средство, чтобы случился выкидыш…
— Замолчи! — рявкнул Бай Цяньли. — Ли Ляньхуа! Я проникся к тебе уважением, а ты несёшь этот вздор? Оскорбил не только моего шифу, но и мою шимэй! Ты… Подлый человечишко!
Вокруг загудели, всех сильно поразили слова Ли Ляньхуа “средство, чтобы случился выкидыш”, и каждый понимал, что это значит…
Значит, Фэн Цин имел безнравственную связь с Фэн Сяоци, и она забеременела. Все попытки выдать её замуж и избавиться от ребёнка провалились, и тогда ему пришлось убить собственную дочь.
Если причина такова, то это и правда мотив.
Кто поверит, что глава союза “Ваньшэндао” Фэн Цин, всегда вежливый и утончённый, увлечённый садовод, начитанный и скромный благородный человек, способен на такое?
Лицо Фэн Цина потемнело.
— Ли Ляньхуа, если не предоставишь доказательств в подтверждение своих слов, мне останется только убить тебя сегодня же — иначе не усмирить гнев “Ваньшэндао”.
— Желаете ещё раз посмотреть на них? — Ли Ляньхуа опустил руку и указал на землю. — Доказательства, возможно, на их телах.
Фэн Цин остолбенел.
— Это вы! Вы убили её! Вы убили её! — снова закричал Сань Гуай, вдруг схватил лопату и как безумец принялся яростно копать. Вскоре в земле образовалась яма, показались две циновки. Сань Гуай спрыгнул в яму и сорвал одну из них. — Она носила вашего ребёнка!
Бай Цяньли смотрел в ужасе: труп уже вздулся, черты лица исказились, длинные волосы растрепались — в земле лежала его не видавшая мира, капризная и своенравная шимэй. Он и представить не мог, что увидит её такой. Рядом с ней ещё был окровавленный свёрток белого полотна — несформировавшийся младенец. Сань Гуай неожиданно сдёрнул вторую циновку — лицо человека под ней было изуродовано множеством порезов, но всё же угадывалось, что при жизни он обладал прелестной наружностью. Никто не знал его, но с первого взгляда все поняли, что это и есть “Цинлян Юй”.
Оказывается, он был привлекательным молодым человеком.
Сань Гуай ткнул пальцем в сторону Фэн Цина.
— Той ночью я ходил в гости к тётушке Сань, возвращался по темноте и в горах увидел как вы с ними дрались. Вы хотели вернуть эту девушку, а вот он не позволял, тогда вы отбросили её пинком, обломком копья пригвоздили мужчину к дереву, мечом отрубили ему руку, изрезали его лицо, зарубили его насмерть! Рубили, пока меч не сломался! Девушка была ещё жива, вы пинали её снова и снова, всадили наконечник копья ей в живот, у неё в руках тоже был меч, вы его отняли и вырубили её ударом рукояти по голове… Я всё видел! Посмотрели, что она лежит и истекает кровью, бросили её на земле и ушли! Я спас её и забрал к себе домой, лечил несколько дней. Ребёнка она потеряла, но сама ещё могла выжить, но вы убили её любимого, и она плакала каждый день. А однажды, когда я вернулся с рынка, увидел, что она перекинула через балку полосу белой ткани и повесилась.
Он указывал на Фэн Цина, дрожа всем телом.
— Она сказала, что вы, её родной отец, изнасиловали её, потому что она выросла слишком похожей на мать! Она сказала, вы боялись, что раз она сбежала со своим мужчиной, он раскроет всем ваши грязные дела, поэтому решили убрать свидетеля… Она называла ваше имя, да я не запомнил, знал только, что вы обладаете властью! Но это две жизни! Довели до смерти такую юную девушку и ещё человеком называетесь? Я не смирюсь, я всё видел, ни за что не смирюсь! Я, Сань Гуай, простой мясник, нет у меня ни знаний, ни способностей, но верю, Небо наверняка желает поведать об этом людям! Что это за дело?!
Он саданул по железной мясницкой стойке, так что она зашаталась, в мгновение ока явив силу, способную поднять тысячу цзиней.
— Я хотел найти честного чиновника, чтобы помог мне вас покарать! Поэтому подбросил двух свиней и придал им такой вид, подумал — кто-то наверняка приедет исправить эту чудовищную несправедливость! И Небеса правда далеко видят!
В лице Фэн Цина не было ни кровинки. Ли Ляньхуа молча смотрел на мертвецов и только спустя долгое время снова заговорил.
— На теле Цинлян Юя столько ран, нанесённых мечом, может ли герой Бай опознать эту технику?
Бай Цяньли пошатываясь отступил на несколько шагов — пусть он и не учился владению мечом, но у Фэн Цина была семейная техника “Тринадцать мечей Циюнь”. Все тринадцать приёмов были хитрыми манёврами, призванными застать врасплох, способы нанесения ударов совершенно отличались друг от друга, чтобы как можно сильнее навредить противнику. Больше десятка ран на лице Цинлян Юя, а также удар копьём в живот, выдавали технику “Тринадцать мечей Циюнь”.
Ли Ляньхуа поднял голову, наблюдая, как солнце медленно опускается к западу.
— Глава Фэн, и миллион подозрений — лишь подозрения, знаете, что именно убедило меня в том, что вы и есть убийца?
Фэн Цин холодно улыбнулся.
— Сухая веточка и лист бумаги, — неторопливо продолжил Ли Ляньхуа.
Фэн Цин не проронил ни слова.
— Когда я возвращался из владений “Ваньшэндао”, по пути предоставленная лошадь вдруг поранилась, поэтому вернулся я поздно. Вообще-то, когда перепуганная лошадь спотыкается, обычно заканчивается это плохо, однако мне немного повезло, так что удалось избежать гибели. Я уже попросил лекаря тщательно проверить, из-за чего лошади споткнулись, полагая, что здесь не обошлось без любви и заботы главы союза. — Ли Ляньхуа улыбнулся. — А когда вернулся в “Лотосовый терем”, внутри кое-кто поджидал, чтобы забрать у меня два предмета. Я удивился — Ван Баши и сам не знал, что у него в кармане, и когда вытащил плод акации, стручок и записку, видели это только я и герой Бай.
Бай Цяньли дрожал всем телом, но, изо всех сил сжимая в руках золотой крюк, кивнул.
— А когда мы прибыли во владения союза, то встретили главу Фэна, перед убеждениями которого я давно преклонялся. Герой Бай и Ван Баши снова рассказали об этих трёх предметах, герой Бай передал главе союза красный плод, однако я убрал сухую ветку и бумагу за пазуху. — Ли Ляньхуа улыбнулся. — Так кто же был тот человек, что спустился со второго этажа моего “Лотосового терема” и потребовал у меня две вещи? Кроме героя Бая, Ван Баши, меня и вас, никто о них не знал, и уж тем более — не знал, что они у меня за пазухой. — Он с лёгким сожалением покачал головой. — Возможно, вы полагаете, что странная записка таит секрет, который раскроет вашу личность, но на самом деле нет. Вы рискнули прийти и отнять её, однако этим и выдали себя — могли добраться до деревни Цзяоян раньше меня, обладали настолько высоким боевым мастерством и знали об этих двух вещах только герой Бай и вы. И очевидно, что “господин Е” — вовсе не герой Бай.
Фэн Цин надолго призадумался и наконец медленно растянул губы в улыбке.
— Как вы поняли, что “господин Е” — не Бай Цяньли?
— Я назвал его “господином Е”. Будь это правда герой Бай, он наверняка хлопнул бы по столу и снова повторил, что вообще-то его фамилия Бай… — с серьёзным видом сказал Ли Ляньхуа. — Глава союза прекрасно владеет навыками укрепления ци, я сразу был восхищён.
— Шифу! — с дрожью в голосе воскликнул Бай Цяньли.
Фэн Цин медленно повернулся.
Бай Цяньли стиснул зубы и долго сопротивлялся, пока наконец не задал чёткий вопрос.
— Эти предметы правда у вас? Ученик просит шифу… подтвердить личность…
— Ха-ха-ха-ха-ха, ха-ха-ха-ха-ха… — расхохотался Фэн Цин, запрокинув голову, неторопливо нащупал за пазухой и бросил на землю три вещицы — красную горошину, сухую веточку и записку. — Я полжизни искоренял зло, не предполагал, что сегодня настанет и мой черёд. Ли Ляньхуа! По большей части твои догадки верны! Я отправился на юг Юньнани за бобами вовсе не из добрых побуждений. Я подмешал три ядовитых плода в суп из красной фасоли — думал, она выпьет и потеряет ребёнка, а этот негодяй Цинлян Юй всё испортил. Потом зажёг мускус, но его она тоже выбросила. Фэн Сяоци сохранила ребёнка назло мне, потому что ненавидела меня. — Он широко улыбнулся, запрокинув голову к небу. — Сегодня я всё расскажу! Считаете, я развращал родную дочь? Что я хуже животного? Ха! Фэн Сяоци вовсе не моя дочь! — Его тон вдруг сделался мрачным. — Она — плод прелюбодеяния Сюнян с другим мужчиной, поэтому тогда… я убил её ударом ладони и закопал под розами. Фэн Сяоци мне не дочь, и я могу делать с ней, что захочу. Её родные отец и мать меня опозорили, так пусть дочь за них расплачивается, что тут не так? Ха-ха-ха-ха-ха… ха-ха-ха-ха-ха…
Бай Цяньли в ужасе смотрел на Фэн Цина — наставник, которого он почитал больше тридцати лет, на самом деле оказался таким… Фэн Цин всё хохотал как безумец. Стоявшие вокруг ученики “Ваньшэндао” утратили присутствие духа и невольно попятились. Этот сумасшедший убил жену, вступил в порочную связь с приёмной дочерью и довёл её до смерти, кто знает, на что ещё он способен теперь, когда его позорные поступки раскрылись?
Послышался ясный звон, Фэн Цин выхватил меч. В сумерка клинок в его руках блестел как изумрудные воды, сквозь плотную черноту проступала зелень — это был “Шаоши”!
Завидев этот меч, Бай Цяньли не мог сдержать желания вернуть его. Ли Ляньхуа взмахнул рукавом, преграждая ему дорогу.
Заходящее солнце полыхало огнём, озарённые им облака проносились сполохами, словно неистовая осень мазнула густой тушью.
Бай Цяньли замер — он не считал, что чудесный целитель превосходит его в боевом мастерстве, но стоило тому взмахнуть рукавом, как он не смог шагнуть дальше.
— Герой Бай, этот меч… сколько вы тогда отдали за него серебра? — дружелюбно спросил Ли Ляньхуа.
— Сто тысяч лянов.
— Дорого, слишком дорого. — вздохнул Ли Ляньхуа, посмотрел на Фэн Цина и пробормотал: — Не по карману, видимо, придётся отобрать силой.
Фэн Цин резко поднял меч, всех присутствующих обдало убийственным холодом.
Все вокруг побледнели и шаг за шагом попятились, освобождая круг для двоих.
По земле подул ветер, взметая песок, солнце клонилось к закату.