Лотосовый Терем

Глава 77. Повесть о повешенной свинье

На следующий день Ван Баши поднялся ещё до петухов, проворно подмёл и вытер весь терем сверху донизу, хотел ещё сварить дагэ жидкую рисовую кашу или что-то вроде того, но в доме не было ни зёрнышка риса, ни кухни — только подставка с углём, чтобы греть воду. Пока он хлопотал, Ли Ляньхуа спал, не высказывая ни малейшего намерения вставать.

Трижды прокричали петухи, солнце давно взошло.

Ван Баши ещё несколько десятков раз пересчитал связку медяков, и только тогда Ли Ляньхуа наконец лениво поднялся с постели. Едва он успел одеться, как снаружи послышался грохот, двери “Благого лотосового терема” пинком распахнули, и внутрь вошёл мужчина средних лет в золотом парчовом халате и с мечом в руке.

— Где Ван Баши? А ну подать мне его!

Ли Ляньхуа только оделся и спустился вниз, держа в руке чашку воды, поданную Ван Баши, как неожиданно его глазам предстал человек в золотых одеждах с жестоким лицом и враждебным поведением. Не успел даже рта раскрыть, чтобы поинтересоваться, кто явился и как и когда собирается рассчитаться серебром за сломанные двери…

— Ли Ляньхуа, — веско произнёс мужчина в золотых одеждах, — на взгляд “Ваньшэндао”*, в “Благом лотосовом тереме” нет ничего особенного, его не назовёшь пучиной дракона и логовом тигра, мне нужен только Ван Баши, так что посторонись.

Ваньшэндао — “десять тысяч святых учений”

В последние годы притязания Цзяо Лицяо всё росли, и, помимо возрождённого ордена “Сыгу”, противостоял ей также союз “Ваньшэндао”, что образовался в Цзянчжэ уже несколько лет назад и объединил силы и связи тридцати трёх улиньских школ для совместных действий и стратегических манёвров. За несколько лет “Ваньшэндао” стал самым сильным объединением Улиня, занимался как законной, так и преступной деятельностью, и даже местные власти вынуждены были относиться к нему с достаточным уважением.

— Господин Цзинь*, — улыбнулся Ли Ляньхуа. — Забрать Ван Баши вы можете, но чем же провинился служка из “Чертогов румянца”, что “Ваньшэндао” придаёт ему такое значение и даже послал за ним важного человека?

Цзинь — здесь “золотой”

Несмотря на суровый облик и свирепый вид человека в золотом, Ли Ляньхуа вовсе не рассердился и оставался дружелюбным.

Когда его назвали “господин Цзинь”, мужчина заметно остолбенел.

— Моя фамилия не Цзинь.

— В доме Ван Баши повесили свинью, к “Ваньшэндао” как будто… имеет мало отношения… — не обращая внимания на возражения, проговорил Ли Ляньхуа.

— В развалинах его дома нашли бирку “Иглы запутанных облаков” Фэн Сяоци и сломанное копьё. Уж не препятствуешь ли ты? — гневно вопросил мужчина в золотом.

— Фэн Сяоци? — сдвинул брови Ли Ляньхуа.

— Дочь главы союза “Ваньшэндао”, Фэн Цина, — кивнул человек в золотом.

— Выходит… свинья и правда не просто так. Ван Баши, — пробормотал Ли Ляньхуа, бросив взгляд на служку “Чертогов румянца”.

— Я здесь, дагэ, — тут же отозвался тот, когда к нему обратились.

— Господин Цзинь хочет задать тебе несколько вопросов, смело ступай с ним и не волнуйся, он не доставит тебе трудностей, — с серьёзным видом произнёс Ли Ляньхуа, указав на человека в золотых одеждах.

У Ван Баши от страха душа разума улетела, а душа тела рассеялась, он вцепился Ли Ляньхуа в штанину, слёзы полетели во все стороны.

— Дагэ, дагэ, не бросай меня, я не пойду, где дагэ, там и я, умру, а не пойду, не хочу идти с чужими, дагэ-э…

Ли Ляньхуа вздохнул, прикрыв лицо. Мужчина в золотом приподнял брови, стремительно подошёл, схватил Ван Баши и хотел было утащить его, вот только не ожидал, что тот пусть и низенький и коротконогий, но силой обладает поразительной — мёртвой хваткой вцепился в ногу Ли Ляньхуа и ни в какую не отпускал. Тянуть его было неприлично, человек в золотом потемнел лицом и наконец потерял терпение.

— Раз так, прошу хозяина Ли поехать с нами.

— Я не против съездить в “Ваньшэндао”, — деловито ответил Ли Ляньхуа, — но вы вышибли мне двери, и если пока меня не будет, дом ограбят…

Брови мужчины в золотых одеждах слегка дёрнулись, он скрипнул зубами.

— Разумеется, союз “Ваньшэндао” починит вам двери, идёмте!

— Обещание господина Цзиня стоит тысячу золотых, отправляемся, — радостно встряхнул рукавами Ли Ляньхуа.

Мужчина ещё сильнее скривился — его фамилия не Цзинь! Но с таким трудом удалось поймать человека, и конечно, у него не было желания препираться с Ли Ляньхуа. Он поднял руку.

— Идём!

Видя, что дагэ тоже едет, Ван Баши преисполнился радости и, следуя вплотную за Ли Ляньхуа, вышел из дома за роскошно одетым человеком.

Снаружи ждала карета, они залезли в неё, и быстроногие кони тут же помчались, взметая пыль копытами.

Карета была скромная, ничем не украшенная. “Господин Цзинь”, с головы до ног разодетый в золотое, поджал под себя ноги и прикрыл глаза. Ли Ляньхуа слегка зевнул, скользнул взглядом вокруг и вдруг заметил в углу свёрток в три с лишним чи длиной. Предмет был завёрнут в жёлтый атлас, но кусок ткани оторвали, а не отрезали, и нарисовали на нём что-то густой тушью — вроде и не дракон, но нечто похожее на него. Он довольно долго разглядывал эту вещь.

— Господин Цзинь, что это? — вдруг спросил он.

— Я не меняю ни имени в пути, ни фамилии при остановке, — разозлился мужчина в золотом. — Меня зовут “Ветер, ревущий на тысячи ли” Бай Цяньли.

— А, — Ли Ляньхуа посмотрел на него с виноватым видом. — Так что это?

Бай Цяньли бросил взгляд на свёрток, и гнев его неожиданно ослаб.

— Меч.

— “Шаоши”*, верно? — спросил Ли Ляньхуа.

“Шаоши” — наставник юности.

Бай Цяньли замер.

— Да.

Ли Ляньхуа с теплотой посмотрел на свёрток, а через миг слегка усмехнулся.

— Вам знаком “Шаоши”? — удивился Бай Цяньли.

— Знаком.

— Этот меч в своё время носил на поясе Ли Сянъи, — сказал Бай Цяньли. — У него было два меча — твёрдый и гибкий, твёрдый — “Шаоши”, а гибкий — “Вэньцзин”*, и оба утонули в море вместе с ним. Несколько лет назад один человек ловил рыбу в Восточном море и случайно выловил “Шаоши”, с тех пор этот меч переходил из рук в руки и сменил сорок три владельца, пока не попал ко мне. — Он равнодушно добавил: — Вот судьба знаменитого меча…

Вэньцзин («吻颈») — целующий шеи. Вероятно, название происходит от выражения «刎颈之交», которое означает «друзья на всю жизнь, готовые умереть друг ради друга».

Ли Ляньхуа уже и не смотрел на меч, но после этих слов снова бросил на него взгляд.

— Этот меч…

— Хотите взглянуть? — холодно спросил Бай Цяньли.

Ли Ляньхуа закивал.

— Ну так смотрите. Я мечом не пользуюсь, выкупить его мне сказал старина Мо Цанхай, “Меч синего моря”, чтобы побольше людей увидели и запомнили его красоту.

— Большое спасибо, господин Цзинь, — серьёзно поблагодарил Ли Ляньхуа.

Бай Цяньли остолбенел — этот человек уже забыл, что его фамилия Бай, а не Цзинь! Ли Ляньхуа взял в руки свёрток, слегка встряхнул, и мягкий жёлтый атлас соскользнул по тыльной стороне руки, обнажив меч.

В пепельно-серой стали длинного меча проглядывала глубокая синеватая зелень, когда атласная ткань опала, от поверхности клинка, сумрачного как стенки колодца, но блестящего, повеяло холодом. Ли Ляньхуа держал меч через атлас, и пусть не видел рукояти, но знал, что на ней выгравирован Яцзы*, через пасть которого продета кисть. Пятнадцать лет назад ради улыбки Цяо Ваньмянь Ли Сянъи повязал на рукоять полосу красного шёлка длиной почти в чжан и на крыше зелёного терема* “Смех гор и рек” исполнил тридцать шесть приёмов “Опьяневшего до безумия”.

Яцзы — седьмой из сыновей дракона, любящий сражения, стоит на страже безопасности своей родины

Зелёный терем — публичный домТогда… В городе Янчжоу толпы людей сбежались только чтобы посмотреть на танец меча с красным шёлком, и многих затоптали.

Он помнил, что в итоге этим мечом срубил мачту на корабле Ди Фэйшэна, воткнул в защитную оплётку бака, а когда судно накренилось, палуба раскололась, и потерявший хозяина меч выскочил и погрузился в бездонную морскую пучину…

В груди вдруг защемило, и он едва не задохнулся, меч в руках мелко задрожал. Вспомнились слова Чжань Юньфэя: “Одни отказываются от меча, словно забыли о нём, а другие всю жизнь несут ответственность, у всех свои убеждения”.

Верно, убеждения в итоге у всех свои. Ли Ляньхуа многого стыдился в своей жизни, но более всего — что оказался недостоин меча “Шаоши”.

— Дагэ? — забеспокоился Ван Баши, видя, что он взялся за рукоять, но уже весь побледнел, ещё даже не вытащив меч.

Ли Ляньхуа с чистым звоном обнажил меч, и внутренности кареты наполнились слабым светом, сияющим потусторонним холодом.

В безупречно гладкий клинок можно было смотреться как в зеркало.

Бай Цяньли слегка удивился — вообще-то вытащить из ножен меч “Шаоши” весьма не просто. Когда меч затонул в Восточном море, его ножны упали на борт затонувшего корабля, а меч погрузился в ил и песок. К счастью, он изготовлен из необыкновенного материала, и моллюски на нём не поселились, так что пружинный механизм сохранился. Клинок “Шаоши” был невероятно гладким, а пружинный механизм, удерживающий меч в ножнах — очень тугим, и если силы в руках недостаёт, наверняка не вытащишь. Он присматривался к мечу больше года, и лишь два-три человека из десяти могли вытащить его из ножен, даже ему самому это едва удалось. Ли Ляньхуа могучим не выглядел, однако сумел вытянуть с одной попытки.

— Ли Ляньхуа знаменит своим искусством врачевания, а оказывается, и руки у вас не слабые, возможно, и опыт с обращением мечом большой?

Ван Баши испуганно смотрел на меч в руках Ли Ляньхуа, это же орудие… орудие… убийства… Но его дагэ смотрел на меч с какой-то теплотой, рассмотрев, вложил меч в ножны и вернул Бай Цяньли.

— Ну как? — не удержался и самодовольно спросил тот.

— “Шаоши” — прекрасный меч, — сказал Ли Ляньхуа.

Бай Цяньли завернул меч в жёлтый атлас и положил на место.

— Что именно произошло вчера ночью? — неожиданно зло спросил он, устремив взгляд на Ван Баши.

Ван Баши раскрыл рот, не в состоянии повернуть языком.

— Вче-вче-вчера… Вчера ночью? Вчера ночью я пошёл опорожнять ночные горшки, а когда вернулся, увидел, что у меня в доме висит свинья, клянусь Небом и Землёй, ни словом не лгу… Господин, пощадите! Пощадите меня!

— На свинье была надета женская одежда? — сурово вопросил Бай Цяньли.

— Да-да-да, женская одежда, — закивал Ван Баши.

— Было ли что-то необычное в этой одежде? — замедлил тон Бай Цяньли.

Ван Баши растерянно посмотрел на него.

— Просто белое ведьмино платье, всё белое, в кармане были деньги. — Он помнил только, что в кармане были деньги, Небеса знают, что необычного в этой одежде.

Бай Цяньли вытащил что-то из рукава.

— Не имелось ли в кармане вот этого?

Ван Баши посмотрел на листок золота на чужой ладони — эту вещь он ни за что не забыл бы, и немедленно закивал изо всех сил.

— Помимо бирки золотого листа было ли в одежде что-то ещё?

Свинья вместе с белым платьем сгорела в пожаре, но Ван Баши обладал прекрасной памятью.

— В кармане был золотой листок, красная горошина, записка и лист дерева.

Бай Цяньли и Ли Ляньхуа переглянулись.

— Записка? О чём в ней говорилось?

— Ну… — У Ван Баши вспотело лицо. — Я неграмотный, не знаю, что там было написано.

Бай Цяньли поразмыслил.

— А в этой… свинье было что-то странное?

— Свинью повесили в женской одежде, шея у неё была обвязана полосой белого шёлка, в её желудке находился обломок копья, — поспешил ответить Ван Баши. — Да везде… куда ни глянь, всё странно…

Бай Цяньли нахмурился и вытащил из-под сиденья обломок копья.

— Такой?

— Похоже, нет… тот более… блестящий и длинный… — внимательно рассмотрев его, запинаясь проговорил Ван Баши.

Выражение лица Бай Цяньли немного смягчилось. Он вытащил из-под сиденья ещё один обломок копья.

— Этот?

Ван Баши снова присмотрелся и кивнул.

А память у коротышки недурная. Бай Цяньли специально приготовил два обломка копья, чтобы проверить, насколько можно верить словам Ван Баши, но не ожидал, что тот сумеет так хорошо запомнить столько деталей. Пусть свинья с белыми одеждами и сгорели, однако потеря оказалась небольшой.

— У тебя неплохая память.

Ван Баши не слышал похвалы с тех пор, как выпал из материнской утробы, его прошиб пот.

— Ничтожный… ничтожному просто всю жизнь дают много приказов…

Ли Ляньхуа внимательно оглядел обломок копья — новёхонький и ослепительно сверкающий, пусть он и изменил цвет под воздействием огня, но это не скрывало его новизны, место слома было ровным, как будто его чем-то перерубили, а пятна крови и прилипшие к наконечнику волосы без остатка уничтожил огонь.

— Вы подозреваете, что то белое платье принадлежало барышне Фэн?

— Маленькая шимэй пропала уже больше десяти дней назад, — мрачно ответил Бай Цяньли. — С биркой золотого листа можно командовать всем союзом “Ваньшэндао”. В Поднебесной таких всего три: один носит при себе мой шифу Фэн Цин, другой — шимэй, а третий хранится в союзе. Когда бирка золотого листа появилась здесь, скажите, как “Ваньшэндао” не волноваться?

Карета покачивалась, Ли Ляньхуа поудобнее прислонился к спинке сиденья и сощурился.

— Ван Баши.

— Я здесь, дагэ, смело приказывайте что угодно. — Тут же заискивающе склонился перед ним Ван Баши.

Ли Ляньхуа дал знак ему сесть.

— В который час ты вчера вернулся домой и обнаружил… колдовскую свинью?

— Не сгорела и палочка благовоний после третьей ночной стражи, — мгновенно ответил Ван Баши.

Ли Ляньхуа кивнул.

— Почему ты запомнил так точно? — суровым тоном спросил Бай Цяньли.

Ван Баши оцепенел от испуга.

— В “Чертогах румянца”… по правилам гости могут оставаться только до третьей стражи, а потом их должны проводить, поэтому я выношу ночные горшки… примерно после третьей стражи.

— Третья стража? — нахмурился Бай Цяньли.

Во время третьей стражи уже глубокая ночь, пробраться в дровник Ван Баши несложно, трудность в том, чтобы притащить туда свинью, когда в борделе постоянно туда-сюда ходят люди…

— Эта красная горошина среди вещей, который ты нашёл в кармане белого платья, была обычной фасолинкой? — спросил Ли Ляньхуа.

Ван Баши пошарил в карманах, просветлел лицом и с трепетом передал ему фасолинку красного цвета.

— Вот-вот-вот, всё ещё у меня.

У него в карманах обнаружилась не только красная фасолинка, но и высохшая веточка дерева, на которой и впрямь держался сухой листок, а кроме этого — измятый лист бумаги.

Больше всего заинтересовавшись запиской, Бай Цяньли взял её в руки. Сверху густой тушью было наискось нарисовано несколько прерывистых линий, а с другой стороны написано: “Из четырёх может быть либо один сверху один снизу, либо один сверху четыре снизу, либо два сверху два снизу и так далее, выбрать одно”. Почерк был мелкий, но непохожий на руку Фэн Сяоци. Бай Цяньли перечитал несколько раз, но всё равно ничего не понял.

Ли Ляньхуа взял сухую ветку и призадумался.

— Ваша шимэй уже сочеталась браком?

Бай Цяньли сдвинул брови, так что образовалась складка.

— Маленькой шимэй едва исполнилось семнадцать, она ещё не замужем. Она родилась, когда шифу было уже за сорок, и шинян скончалась от болезни вскоре после её рождения. Говорят, маленькая шимэй родилась очень похожей на мать, шифу души в ней не чает и разбаловал так, что характер у неё своеобразный. Шифу… глава союза за последние два месяца присмотрел нескольких талантливых молодых людей из цзянху, подходящих на роль её жениха, но она ни за кого не вышла, да ещё и устроила большой скандал. Шифу был в поездке по делам в Дяньнани*, услышав, что шимэй безобразничает, поспешно вернулся в одиночку, но когда приехал, в тот день случилось происшествие с Цинлян Юем*, она бесследно исчезла. Шифу несколько дней провёл в поисках, но безрезультатно.

Дяньнань — юг провинции Юньнань

Цинлян Юй — “прохладный дождь”

Ли Ляньхуа пристально разглядывал красную горошинку. Алая словно голубиная кровь, по форме она напоминала сердечко с бордовым кружком посередине — и в самом деле красивая вещица.

— Акации плоды приносит жаркий юг. Но много ли взойдет, весною пробужденных?..* — пробормотал он, рассмотрев её. — Это явно плод акации, дерева тоски…

Цитата из стихотворения Ван Вэя (дин. Тан) “Тоскуем друг о друге”, пер. Г.В. Стручалиной:

Акации плоды приносит жаркий юг.

Но много ли взойдет, весною пробужденных?

Желаю, все же, Вам побольше их сорвать:

Хранят они навек тоску и грусть влюбленных.

Бай Цяньли передал бумагу Ли Ляньхуа и взял в руки фасолинку.

— Если белое платье принадлежало маленькой шимэй, то и эти вещи — её, вот только я никогда не видел, чтобы у неё был плод акации, и почерк совсем не похож.

— Если платье не её, то возможно, бирку золотого листа у неё забрала владелица этой одежды, — сказал Ли Ляньхуа. — Или же кто-то взял её вещи и засунул в карман белого платья, которое надел на свинью…

— Дело слишком странное, как доберёмся до владений союза, обсудим всё с главой, — покачав головой, тяжко произнёс Бай Цяньли.

Спустя день в дороге Ли Ляньхуа увидел самое богатое, процветающее и прославленное в Цзянчжэ священное место Улиня — владения союза “Ваньшэндао”.

Карета ещё не остановилась*, а издалека уже доносились звуки хуциня, кто-то играл, и мелодия тянулась, нежная и чарующая, словно жалобный плач. Он ожидал увидеть внушительный и великолепный дворец, но куда ни глянь — простиралось море цветов.

Хуцинь — китайский смычковый музыкальный инструмент. Обычно хуцинь состоит из круглого, шести- или восьмиугольного корпуса и прикрепленного к нему грифа. У большинства разновидностей хуциня две струны (хотя бывает и три, и четыре), и два настроечных колка, а дека изготавливается из змеиной кожи или тонкого дерева. Для смычка обычно используется конский волос из хвоста лошади.

Ван Баши отдёрнул занавеску кареты и при виде пейзажа снаружи цокнул языком от удивления — поразительно, что кто-то посадил в одном месте столько пурпурных цветов.

В начале дороги росли мелкие фиолетовые цветущие травы, затем разноцветный шиповник и красные абрикосы, одни за другими появлялись древовидные пионы и азалии. Карета ехала долго, прежде чем среди моря цветов глазам открылся двор.

Двор занимал большую площадь, всюду резные балки и расписные стропила, с ворот и гребней крыш свисали гроздья глициний. У ворот стояло двое учеников в красном, высоких и стройных, с пронзительными взглядами. Если бы вокруг цвело поменьше цветов и кружило не так много пчёл, то это место и правда могло бы вызывать благоговение.

Звуки хуциня не умолкали, тонкая, но сильная мелодия по-прежнему струилась, о чём-то горюя, и всё не умолкала.

— Кто это играет? Я уже давно не слышал такой прекрасной игры на хуцине, — от всего сердца восхитился Ли Ляньхуа.

— Шао-шиди, — отмахнулся Бай Цяньли.

— Не скромничайте, игра вашего шиди превосходна и несравненна, вот только отчего он так печалится, играя столь скорбную мелодию?

Бай Цяньли всё больше терял терпение.

— Шао-шиди молод и наивен, недавно он завёл друга из злодейской секты, и глава союза запер его в пионовом саду, чтобы он переосмыслил своё поведение.

— Из злодейской секты? — замер Ли Ляньхуа.

Бай Цяньли кивнул.

— Осмелюсь спросить, какая школа в Улине теперь стала неправедной? — ещё более учтиво и серьёзно спросил Ли Ляньхуа.

— Вы не знаете? — изумлённо посмотрел на него Бай Цяньли.

Ли Ляньхуа отрицательно покачал головой — откуда бы ему знать?

— Вы же целитель ордена “Сыгу”, как можете не знать? Герой Сяо уже объявил банду “Юйлун” злодейской сектой и приказал беспощадно уничтожать по всей Поднебесной. Праведные учения не могут существовать в цзянху вместе с Цзяо Лицяо.

— Герой Сяо так сказал? — опешил Ли Ляньхуа.

— Раз орден “Сыгу” принял решение, само собой, все в Улине последуют приказу, что в этом удивительного? — нетерпеливо ответил Бай Цяньли.

— Это… Скорее всего, не собственная идея героя Сяо… — пробормотал Ли Ляньхуа.

Идея, вероятно, принадлежала советнику Фу, едва не понёсшему большие потери в истории с гробом Лун-вана. И хотя намерения у него были неплохие — не позволять Цзяо Лицяо добиться успеха в законных и преступных начинаниях, такой решительный разрыв вряд ли хорошо обдуман. Неясно, чего таким образом рассчитывает добиться одарённый советник Фу?

Пока разговаривали, доехали до ворот. Они втроём вылезли из кареты и вошли в опутанные цветущей глицинией ворота. Сад впереди утопал в распустившихся цветах.

— За оградой из роз — покои Фэн Сяоци? — полюбопытствовал Ли Ляньхуа.

Бай Цяньли указал, что первые слева покои принадлежали ему, за оградой из роз жил взаперти Шао Сяоу, а покои пропавшей Фэн Сяоци находились во внутреннем дворе, рядом с жилищем Фэн Цина.

Внутренний двор, как и передний, пестрел цветами словно отрез парчи. Длинноусый мужчина около пятидесяти лет с черпаком из тыквы-горлянки в руках поливал цветущее дерево.

— Глава союза! — подбежал к нему Бай Цяньли.

Длинноусый мужчина развернулся к ним.

— Ли Ляньхуа к вашим услугам, — улыбнулся ему “целитель”. — Повстречать главу союза “Ваньшэндао” — редкостная удача.

Длинноусый тоже улыбнулся.

— Хозяин Ли спасает умирающих и облегчает страдания больных, разве такой заурядный человек, как я, сравнится с вами? Не нужно церемониться.

По характеру глава союза казался гораздо спокойнее своего ученика.

Бай Цяньли подтолкнул Ван Баши вперёд.

— Глава союза, одежда уже сгорела, и видел её только этот человек. Я не уверен, принадлежало ли то белое платье маленькой шимэй.

Мужчиной с длинными усами был Фэн Цин.

— Ступай в комнату Сяоци и собери платья, которые она обычно носит, чтобы этот… — Он дважды глянул на Ван Баши, не определившись, назвать его “сяогэ”* или “господин”?

Сяогэ — вежливое обращение к подростку или молодому человеку

— Братец, — подсказал Ли Ляньхуа.

— Чтобы братец сравнил, — легко подхватил Фэн Цин. Когда договорил, ему показалось это забавным, и он слегка улыбнулся Ли Ляньхуа.

Бай Цяньли отправился выполнять приказ.

— Мой ученик несколько несдержан в делах, если он вас чем-то обидел, прошу прощения, — с улыбкой снова обратился к гостям Фэн Цин.

— Нет-нет, герой Бай образец порядочности и добродетели, я премного признателен ему, — очень серьёзно заверил его Ли Ляньхуа.

Фэн Цин замер, не в силах представить, что сделал Бай Цяньли, чтобы заслужить признательность Ли Ляньхуа.

— Слышал, хозяин Ли тоже видел странную обстановку в том доме, может, вспомните ещё какие-то детали? Моя дочь своевольна по молодости, и пусть я и не преуспел в её воспитании, всё же очень тревожусь, куда она могла пропасть.

Глава союза “Ваньшэндао” был весьма учтив и держал себя в руках, хотя на сердце у него было неспокойно. Ли Ляньхуа старательно попытался припомнить, но покачал головой.

— В последнее время память у меня не очень, боюсь, не идёт ни в какое сравнение с братцем.

Взгляд Фэн Цина упал на Ван Баши, который почтительно преподнёс ему плод акации и лист бумаги, невесть когда вытащенные им из кармана колдовской свиньи.

Фэн Цин внимательно осмотрел вещи. Пусть он и посадил множество цветов и деревьев, но акаций среди них не было, что же до листа бумаги — он ещё меньше понимал, о чём в нём идёт речь.

— Когда я вернулся, двери были открыты… — неожиданно заговорил Ван Баши.

Фэн Цин слегка нахмурился, ожидая продолжения, однако тот снова онемел.

— Когда ты уходил, двери были открыты или заперты? — дружелюбно обратился к “младшему брату” Ли Ляньхуа.

Ван Баши радостно посмотрел на своего дагэ, стоило только тому сказать слово, как он признал в нём родственную душу.

— Когда я выхожу выливать ночные горшки в третью стражу, никогда не запираю двери, они остаются приоткрыты. Наверняка пока меня не было, кто-то воспользовался случаем и повесил эту жуткую свинью.

Фэн Цин слегка вздрогнул.

— Сколько человек знает, что ты не запираешь двери ночью?

Ван Баши застыл на месте.

— Кроме хозяйки борделя… зелёнщик Ван Эр, мясник Сань Гуай, старина Чжао, который ходит за дровами, и кажется… кажется, больше никто.

Между бровей Фэн Цина залегла ещё более глубокая складка, он распорядился, чтобы союз “Ваньшэндао” тщательно проверил этих людей.

Ли Ляньхуа с радостью наблюдал, как Фэн Цин с Ван Баши обсуждают детали той ночи. Он огляделся по сторонам — в оконном проёме пышно цвели розы, Фэн Цин явно обожал цветы, а та нежная и печальная протяжная мелодия лилась из окна.

— Эта игра на хуцине… и правда лучшая в Поднебесной… — пробормотал он, в свои романтические годы никогда не слышал столь прекрасного исполнения. Если бы музыкант перебрался на заработки в знаменитый на весь мир “Терем отражённого снега” клана Фан, там наверняка отбили бы все пороги.

— В семье несчастье, — вздохнул Фэн Цин.

— Герой Бай бегло упомянул, что герой Шао совершил проступок, — сказал Ли Ляньхуа.

— Мой непутёвый ученик связал себя глубокой дружбой со злодеем из неправедной секты и подорвал репутацию школы, — наморщил лоб Фэн Цин. — Мне неловко перед хозяином Ли.

— И кто же… этот злодей? — полюбопытствовал Ли Ляньхуа.

— Цинлян Юй, — вздохнул Фэн Цин.

Ли Ляньхуа замер.

— “Яд первого ранга”?

Глава союза кивнул.

Среди подчинённых банды “Юйлун”, в которой с самого начала смешались рыбы и драконы, Цинлян Юй был одним из отравителей. Никто не ведал, сколько лет этому повелителю ядов, какой он наружности, какими боевыми навыками владеет, каких красавиц предпочитает, и даже само имя “Цинлян Юй” явно было вымышленным. То, что столь загадочная личность подружилась с учеником Фэн Цина, нельзя было не назвать странным.

Ли Ляньхуа стало ещё любопытнее.

— Пусть и говорят, что Цинлян Юй искусен в ядах, однако я не слышал, чтобы он совершал какие-либо злодеяния. То, что ваш ученик завёл с ним дружбу, вовсе не обязательно дурное дело, почему же, глава, вы так рассердились?

Лицо Фэн Цина, отражавшее его превосходное мастерство совершенствования ци, слегка изменило цвет.

— Он творил бесчинства в моих владениях, притворившись работником… — Он не намеревался рассказывать об этом деле постороннему, однако раз уж начал в порыве гнева, само собой, пришлось продолжать. — Три месяца назад этот человек под видом работника проник сюда. Мой второй ученик оказался неспособен отличить плохое от хорошего и подружился с ним. Затем этот человек отравил главу братства “Циюань”* Мужун Цзо, а когда его раскрыли, мятежник не только не задержал его, но ещё и помог бежать, навлёк на школу несчастье, сделал из нас посмешище!

Циюань — семь начал, Солнца, Луна и 5 больших планет.

— Ну… возможно, у героя Шао были на это причины… — утешил Ли Ляньхуа. — Но зачем Цинлян Юю убивать Мужун Цзо? Учитывая его знаменитые боевые навыки, убивать Мужун Цзо таким путём, кажется… не было нужды…

И в самом деле, глава братства “Циюань” Мужун Цзо не считался в цзянху одним из сильнейших, пожелай Цинлян Юй его смерти, просто убил бы, вовсе не было необходимости на протяжении нескольких месяцев готовить засаду во владениях союза “Ваньшэндао”.

— По моему мнению, Цинлян Юй, естественно, прибыл не для того, чтобы убить Мужун Цзо, он прокрался сюда с иными скрытыми мотивами, — поколебавшись, сказал Фэн Цин. — Но, возможно, не добившись цели, случайно убил Мужун Цзо, дело провалилось, и ему пришлось уйти.

— Ах, вот оно что, — пробормотал Ли Ляньхуа.

Фэн Цин полагал, что на этом его любопытство по поводу “домашнего ареста ученика” должно быть удовлетворено, однако Ли Ляньхуа неожиданно продолжил расспросы.

— Где умер Мужун Цзо?

Вопрос даже у Фэн Цина вызвал лёгкое раздражение — это уже переходило всякие границы, однако он всё же снизошёл до ответа.

— В переднем саду.

К этому моменту Бай Цяньли с трудом отыскал платья, которые любила носить Фэн Сяоци, белые как снег, ещё источающие сильный аромат. Ван Баши тут же уставился на них.

— Да, такое… такое… белое-белое, длинное, с вуалью…

Едва прозвучали эти слова, Фэн Цин наконец побледнел — раз и бирка, и платье принадлежали Фэн Сяоци, это доказывает, что вещи в комнате Ван Баши и правда имеют к ней непосредственное отношение. Повешенная на балке мёртвая свинья, обломок копья, бирка золотого листа — с Фэн Сяоци несомненно случилось большое несчастье, иначе она не потеряла бы даже нательное бельё.

Вот только сейчас — платье Фэн Сяоци, бирка Фэн Сяоци, но где же она сама?

Где она?

— Глава союза, боюсь, маленькая шимэй и правда попала в беду, — тяжёлым голосом произнёс Бай Цяньли. — Я уже отдал приказ расследовать, но так и не удалось выяснить, кто оказался таким быстрым, что не прошло и большого часа, как все улики сгорели. Если бы Ван Баши с хозяином Ли, по счастливой случайности, не пошли поесть доухуа, боюсь, и единственный свидетель бы погиб.

На лице Фэн Цина отразилась ярость — впервые с самого основания союза “Ваньшэндао” кто-то осмелился дёрнуть тигра за усы, покусившись на его дочь.

— Бай Цяньли, возьми сто пятьдесят охранников из зала Золотых клёнов и переверните в деревне Цзяоян каждый камешек!

Внезапная вспышка ярости благовоспитанного главы союза напугала Ли Ляньхуа. Говорят, страшнее всего гнев спокойных людей — вот уж точно правда, никакого обмана. Он взглянул налево — Фэн Цин говорил, взглянул направо — Бай Цяньли кивал, похоже, у обоих не было к нему дел, он не удержался, шагнул в сторону и непринуждённо направился в играющий всеми красками сад.

Когда он вышел из главного зала, повеяло сладким ароматом — снаружи всё было засажено золотисто-оранжевыми розами неизвестного сорта. Он глубоко вдохнул и тут же почувствовал, как его окутал дурманящий запах, казалось, даже кости в теле как будто бы стали легче. Если бы Фан Добин увидел столько цветов, то счёл бы зрелище вульгарным, но Ли Ляньхуа с наслаждением любовался ими.

Звуки хуциня уже затихли, Ли Ляньхуа покружил по саду — хотел было из любопытства осмотреть покои пропавшей Фэн Сяоци, но двери в них были заперты, а в воздухе витало благоухание. Аромат уже был ему знаком — платья Фэн Сяоци пахли точно так же, однако не цветами. Он надолго замер у покоев с вытянутой шеей и вдруг сообразил, что это мускус. Просто во дворе смешалось слишком много запахов, и их трудно было различить. Едва распознав мускус, он поводил носом, однако аромат доносился не из комнаты.

Ли Ляньхуа некоторое время принюхивался как собака, и в конце концов обнаружил среди цветов и трав за дверями покоев Фэн Сяоци множество вышвырнутой и испортившейся еды, выброшенных жемчугов, яшмовых колец, шпилек и брошей, даже румян и пудры, в одной из яшмовых тарелок ещё осталась половина супа из красной фасоли — нрав у барышни был ещё тот.

Нахмурившись, он долго искал, пока не обнаружил источник мускусного запаха — маленькую курильницу, закинутую в сад за домом и погребённую в цветочных зарослях. Её трудно было заметить, если не искать специально. В курильнице ещё осталось немного тлеющего мускуса, неудивительно, что он всё так же сильно благоухал.

Он искал, откуда взялась эта курильница, и вдруг увидел, что неподалёку, среди пестреющих всеми красками всевозможных цветов, неподвижно сидит невысокий и полный молодой человек, с головой как готовое треснуть яйцо, в поясе словно валун. В руках он держал хуцинь. При свете солнца казалось, что у толстяка нет шеи, голова как будто лежала на плечах. Неясно, где плечи переходили в грудь, между грудью и животом тоже не было особой разницы, и из-за этого голова словно росла прямо из брюха. Человек был необычайно круглым, однако отличался удивительно белой и румяной кожей и, несмотря на свою тучность, не казался уродливым — словно на огромную белоснежную маньтоу положили подрумяненную маньтоу поменьше. Обе ноги его были закованы в железные кандалы.

Определив по хуциню и кандалам, кто это, Ли Ляньхуа радостно окликнул толстяка.

— Молодой герой Шао, давно хотел с вами познакомиться.

Румяный толстяк потрясённо замер, в замешательстве посмотрел на медленно подошедшего учёного в серых одеждах. Человек этот показался ему незнакомым, прежде он его не встречал.

— Кто вы?

— Ли Ляньхуа к вашим услугам. — довольно поприветствовал его жестом незнакомец.

— А, так вы знаменитый целитель Ли, — отозвался толстяк.

Хоть он и признал, кто это, но явно не понимал, как чудесный целитель, чьё имя потрясает Поднебесную, очутился перед его глазами.

— Неужели в союзе кто-то подхватил странную болезнь?

— Нет-нет-нет, — замотал головой Ли Ляньхуа. — Все в вашем союзе в добром здравии, свежие и румяные, ловкие тигры и свирепые драконы… — Он помолчал и улыбнулся. — Я пришёл послушать, как вы играете.

Румяный толстяк поднял голову, несколько возгордившись.

— Так вы знаток. Неужто мой шифу пригласил вас нарочно, чтобы одурачить меня? — Он оглядел Ли Ляньхуа с головы до ног, и взгляд его напоминал мясника, занёсшего нож на свиньёй. — Пусть имя у вас и громкое, внешность приятная, но увы, выглядите вы человеком без вкуса… Не стану играть. — решительно отрезал он. — Пока знаю, что вы в саду, к струнам не притронусь.

— Почему это я выгляжу человеком без вкуса… — нахмурился Ли Ляньхуа.

Толстяк поднял жирный палец и указал.

— Ваше тело выглядит слабым, значит, не уделяете достаточно времени тренировкам, лицо изжелта-бледное и измождённое — очевидно, ночами предаётесь весенним утехам, ни на одном из десяти пальцев нет мозолей — вы явно не пишете и не играете на музыкальных инструментах. Боевые навыки ниже среднего, внешность нездоровая, да к тому же чужды четырём занятиям учёного* — если я, Шао Сяоу стану играть на хуцине такому человеку, разве это не будет унизительно, разве я не потеряю лицо?

Четыре занятия учёного — цинь, шахматы, каллиграфия, живопись.

— Ну… как говорится, не суди человека по наружности, — сказал Ли Ляньхуа. — Я не высказывал отвращения к вашей полноте, как же вы можете досадовать на то, что я выгляжу недостаточно благородно?

Шао Сяоу замер и вдруг расхохотался во весь голос.

— Ха-ха-ха, а вы занятный человек. — Он опустил хуцинь и посветлевшим взглядом посмотрел на Ли Ляньхуа. — Что вы хотите узнать?

Ли Ляньхуа тепло улыбнулся.

— Юный герой Шао и правда умён. Я лишь хотел узнать, кто завладел вещью — Цинлян Юй или ваша шимэй?

Шао Сяоу неожиданно окаменел, словно совершенно не представлял, что ему могут задать такой вопрос, хитрый плутовской блеск в его глазах исчез, затем снова потихоньку вернулся.

— Как вы… — Он вдруг разволновался, в глазах загорелся бесконечный восторг. — Как вы поняли, что нужно задать этот вопрос? Догадались?

Улыбка Ли Ляньхуа стала ещё более невозмутимой.

— Герой Шао всё ещё не ответил мне, это был Цинлян Юй или же ваша шимэй, Фэн Сяоци?

Шао Сяоу уставился на него маленькими глазками — вообще-то глаза у него были большие, просто под слоем жира превратились в узкие щелки.

— Завладел чем?

— Мечом “Шаоши”, — ласково ответил Ли Ляньхуа.

Шао Сяоу сощурился так, что его глаза-щелочки совсем исчезли.

— Вы знаете… — наконец заговорил он после долгого молчания. — Вы и правда знаете…

Ли Ляньхуа довольно осмотрел цветущий сад.

— Знаю.

— Шимэй, — ответил Шао Сяоу.

— Тогда… куда она отправилась? — медленно спросил Ли Ляньхуа. — Вам ведь известно, куда она отправилась, верно?

Шао Сяоу горько усмехнулся.

— Проклятье, надеюсь, что знаю, и сначала мог убедиться, но шифу запер меня здесь, и теперь я не могу быть уверен. — Он длинно выдохнул, воодушевление сменилось подавленностью. — Шимэй последовала за Цинлян Юем, если бы я тогда задержал её или догнал, она бы не пропала, но я и не удержал её, и не погнался за ней. — Он с безграничной досадой скрипнул зубами. — Я просто позволил шифу запереть меня здесь, думал, что она вернётся.

Ли Ляньхуа молча слушал, не вмешиваясь.

Досада Шао Сяоу не продлилась долго, он вдруг поднял голову.

— Как вы об этом узнали? Даже шифу и дашисюн не знают. И как вы поняли, что Цинлян Юй приходил за мечом “Шаоши”?

— Цинлян Юй пробрался во владения союза “Ваньшэндао”, конечно же, с каким-то умыслом. — Ли Ляньхуа дотронулся до растущей рядом розы, погладил нежные лепестки, влажные на ощупь от росы. — Он был под прикрытием на протяжении трёх месяцев. С его способностями к искусству ядов, если он хотел кого-то убить, боюсь, отравил бы весь союз “Ваньшэндао” и не по одному разу, и даже если бы никто не умер, без пострадавших бы не обошлось… Очевидно, он прибыл не ради убийства. А раз не ради убийства, то значит, чтобы что-то забрать. — Он улыбнулся. — Так что ради чего настолько ценного, что Цинлян Юй не остановился перед смертельной опасностью, чтобы приехать и украсть?

— В союзе полно сокровищ, — сердито закатил глаза Шао Сяоу. — Может, Цинлян Юй просто задолжал денег…

— Но Цинлян Юй убил Мужун Цзо, — улыбнулся Ли Ляньхуа и обмахнулся рукавом. — Он убил Мужун Цзо в переднем саду.

— И что потом? — вытаращил глаза Шао Сяоу.

— А потом он сбежал, практически улетел, — непринуждённо и неторопливо проговорил Ли Ляньхуа.

— И это верно, но опять-таки, что с того?

— С огромными способностями Цинлян Юя, стоило ли ему так беспокоиться и немедленно сбегать после убийства какого-то никчёмного Мужун Цзо? Он скрывался три месяца, столько сил вложил, но в итоге сбежал, убив лишь одного — разве не странно? — Не спеша, он снова перевёл взгляд на Шао Сяоу. — И ещё куда более странно, что любимый ученик Фэн Цина, юный герой Шао почему-то прикрыл его, позволив побыстрее сбежать… Вот что самое странное.

— Чего я желаю, даже моего шифу не касается, а вам какое дело? — фыркнул Шао Сяоу.

— Затем ваша шимэй пропала… — улыбнувшись, продолжал Ли Ляньхуа. — И всего через несколько дней после её исчезновения, в дровнике борделя деревни Цзяоян обнаружили её одежду и бирку — к несчастью, все эти вещи нашли на мёртвой свинье.

На словах “к несчастью, все эти вещи нашли на мёртвой свинье”, Шао Сяоу наконец переменился в лице.

— Раз это Цинлян Юй сбежал, почему же вы подозреваете мою шимэй?

— Потому что я знаю, что меч “Шаоши” — подделка, — мягко ответил Ли Ляньхуа.

Шао Сяоу фыркнул дважды.

— Дашисюн оберегает этот меч как сокровище, как он может быть подделкой? Посмотрите на его материал, на его вес…

— Ножны настоящие, однако меч подделка, — улыбнулся Ли Ляньхуа. — Меч “Шаоши” тогда упал в воду отдельно от ножен и пролежал на дне несколько лет, а пружинный механизм на нём был повреждён ещё до этого, так что никак не мог безупречно работать до сих пор. Кто-то сделал из похожего меча подделку и украл настоящий. Меч “Шаоши” — фальшивка, однако когда герой Бай приобрёл его за кругленькую сумму, почтенный господин Мо Цанхай подтвердил его подлинность, следовательно, меч был настоящий. Но теперь он подделка, так что же произошло за то время, как его подменили? Во-первых, сюда проник Цинлян Юй, во-вторых, ваша шимэй пропала. — Он неохотно выпустил из пальцев цветок розы, словно не желая расставаться с её лепестками.

— Герой Бай живёт в первом доме слева от переднего сада, Мужун Цзо умер в переднем саду. Следовательно, Цинлян Юй находился поблизости покоев героя Бая, а после смерти Мужун Цзо сбежал — почему? — Он говорил спокойно. — Есть два варианта. Первый — он проник в покои героя Бая, подменил меч, забрал настоящий и немедленно ушёл, а Мужун Цзо, возможно, случайно встретился ему по пути туда или обратно, поэтому он убил его уже не скрываясь. Второй — он проник в покои героя Бая, но обнаружил, что меч “Шаоши” — подделка, и немедленно убрался.

— Впечатляет, впечатляет! — Шао Сяоу дважды хлопнул в ладоши.

— Вы позволили мне победить, — со смехом сказал Ли Ляньхуа, сложив руки в ответном жесте.

— Если вы сумеете угадать, почему я помог Цинлян Юю, возможно, я и расскажу вам, куда могла отправиться шимэй, — загадочно улыбнулся Шао Сяоу, обнажив пару острых торчащих вперёд клыков.

— Что же тут сложного? — пожал плечами Ли Ляньхуа. — Вашей шимэй понравился Цинлян Юй и она помогла ему украсть меч, или же вам понравился Цинлян Юй, и вы помогли ему украсть меч, одно из двух…

— Тьфу-тьфу-тьфу! — разозлился Шао Сяоу. — Да мне скорее вы понравитесь, чем этот смазливый красавчик! Шимэй… — Он вдруг запнулся и через некоторое время с досадой договорил: — Ей и правда приглянулся Цинлян Юй.

— Поэтому когда Цинлян Юй бежал после убийства, вы боялись, во-первых, что сердце шимэй будет разбито, а во-вторых, что ваш шифу придёт в ярость, когда узнает, и помогли ему.

Шао Сяоу кивнул.

— Мужун Цзо тот ещё подлец. В день, когда они с Цинлян Юем столкнулись в комнате дашисюна, Цинлян Юй пришёл украсть меч, а Мужун Цзо пришёл отравить. — Похолодев, его мясистое лицо сделалось суровым. — Дашисюн тогда собирался состязаться с героем Хо из “Сотни рек”, а он хотел намазать ядом золотой крюк* дашисюна, так что поделом, что Цинлян Юй его отравил!

Крюк или гоу — китайское холодное оружие. Основная часть оружия выполнена в виде стальной полосы, один конец которой загнут в виде крюка, а второй конец у рукояти — заострён. В области рукояти с помощью двух креплений присоединена гарда в виде месяца, острыми концами направленного наружу. Затачивалась передняя часть клинка, вогнутая часть «месяца» и внешняя сторона крюка. Общая длина оружия — около 1 метра.

Ли Ляньхуа внимательно слушал.

— Похоже, Цинлян Юй и в самом деле не из тех, кто убивает невиновных. Ваша шимэй наверняка давно раскрыла его намерения, однако не сказала ни главе союза, ни герою Баю, а наоборот, втайне помогла ему украсть меч.

Шао Сяоу принялся яростно обмахивать себя рукавами.

— Я тоже давно разгадал его намерения, однако раз он не собирался никого убивать, а пришёл только за каким-то старым барахлом дашисюна, я счёл, что необязательно из-за этого губить человека, поэтому тоже ничего не сказал. Не ожидал, что шимэй втихомолку поможет ему украсть меч, но в ночь, когда Цинлян Юй бежал, она последовала за ним. Я думал, шимэй отправилась отдать ему меч, Цинлян Юй не пожелает такую избалованную дикарку, и затем она вернётся, так что попросту позволил шифу запереть себя… Эх!.. Кто же знал, что шимэй не вернётся… — Он покачал головой. — Мне лишь известно, что Цинлян Юй выкрал меч “Шаоши”, чтобы кое-кого спасти, а шимэй наверняка ушла с ним, но куда они отправились, я не знаю.

— Меч “Шаоши” нельзя назвать таким уж острым… — задумался Ли Ляньхуа.

Шао Сяоу стал обмахиваться рукавами ещё сильнее.

— Тьфу-тьфу-тьфу! Не было таких твердынь, какие бы не сокрушил меч “Шаоши” в руках Ли Сянъи, как он может быть тупым?

— Меч “Шаоши” несравненно прочный и упругий, — с серьёзным видом сказал Ли Ляньхуа, — им можно успешно рубить, колоть, наносить удары прямо и плашмя, но если попытаться разрезать им бумагу, пожалуй, даже листок напополам не разделишь… Если Цинлян Юй хотел заполучить острое оружие, боюсь, он будет разочарован.

Шао Сяоу дёрнул своими похожими на редьку ножками, так что железные цепи зазвенели.

— Раз ему так понадобился меч “Шаоши”, думаю, он имел некоторое понимание его особенностей. Вероятно, в каком-то дело никак не обойтись именно без меча “Шаоши”.

Ли Ляньхуа нахмурил брови.

— Пока опустим, кого хотел спасти Цинлян Юй. Барышня Фэн последовала за ним, куда бы они ни отправились, не должны были уйти далеко от деревни Цзяоян.

— Я назвал вас человеком без вкуса, но теперь вижу, что вы не так-то просты, разве что немного зануда… — покивав, заявил толстяк.

Ли Ляньхуа с горечью усмехнулся.

— И всё-таки, почему столь почтительный ученик не объяснил всё наставнику?

Шао Сяоу фыркнул.

— Мой шифу с виду добрый, да сердцем жесток, характером вспыльчив. Цинлян Юй убил Мужун Цзо в его владениях, и пусть у него было хоть десять тысяч причин, а всё же это потеря лица. А что шимэй положила глаз на Цинлян Юя — ещё больший позор. Что толку, если бы я объяснил? Что бы ни сказал, всё бесполезно — ведь я вступил в сговор с противником и предал, а потому считаюсь сообщником.

— Юный герой Шао и правда весьма умён! — похвалил Ли Ляньхуа.

Шао Сяоу и правда был умён и сообразителен, совершенно не чета таким как Фан Добин и Ши Вэньцзюэ.

— Что вы, что вы, — томно отозвался Шао Сяоу.