Лотосовый Терем

Глава 28. Пение сутр, пламя

Храм Пуду, келья настоятеля.

Настоятель Уляо сидел над чашкой риса, погрузившись в глубокие размышления, как вдруг кто-то дважды постучал в окно и со смехом произнёс:

— Молодые монахи в столовой набросились на еду как голодные волки, почему же старший монах только смотрит, но не ест?

— Благодетель Ли, — улыбнулся настоятель Уляо и открыл окно — снаружи стоял Ли Ляньхуа.

— Старший монах, я уже посмотрел, что подают в столовой, в этом месяце еда в монастыре не очень — кроме арахиса, зелени и жареного тофу, только рис да соль, а вы мне всё утро бесстыдно хвастались, какие здесь непревзойдённые овощные блюда…

— Если благодетель Ли желает поужинать, я попрошу повара Гу приготовить специально для тебя. Его жареный арахис, клёцки, лепёшки и стеклянная лапша с острым перцем превосходны…

Ли Ляньхуа вдруг улыбнулся ему.

— А человека зажарить может?

Настоятель Уляо остолбенел, надолго замолчал, и наконец, переспросил:

— Зажарить человека?

Ли Ляньхуа благовоспитанно отряхнул одежду, медленно забрался через окно и сел на тот же стул, на котором сидел утром.

— Фух…

До настоятеля Уляо уже дошли новости об обнаруженном утром обгоревшем трупе, и он как раз тревожно размышлял об этом туннеле, соединяющем храм Пуду и усадьбу “Сотня рек”. Ли Ляньхуа ещё раз рассказал все подробности этого дела и беззаботно проговорил:

— Так что не знаю, может, у вашего повара Гу фирменное блюдо — жареная человечина…

— Почему ты так говоришь? — медленно произнёс настоятель Уляо.

Зная осторожность старого монаха, Ли Ляньхуа усмехнулся.

— Храм Пуду связан с усадьбой “Сотня рек” подземным проходом, один выход ведёт в пагоду и дровник, а рядом с выходом в “Сотню рек” нашли обгоревший труп. В храме Пуду утром ни с того ни с сего упало большое дерево — подозрительно, ведь ветра не было. Старший монах наверняка уже рассмотрел, что дерево переломили “рассекающей ладонью”. Снести крону, но не обрушить всё дерево целиком, возможно только ударив с пагоды той же высоты в пять чжанов, а значит, утром в пагоде кто-то был. К тому же, зачем он переломил верхушку дерева? Разве что… он находился в пагоде, вышел из туннеля и как-то связан с обгоревшим телом. Это во-первых.

— Вчера в пагоде точно кто-то был, — кивнул настоятель Уляо.

— Старший монах знает, кто? — неторопливо спросил Ли Ляньхуа.

Настоятель Уляо медленно покачал головой.

— Моё боевое мастерство имеет пределы, я только слышал, что вчера там кто-то был.

Ли Ляньхуа ненадолго замолк, а потом медленно произнёс:

— Старший монах несёт вздор… разве вы могли не знать, кто вчера находился в пагоде?

— Да? — горько усмехнулся настоятель Уляо.

— Вчера, когда я пришёл, в храме Пуду читали утренние сутры, и вообще-то все монахи должны присутствовать при этом. Старший монах отсутствовал, потому что притворился больным, однако ещё кое-кто не пошёл читать сутры.

— Кто?

— Монах Пушэнь! — раздельно произнёс Ли Ляньхуа и, помолчав, продолжил: — Вы сказали: “Пригласи Пушэня-шичжи в мой зал для созерцаний”. Монашек ответил, что он медитирует у себя — следовательно, он не ходил читать сутры.

Настоятель Уляо тихонько вздохнул, а потом усмехнулся.

— Благодетель Ли внимателен к мелочам, моё восхищение.

Ли Ляньхуа широко улыбнулся.

— То, что он не пошёл читать сутры, вовсе не значит, что в подземном проходе был монах Пушэнь. Это означает лишь, что его никто не видел, когда утром упала верхушка дерева, только и всего. Я считаю, что это был Пушэнь, но начать нужно с обгоревших останков. Во-первых, на теле имеется рана от меча; во-вторых, тот, кто её нанёс — не из учеников “Сотни рек”; в-третьих, проход связывает “Сотню рек” и храм Пуду; в-четвёртых, в храме Пуду только монах Пушэнь владеет фехтованием — так что колотую рану мог нанести только он. Это второе.

Настоятель Уляо улыбнулся.

— Откуда ты знаешь, что заколол жертву не ученик из “Сотни рек”?

Ли Ляньхуа улыбнулся в ответ.

— Судя по тому, что это был удар в грудь, можно понять, что человек с мечом стоял прямо перед ней, если они не были знакомы, то зачем вставать напротив? К тому же, это была не смертельная рана, разве вы не заметили кое-что странное?

— Что? — вдруг спросил кто-то снаружи глубоким голосом. Ли Ляньхуа с Уляо замерли, а человек спокойно продолжил: — Это Цзи Ханьфо.

Другой человек хихикнул и подхватил:

— Бай Цзянчунь.

Послышался ещё один мрачно-надрывный голос:

— Шишуй.

И наконец, последний слабо произнёс:

— Юнь Бицю.

Все четверо “Фобибайши” из усадьбы “Сотня рек” пришли к келье настоятеля. Настоятель Уляо открыл двери.

— Милости прошу, господа, скромный храм Пуду озарился светом…

Шишуй холодно хмыкнул. Не дожидаясь, пока настоятель Уляо закончит с церемониями, они уже вошли и расселись так, будто сидели в комнате с самого начала. Настоятель горько усмехнулся про себя, покосился на Ли Ляньхуа, словно говоря: это всё твоё упрямство и безрассудство, что эти четверо до сих пор такие. Ли Ляньхуа, сидя с добропорядочным видом, деловито продолжал говорить:

— Наверху этого туннеля только один слой каменных плит, когда начался пожар, они потрескались, очевидно, плиты довольно тонкие. Рана мечом была нанесена не смертельная, если она не была немой, то могла бы закричать, но в “Сотне рек” никто не слышал криков о помощи или стонов боли. — Несколько человек кивнуло, Ли Ляньхуа добавил: — Если эти обгоревшие останки действительно принадлежат помогавшей на кухне девушке, Линь Юйжуй, то немой она не была, так почему же не позвала на помощь? Ударивший её мечом стоял напротив, очевидно, не боялся, что она увидит его лицо. На стене в туннеле множество надписей — это можно объяснить тем, что девушка кого-то ждала, и возможно, именно этого человека с мечом, она его знала, и поэтому, когда он её ударил, по какой-то причине не закричала и не позвала на помощь. — Все наморщили лбы, обдумывая это обоснование. — Если бы она договорилась о встрече с учеником из “Сотни рек”, то зачем для этого посреди ночи спускаться в туннель? Очевидно, она встречалась с кем-то, с кем нельзя было видеться. Когда она спускалась в проход, нижняя половина тела была уже скрыта плитами, так что когда а-Фа увидел её силуэт, то принял за призрака. Разумеется, есть вероятность, что она договорилась встретиться с одним человеком, а заколол её другой, но тогда почему она не позвала на помощь? Если это ученик “Сотник рек” ткнул её мечом, но не заколол насмерть, а выскочил из туннеля, закрыл механизм и сделал вид, что ничего не произошло — то это расходится с логикой, поскольку Линь Юйжуй была ранена не смертельно и могла опознать преступника, а значит, варианты “сбежать и притвориться, что ничего не произошло” и “не заколоть насмерть” не могут существовать одновременно. Исходя из этого, я полагаю, что ранил её не ученик из “Сотни рек”, а человек, с которым она договорилась встретиться, — улыбнулся Ли Ляньхуа. — Так что, исходя из того, что рана была нанесена мечом, это был не ученик “Сотни рек”, а в храме Пуду только монах Пушэнь владеет искусством фехтования — можно догадаться, что она встречалась с монахом Пушэнем. Монахам запрещается быть с женщинами, так что Линь Юйжуй виделась с тем, с кем нельзя было видеться.

Все глубоко задумались, Юнь Бицю первым кивнул. Ли Ляньхуа снова улыбнулся, очень дружелюбно.

— К тому же… Есть ещё одна улика, которая доказывает, что она ждала монаха. Вы видели, что на стене начерчено “Из привязанности рождается печаль”? — Цзи Ханьфо кивнул. Ли Ляньхуа посмотрел на настоятеля Уляо. — Старший монах…

— Это песня из “Главы о приятном” “Дхаммапады”, переведённой на наш язык Вэй Динанем, аскетом из Тяньчжу. — Помолчав, он медленно процитировал: — “Из привязанности рождается печаль, из привязанности рождается страх; у того, кто освободился от привязанности, нет печали, откуда страх?”

— Это буддистский гимн, — сказал Ли Ляньхуа. — Если бы она встречалась не с монахом… — Не успел он договорить, как Бай Цзянчунь громко фыркнул.

— Много монахов я видал, но такой фразы ни от одного не слыхал.

— Верно, верно, — закивал Ли Ляньхуа. — Если бы она встречалась не с монахом, то, можно предположить, не смогла бы написать эти слова. А если она встречалась с монахом и получила удар мечом в грудь, то, скорее всего, это монах Пушэнь, который, к тому же, сегодня утром не участвовал в чтении сутр. Подытоживая всё сказанное… Монах Пушэнь под подозрением.

— Благодетель Ли, — вздохнул настоятель Уляо, — я не был искренен, преступил обеты и солгал, и ждёт меня за это ад вечных мучений*. Человек, который ранил мирянку мечом — и правда Пушэнь-шичжи.

Ад вечных мучений — последняя из 8 ступеней горячего ада, где грешник обречён на вечно повторяющиеся перерождения для тяжких мук

Четверо “Фобибайши” ахнули в изумлении — так Уляо с самого начала знал, кто преступник? Но настоятель медленно продолжал:

— Сегодня утром, после ухода благодетеля Ли, из пагоды повалил дым, и он сам понял, что следы невозможно скрыть, пришёл в мою келью и покаялся перед Буддой в своих преступлениях, однако… Пушэнь-шичжи молод и порывист, он только ранил эту мирянку, но не убивал, так что не он виновен в её смерти.

После этих слов в окно вдруг вломился человек, швырнул на пол что-то тяжёлое и завопил:

— Я не нашёл вас в кухне, а когда вышел, увидел, как этот хмырь затаился на земле и подслушивает — ну, я его и схватил. А вы все тут! — Он уставился на Ли Ляньхуа. — Тётушка Ван уже опознала а-Жуй, а в “Сотне рек” подавали ростки бамбука с рубленой свининой…

Ли Ляньхуа улыбнулся ему.

— Я только хотел узнать, не готовили ли в “Сотне рек” в последние пару дней тофу во фритюре?

В окно вломился, конечно же, никто иной как Го Хо.

— Нет! — гаркнул он во весь голос.

— Вот и всё, — просиял Ли Ляньхуа и, глядя на дрожащего на полу человека, ласково спросил: — Повар Гу, пришлась вам по вкусу человечина?

В келье настоятеля тотчас воцарилось гробовое молчание, только слышно было, как этот лысый детина стучит зубами. Наконец он проскрипел:

— Я тоже… я тоже не… ни-ни-никого не убивал…

Ли Ляньхуа вздохнул.

— Когда ты её увидел, в каком она была состоянии?

— Когда я её увидел… — сказал повар Гу. — Она… она… она была уже мертва.

— Помимо раны на груди, были ли другие повреждения? — спросил Ли Ляньхуа.

— У неё в голове была дыра от удара об стену, весь пол залило кровью, из раны на груди тоже вытекло довольно много, она была уже мертва.

— А потом… обжарив хрустящие лепёшки, вы зажарили человека?

Повар Гу задрожал всем телом.

— Я… я… я только…

— Вообще-то я весьма удивлён, — с любопытством произнёс Ли Ляньхуа, — вы увидели мёртвую девушку — как вам пришло в голову приготовить её и съесть?

— Я-я-я… Я однажды… — Покрывшись холодным потом, повар Гу, запинаясь, проговорил: — Однажды я видел одну женщину… Она отрубила руку мужчине, с которым делила ложе, и… и съела…

Юнь Бицю вздрогнул всем телом.

— Кто это был? — ахнул Ли Ляньхуа.

Повар Гу покачал головой.

— Я не… не-не-не… не знаю, красивая как небожительница, когда она грызла пальцы того мужчины, они не помещались у неё во рту, но она была так прекрасна… так прекрасна, что хотелось… хотелось… — Из его горла вырвалось животное рычание. — Хотелось убивать… есть человечину…

Ли Ляньхуа вжал шею в плечи.

— Вы точно видели призрака!

Повар Гу изо всех сил замотал головой.

— Нет, восемь месяцев назад, в городке у подножия горы Цинъюань… я посреди ночи поднялся по малой нужде, а в гостинице по соседству…

Юнь Бицю побледнел.

— Цзяо Лицяо! — выплюнул Цзи Ханьфо.

— У кого ещё такие способности, кроме этой ведьмы… — зло бросил Бай Цзянчунь. — Однако, Ли Ляньхуа, как вы узнали, что этот одержимый ведьмой зажарил а-Жуй?

— А, — отозвался Ли Ляньхуа. — Из-за сковороды. На земле разводили костёр, валялись дрова, даже куриные и утиные кости, было разлито масло, однако сковороды нигде не было. Судя по этим косточкам, кто-то явно часто спускался в туннель, чтобы пожарить и тайком поесть мясные блюда, но так как сковороды там не было — то очевидно, если только этот человек чудесным образом не придумал, чем её заменить, он приносил и уносил её с собой, это во-первых. В туннеле, разумеется, деревья не растут, дрова наверняка украдены из дровника храма Пуду, и никто в храме ничего не предпринял при такой большой пропаже — к тому, кто заведует дровами, определённо возникают вопросы, это во-вторых. Устроивший поджог с помощью масла, был явно не из “Сотни рек” — иначе бы знал, что плиты у входа хрупкие и могут потрескаться от огня, к тому же, он явно ушёл в сторону храма Пуду, это в-третьих. А ещё… — Он помолчал. — В руке, которую зажарил этот уважаемый Гу, был зажат кусочек жареного тофу. Думаю… Возможно, когда отрубленную руку опустили в кипящее масло, мышцы стянулись, и ладонь сжалась. По совпадению, перед этим вы жарили тофу и не заметили, оставшийся в масле кусочек попал в руку а-Жуй. В “Сотне рек” последние несколько дней жареный тофу не готовили, тогда как в храме Пуду в этом месяце его подают каждый день. Вы заведуете в монастыре дровами, продуктами и маслом, можете взять сковороду, когда пожелаете, и вход в туннель находится в дровнике. Если не вы пожарили покойную, то неужто она сама приползла к вам на кухню и бросилась в сковороду? — сказал Ли Ляньхуа, уставившись на него. — Жуть какая-то, я боюсь призраков…

Повар Гу обхватил голову руками.

— У меня тогда рассудок помутился. Когда рука оказалась в сковороде… я перепугался… не стал её есть, я не ел её, только отрубил и пожарил… Вчера вечером я только пожарил руку…

— А сегодня утром? — спросил Ли Ляньхуа.

— Утром я испугался, что обнаружится, что я тайком ел мясное и жарил труп, — дрожащим голосом ответил повар Гу. — И пока они читали утренние сутры, прокрался в туннель, разогрел масло и облил тело, чтобы сжечь, но она вся была в крови, и горело плохо. Я сорвал одежду, но по неосторожности вместе с кожей, до смерти перепугался, выбежал в дровник, завалил вход дровами и больше не осмеливался спускаться.

— Вы не знали, что в туннеле есть другой выход? — продолжил допрашивать Ли Ляньхуа.

— Не знал, — помотал головой повар Гу. — Я знал только, что под дровником есть глубокая расщелина, и раньше… часто ускользал туда, чтобы тайком поесть мяса.

Настоятель Уляо вздохнул.

— Наверняка утром Пушэнь-шичжи тоже спустился в туннель за той мирянкой, однако ты запечатал вход, и ему пришлось выходить через пагоду, амитабха… — Он поднялся на ноги и спокойно вышел за дверь, а вскоре вернулся, ведя за собой молодого долговязого монаха приятной наружности, и кивнул Цзи Ханьфо. — Передаю его в ваши руки.

Цзи Ханьфо наклонил голову; “Фобибайши” проведут дознание монаха Пушэня и повара Гу и в течение семи дней вынесут решение: посадить в тюрьму, или лишить боевых навыков, или отправить на три года в банду нищих — и тому подобное. Всякий, кто совершил преступление, должен понести наказание. Лицо Юнь Бицю становилось всё более несчастным — он никак не мог избавиться от мыслей о Цзяо Лицяо, пожирающей человечину; эта женщина, прекрасная как фея, с нежными речами и странным поведением… Неважно, самые отвратительные и ужасные, или самые нежные и добрые вещи — она всё делала как ни в чём ни бывало…

Ли Ляньхуа посмотрел на Пушэня: этому монаху было не больше двадцати лет, обликом он был отважный словно возвышенный улиньский юноша.

— Зачем ты ударил её мечом?

Пушэнь помотал головой, замер со скорбным выражением лица и снова помотал головой, так ничего и не сказав. Ли Ляньхуа больше не спрашивал, только печально вздохнул: неважно, какова была причина, неважно, хватило ли у него духу убить её — всё равно она умерла из-за него… Умерла ли из-за кровопотери, или же сама разбила себе голову… Словом, даже если и так… Эх, жизнь человеческая, эти дела, те дела, об одних раньше думал, что никогда не произойдут, об иных сейчас уверен, что уже не изменить… А на самом деле… трудно сказать… Он вдруг заметил, что хотя всё уже выяснилось, все четверо “Фобибайши” всё ещё пристально смотрят на него, поспешно оглядел себя, не обнаружил ничего странного и улыбнулся им.

— Эх, жизнь, она такая, вот и настало время ужина… — Он встал, потянулся и вцепился в настоятеля Уляо. — Почтенный монах, вы обещали угостить меня постными блюдами.

— Это… это… — растерялся настоятель. — Похоже, повар Гу уже больше не будет готовить…

— Монахи не лгут, — строго заявил Ли Ляньхуа.

Глядя, как они вдвоём направились на кухню, “Фобибайши” обменялись растерянными взглядами. Бай Цзянчунь потёр подбородок.

— Лучше пусть он не окажется главой ордена.

— Это точно не он, — холодно сказал Шишуй, закрыв глаза.

Цзи Ханьфо молча нахмурился, Юнь Бицю покачал головой — он уже давно запутался.