Пять семей. Взлет, падение и возрождение самых могущественных мафиозных империй Америки

8. Премьер-министр

Счастливчика Лучано не стало, но его преступная семья осталась нетронутой и функционировала так же слаженно, как и тогда, когда он стоял у руля.

Согласно традициям мафии, корона босса может быть передана только в случае смерти или отречения от престола. Таким образом, даже за тюремными стенами в пятистах милях от Нью-Йорка Чарли Лаки оставался титульным лидером своей семьи, имея право, если ему это было угодно, передавать команды в город через надежных гонцов, которые навещали его в Даннеморе.

Но повседневные операции банды и принятие срочных решений должны были находиться в руках человека, находящегося на месте событий. Перед тем как отправиться в тюрьму, Лучано передал административные бразды правления «боргатой» регенту Фрэнку Костелло, назначив его исполняющим обязанности босса. В начале тюремного заключения у Лучано еще теплилась слабая надежда, что его приговор будет отменен по апелляции и он вернется на трон. Когда в 1937 году апелляция провалилась, Лучано, похоже, был обречен провести остаток жизни в тюрьме. Костелло по умолчанию получил титул босса крупнейшей мафиозной семьи Америки, под его командованием находилось более трехсот бойцов.

Осуждение Лучано Дьюи парадоксальным образом доказало мудрость управленческой стратегии Лаки, направленной на выживание мафии. Костелло с легкостью занял место Лучано, а остальная структура боргаты — капо, бригады, солдаты, подельники — осталась в безопасности. Правоохранительные органы, возможно, и радовались победам над Лучано и Капоне, но они не понимали, что в семьях организованной преступности произошли сейсмические изменения: жизнеспособности мафиозных семей не угрожало тюремное заключение одного из лидеров. В отличие от слабо организованных еврейских и ирландских этнических банд, бессистемно созданных такими людьми, как Датч Шульц и Оуни Мэдден, сплоченная боргата не распадалась при внезапном отсутствии ее главы.

Дьюи и его преемники на протяжении десятилетий после 1930-х годов успешно преследовали десятки итало-американских и других этнических мафиози среднего и низшего звена. В соответствии с действующими законами Дьюи сосредоточился на отдельных людях, а не на их организациях. Сомнительно, что Дьюи — самый выдающийся и уважаемый прокурор-рэкетир своей эпохи — и другие ведущие правоохранительные органы представляли себе масштабы мафии и ее могущество.

В 1937 году Фрэнк Костелло был очень уважаемой и известной фигурой в преступном мире Нью-Йорка и в мафиозных легионах страны. Однако он взял под контроль семью Лучано, не вызвав ни малейшего интереса или беспокойства у нью-йоркских и федеральных правоохранительных органов.

Названный Франческо Кастилья в 1891 году, он был младшим из шести детей в семье из Козенцы, горной деревушки в Калабрии, провинции на ноге Италии. Семья эмигрировала, когда Костелло было четыре года; по его словам, места в купе было так мало, что он спал в большом кухонном котле. Путешествие закончилось в Восточном Гарлеме, и, как и многие его будущие партнеры по мафии, он променял деревенскую бедность на городские трущобы.

В семнадцать и двадцать один год Костелло арестовывали за грабежи женщин на улицах, но алиби, предоставленное родственниками и друзьями, позволило ему оправдаться. Ему повезло меньше в двадцать три года, когда он был задержан за скрытое ношение оружия и отсидел десять месяцев в тюрьме. Позже он утверждал, что больше никогда не брал в руки оружие и что тюремное заключение научило его добиваться результатов, используя голову, а не насилие.

Выйдя из тюрьмы, Франческо Кастилья легально сменил имя на Фрэнка Костелло, видимо, потому, что ирландское имя звучало более по-американски, и объединился с Лаки Лучано в банде Джо Босса Массерии. Частично финансируемый Арнольдом Ротштейном, Костелло стал главным бутлегером. Особенно преуспел он в перевозке огромных партий дорогого шотландского виски из Канады в Нью-Йорк. Под влиянием этнической политики Лучано Костелло не стеснялся создавать временные партнерства и заключать сделки с еврейскими и ирландскими торговцами ромом. Друзья Костелло по преступному миру рассказывали, что позже он мог похвастаться тем, что одним из его коллег по борьбе с запретами в 1920-х годах был Джозеф Кеннеди, отец президента Джона Кеннеди.

Готовясь к окончанию сухого закона, Костелло сосредоточился на совершенствовании своих игорных и букмекерских рингов. Одним из его блестящих приемов стала организация пулов «увольнений». За определенную плату Костелло позволял мелким букмекерам передавать ставки в его организацию. Когда они были перегружены ставками на одну команду или лошадь и сталкивались с огромными потерями, если их клиенты коллективно выбирали одного крупного победителя, они могли «отложить» часть своих ставок в пулы Костелло.

Еще до отмены сухого закона нью-йоркские гангстеры поняли, что успех Костелло как «короля слотов» — это верная уловка для азартных игр. Одна из его подставных фирм, метко названная True Mint Novelty Company, якобы торговавшая конфетами, была крупнейшим поставщиком нелегальных игровых автоматов в бакалейные лавки, небольшие содовые фонтаны и другие соседские магазины. На пике увлечения слотами в начале 1930-х годов 25 000 «одноруких бандитов» Костелло приносили около 500 000 долларов в день. Прибыль была огромной, даже несмотря на то, что ему приходилось делиться с Лучано и другими членами «боргаты». Естественно, не обошлось без откупов в пользу чиновников Таммани-Холла и полиции, чтобы побудить их игнорировать законы об азартных играх.

Ситуация осложнилась для Костелло в 1934 году, когда реформаторская администрация мэра-республиканца Фиорелло Лагуардиа вытеснила демократов Таммани из мэрии. В результате полицейских рейдов ЛаГуардиа на поставщиков игровых автоматов были обнаружены записи, согласно которым только в 1932 году автоматы Костелло принесли 37 миллионов долларов. Пообещав очистить город от азартных игроков и рэкетиров, вздорный ЛаГуардиа добился огромного пиара, лично орудуя топором, уничтожая конфискованные автоматы и сбрасывая их в реку.

В то время как кампания ЛаГуардиа избавила город от игровых автоматов, Костелло нашел альтернативное место для своего арсенала машин. Вступив в партнерство с южной мафиозной семьей и коррумпированной политической машиной Хьюи Лонга в Луизиане, он наводнил бары и клубы Нового Орлеана и пригородных городов своими «однорукими бандитами». В то время Новый Орлеан был настолько гостеприимен к букмекерам, рулеткам и карточным играм с высокими ставками, что посетители искренне не подозревали, что азартные игры в штате запрещены.

Крестовый поход администрации ЛаГуардиа против игровых автоматов был мелким неудобством, не мешавшим ни общим операциям Костелло, ни операциям других мафиозных семей. Как новый босс Костелло столкнулся с более серьезной угрозой со стороны обиженного соперника из его собственной семьи, Вито Дженовезе, который считал себя законным наследником Лучано.

Амбиции Дженовезе не могли быть так просто отвергнуты Костелло. Он руководил одной из самых жестких команд в семье; его команда была главными киллерами Лучано. Взгляд темных глаз Дженовезе из-под кустистых бровей пугал самого смелого мафиози.

Дженовезе был на шесть лет моложе Костелло, он эмигрировал подростком из Росиглино, городка неподалеку от Неаполя, не получил достаточного образования, сносно говорил по-английски и устроил свою штаб-квартиру в районе Маленькая Италия на Манхэттене. Несмотря на репутацию вора, бандита и убийцы, грузный Дженовезе был арестован лишь однажды, когда ему было двадцать лет, по обвинению в хранении оружия, и отсидел в тюрьме шестьдесят дней. Его склонность решать проблемы — даже романтические — с помощью насилия стала достоянием мафии. Первая жена Вито умерла в 1931 году от туберкулеза, и он влюбился в замужнюю кузину, Анну Вернитико. Соратники считали, что Вито задушил ее мужа, чтобы тот мог жениться на ней.

Когда Костелло сменил Лучано, Дженовезе занялся наркотиками и был главным наркоторговцем семьи. Однако дело об убийстве избавило Костелло от беспокойства по поводу ревности Дженовезе. В 1937 году Вито был замешан в убийстве партнера, который тремя годами ранее помог ему в мошенничестве. Убийство произошло после того, как партнер имел наглость пожаловаться на то, что не получил свою долю награбленного. Узнав, что у прокуроров есть свидетель, готовый дать против него показания, Дженовезе бежал в Италию. Мальчик-иммигрант без гроша в кармане вернулся на родину в комфортных условиях, по слухам, с 750 000 долларов наличными. Кроме того, Анна Дженовезе часто навещала Вито в качестве курьера, каждый раз перевозя от 50 000 до 100 000 долларов наличными от брата Дженовезе, Майкла, который следил за рэкетирскими интересами Вито в Соединенных Штатах.

Уход Дженовезе устранил внутреннюю враждебность к правлению Костелло со стороны других группировок семьи и утихомирил недовольство его большой долей семейных богатств от азартных игр, ростовщичества, вымогательства в Гармент-центре, а также обычных краж и угонов. Хорошие времена позволили Костелло закрепиться в легальном бизнесе, используя родственников как ширму для инвестиций в импорт спиртного, недвижимость и нефтяные компании.

Безусловно, самой опасной деятельностью Костелло было его тонкое проникновение в важные правительственные учреждения через влияние в Демократической партии города. Он был теневым маклером, который подрывал справедливость в судах и подкупал крупных чиновников, чтобы защитить мафиози и их рэкет. Пользуясь связями Лучано с политиками-демократами, Костелло использовал явные взятки и тайные пожертвования для установления беспрецедентного криминального контроля над Таммани-холлом.

С 1789 года Таммани-холл (или его официальное название — Исполнительный комитет Демократического комитета округа Нью-Йорк) был прототипом политической машины большого города к 1930-м годам. Название «Таммани-холл» стало синонимом фальсификации выборов, заключения муниципальных контрактов и раздачи патронажных должностей. За исключением редких и недолгих побед реформаторов, объединившихся с Республиканской партией для избрания независимого мэра, Таммани доминировал в городском правительстве более ста лет.

Уильям Марси Твид (Босс Твид), председатель Таммани в 1850-х и 1860-х годах, стал непревзойденным символом коррупции. Его самым возмутительным грабежом стало строительство здания суда за мэрией, которое должно было обойтись в 250 000 долларов. Под руководством Твида и его липкими пальцами цена взлетела до 12 миллионов долларов.

За свои излишества Твид в конце концов угодил в тюрьму, где и умер в 1878 году, но его скандалы не смогли положить конец влиянию Таммани. Он был последним протестантским главой Таммани, и его кончина привела к захвату власти чередой ирландско-американских политиков, которые были у руля на момент прихода Костелло.

Избрание Фиорелло ЛаГуардиа в 1933 году и его разгром «Таммани» неожиданно сделали политиков демократической машины более подвластными деньгам мафии, чем раньше. Под благосклонным управлением мэра-плейбоя Джимми Уокера с 1926 по 1933 год Таммани занимала тысячи муниципальных должностей и получала откаты от тех, кто занимал эти должности. ЛаГуардиа лишил Таммани покровительства, огромного количества должностей на государственной службе и возможности получать взятки, заключая муниципальные контракты. Лишившись нормального притока средств для обеспечения выборов на десятки жизненно важных городских должностей, включая должности судей и окружных прокуроров, Таммани обратилась к Фрэнку Костелло. Босс мафии с радостью открыл денежные шлюзы и, в свою очередь, стал фактическим главой Таммани-холла.

«Костелло управлял Таммани на протяжении десятилетий», — отметил Ральф Ф. Салерно, детектив из Нью-Йорка и эксперт по организованной преступности. «Многие политики и судьи были обязаны ему своими выборами и должностями».

Пока не появился Костелло, Демократическая партия города находилась в основном в руках ирландских прихлебателей. Босс мафии решил, что настало время ввести в иерархию Таммани больше итало-американских районных лидеров, многие из которых находились на его содержании, и он это сделал. В результате изменений лидер мафии возглавил самое важное отделение Демократической партии в городе, получив право выдвигать кандидатов на самые высокие выборные должности. Томас Кесснер, биограф ЛаГуардиа, считает, что Костелло перевернул отношения, существовавшие между мафией и лидерами демократов. «В период своего расцвета Таммани продавала защиту организованной преступности, но к 1940-м годам гангстер Фрэнк Костелло стал заправлять всем, и до его ухода Таммани говорила с итальянским акцентом», — пишет Кесснер.

Другие боссы мафии стали обязаны Костелло за то, что он оказывал влияние на них, когда их солдатам и подельникам требовалась услуга от судьи, прокурора или хорошо поставленного городского чиновника. Способность Костелло дергать за политические и судебные ниточки повышала его авторитет в мафиозной комиссии и укрепляла его позиции на переговорах с другими боссами. Среди мафиози его политическая смекалка принесла ему гордое прозвище «премьер-министр».

Судьи, важные политики, конгрессмены, писатели, а также представители нью-йоркского общества и кафе без стеснения посещали званые вечера, которые Костелло часто устраивал в своем пентхаусе в Majestic Apartments с видом на Центральный парк. Со вкусом оформленные в стиле арт-деко, единственными показными нотами в квартире были позолоченное пианино и несколько игровых автоматов. Приветливый Костелло не пытался скрыть своего увлечения азартными играми, призывая своих гостей попробовать сыграть в слоты. Неизменно каждый игрок выигрывал небольшой джекпот из звонких монет. Когда один из гостей попытался вернуть четвертаки, Костелло напутствовал его: «Ты что, думаешь, я сопляк? В моем доме никто не проигрывает».

Костелло успешно маскировал свои политические мускулы и криминальное прошлое от общественности до 1943 года, когда он был поставлен в тупик законным прослушиванием его домашнего телефона, установленным рэкетирами, работавшими на Фрэнка С. Хогана, окружного прокурора Манхэттена, сменившего Тома Дьюи. Расследование не смогло уличить Костелло ни в одном обвинении в рэкете, но прослушка застала его за неприкрытыми разговорами о его участии в избирательных кампаниях. Разговор с Томасом Аурелио, который только что получил от Таммани-Холла кандидатуру на должность судьи Верховного суда штата, наглядно продемонстрировал умение Костелло надевать судейские мантии на услужливых кандидатов.

«Доброе утро, Франческо, как дела, и спасибо за все», — сказал Аурелио в качестве вступительного слова.

«Поздравляю, — ответил Костелло. — Все прошло идеально. Когда я говорю тебе, что дело сделано, можешь не сомневаться».

«А сейчас, — продолжил благодарный Аурелио, — я хочу заверить вас в своей преданности за все, что вы сделали. Она нерушима».

На слушаниях, посвященных выдвижению кандидата, Костелло с готовностью признался, что заручился благословением Таммани для Аурелио, что обеспечило его избрание. Невозмутимый Костелло признал, что именно он поставил на пост нынешнего лидера Таммани-холла Майкла Кеннеди, убедив четырех руководителей округов поддержать его. У Костелло было простое объяснение, почему руководители округов последовали его совету: они были «старыми друзьями».

Прокурор опубликовал телефонные записи в прессе, пытаясь сорвать судейство Аурелио. Тем не менее, при поддержке Таммани Аурелио был избран на четырнадцатилетний срок. Разоблачения закулисных политических сил Костелло принесли ему широкую известность, но не смогли ослабить его хватку в Таммани-холле.

Спустя годы откровения о встрече Костелло с Уильямом О'Двайером показали, как его власть распространилась на мэрию, когда демократы вернули себе пост мэра города в 1946 году. Бывший полицейский, адвокат и судья, демократ Билл О'Двайер был избран в 1940 году окружным прокурором Бруклина. В следующем году, как кандидат от демократов, он потерпел поражение на выборах мэра от Фиорелло ЛаГуардиа, который получил третий срок. Во время Второй мировой войны О'Двайер, теперь уже бригадный генерал армии, присутствовал на коктейльной вечеринке в пентхаусе Костелло в декабре 1942 года. Там же присутствовали три высших руководителя Таммани-Холла, и свидетели видели, как О'Двайер и Костелло долго беседовали в углу.

Невозможно представить, чтобы О'Двайер, будучи окружным прокурором и опытным политиком, не знал о криминальном авторитете Костелло. Политические инсайдеры считают, что О'Двайер, скорее всего, смотрел в будущее и добивался доброй воли Костелло и его одобрения для выдвижения на пост мэра от демократов в 1945 году. Он заручился поддержкой Таммани и был избран.

Встреча с Костелло стала достоянием общественности после того, как О'Двайер покинул свой пост. Бывший мэр утверждал, что искал Костелло в рамках военного расследования сообщений о том, что деловой партнер Костелло обманывает армию при заключении контракта на производство униформы. Однако О'Двайер признал, что никогда не подавал официального рапорта о контакте с Костелло или о предполагаемом расследовании контракта на производство униформы.

Дважды избранный мэром в 1940-х годах, О'Двайер признал, что после ухода с поста был обязан Костелло политическими услугами. По признанию О'Двайера, часть долга была погашена назначением друзей Костелло и других мафиози на важные муниципальные должности, в том числе комиссара пожарного департамента и второго по значимости чиновника в городском юридическом отделе. «Есть вещи, которые нужно делать политически, если хочешь сотрудничества», — загадочно ответил О'Двайер, когда его спросили о назначениях и отношениях с Костелло. Суть признания О'Двайера была очевидна: мафия десятилетиями была невидимой силой в политическом управлении крупнейшим городом Америки.

В редких интервью, которые давал Фрэнк Костелло, он никогда не признавался в причастности к мафии или в попытках коррумпировать правительство Нью-Йорка. Но было очевидно, что он жаждал такого же признания в утонченном высшем свете, какого добился в преступном мире. «Других детей воспитывают хорошо, отправляют в Гарвард и Йель, — говорил он, сетуя на свое скудное образование и уличный говор «дэс и дос». — А я? Я был воспитан как гриб».

В поисках внутреннего покоя, находясь между преступными группировками и уважаемым обществом, Костелло обратился к психоаналитику. Его аналитик предположил, что успешный мафиози стыдится своего прошлого, и порекомендовал ему бросить своих старых приятелей и завести новые отношения, проводя больше времени с культурными друзьями. Это было невозможное решение для босса боргаты, и Костелло бросил аналитика вместо гангстеров.

Несмотря на всплеск заголовков о неблаговидном прошлом Костелло, его значимость и влияние признали филантропические организации, которые искали его поддержки. В 1949 году Армия спасения назначила его вице-председателем благотворительной акции. Костелло с радостью предоставил популярный ночной клуб «Капакабана», тайным владельцем которого он являлся, для проведения ужина по сбору средств Армии спасения. Помимо мафиозных собратьев Костелло, на ужине присутствовали десятки судей, городских чиновников и политиков, которых, очевидно, не беспокоили опубликованные отчеты, порочащие Костелло как представителя преступного мира и политической власти. Примерно в то же время в интервью журналисту Бобу Консидайну Костелло пытался оправдать свою жизнь. Он пытался найти объяснение выбранной им профессии. «Долгое время я пытался понять, что такое рэкетир, — сказал Костелло, а затем приступил к краткой апологии мафии, объясняя социологические причины, побудившие его стать преступником. — Я никогда не ходил в школу дальше третьего класса, но я закончил десять университетов тяжелых испытаний и решил, что рэкетир — это парень, который пытается получить власть, престиж или деньги за счет укоренившейся власти, престижа или денег».