Однажды довелось слышать на хуторе, вблизи Антоновки, песню, пропетую старухой Захарихой, которую туда пригласили на праздники. В большой комнате, у одного из обитателей, сидела Захариха, на столе стояло угощение, пирожки, селедка с луком, бутылка водки и стояли рюмки. Захариха выпила, раскраснелась и начала петь «про Царя Рыдю, которому русский князь голову срубил». Вот слова песни:
Та то ж не туча темная собралась,
не буря-Гром пошла на Русскую землю,
та то пылянка вставала от копыт,
а летела в ней вражья конница.
А сказали Князю русскому,
а дымы показали в степи,
а много дымов горело там,
а оттуда враг шел немилостивый.
А взял Князь жену свою милую,
до сердца прижал, до грудей,
а так ей сказал: «Княгиньюшка!
Плачь, бо плакати надобно.
А иду сем скоро на дымы,
а буду битися с врагами лютыми,
а кому из нас Бог смерть нарек,
того не ведаем, а течем так».
Отвечала ему Княгиньюшка так:
«Иди, Княже, что ж плакать нам?
На то мы княжие крови имеем,
а лить нам ту кровь на землю,
а боронить нам ее от врагов!»
Поблагословила она Князя своего,
мужа милого на бой лютый,
а сел он до седла шелкового,
серебряны стремены в ноги вдел,
а поднял шашку свою, тако до неба,
а солнцу сказал: «Блести на нем!»,
та вперед ринулся с полками своими,
а так полетел на врага.
А ветрел он его на выгоне,
за ричкою, за Каялою, у степи,
а там Рыдя видел, а кричал ему:
«Коли смелый такой, кинься на меня,
а покажемо полкам нашим,
як бьемося за землю нашу!»
А Рыдь-царь на него летел с шаблюкою,
а тако вертел вокруг себе,
а Князь русскый на него летел,
а доразу сшибалися, искры метали,
а по железу черкали, по стремени,
а кони храпели, землю рыли,
на дыбка ставалися, на зады седали.
А як удари Рыдь-царь по Князю русскому,
а Князь шашку подставлял,
а летела з него зга ясная.
А як ударил Князь по Рыди тому,
так доразу главу снимал долой,
а хватал ее, в торока вязал,
а гнал вон конноту вражую,
а кого постиг, того забил!
А з головы той Рыдевой Князь наш
ковша зробив, щоб пива пити.
А царь Рыдя, як був безглавый,
так по степу скакал зеленому,
а все голову свою глядив,
а все искал ее в траве густой…
Мы были поражены невероятной стариной этой песни! Ведь она буквально была тысячелетней и, вероятно, относилась еще к поединку князя Игоря с Редедей Койсожским! Откуда старуха За-хариха, малограмотная, могла такие вещи знать? На расспросы наши она отвечала неизменно: «Еще от бабы моей научилась, а баба от ее бабы». Таким образом, она настаивала сама на древней песне, на давнишней традиции. Пела она в тот день разные песни, и про Запорожцев, что «на турка шли по морю, по синему, в челнах малых», и «про Царя Кустрю Хитрого», что «зеленого черта обманул», и про разных воинов древних, например, про Гука-Вояку. Тот Гук затеял в степи скот водить, да налетели на него разбойники, стали «братьев его бить, жен тащить до возов своих, детей резать». Помутилось в очах его, крикнул он: «Боже! Дай мне силу великую, чтоб прославить Тебя перед лицом врага да чтоб разнести его, в прах разбить!» И дал ему Бог силу. Как хватил он одного из разбойников кулаком по лицу, а тот мертвым и пал наземь, и взял у него Гук саблюку, хватил ею по царю ихнему и убил его. Кинулись на него десятеро, убил и их, кинулось сто, он перебил и всю сотню. Разбив врагов, Гук отобрал у них не только свое добро, но и повозки ихние забрал с коньми, и седла богатые, золото, серебро, богатство разное. И поставил Гук на месте том холм большой и сказал: «Приду сюда еще однажды, так церковь Богу поставлю!» Только некогда ему стало. Во все концы земли Русской зовут его: «Беги к нам, Гуче Вояче, на нас враги напали!» Поскакал он на полночь, разбил врагов, а тут с полудня молят: «Помоги, Христа ради!» Кинулся на полдень, а тут с востока крик, а тут с запада. Так и пробегал он сто лет, а не мог вернуться назад, чтоб церковь построить. И только подумает, как опять крик: «Иди до нас! Нас враги режут!» Полетит он, а уже из другого конца крик несется.
В этой песне, безусловно, образ самого Святослава! Это он метался из края в край Киевского государства, обороняя его от хазар, булгар, булангар, византийских греков, печенегов, турков и всех кого попало. Ему некогда было дома посидеть, и Ольга Премудрая не могла его удержать. Он все строил, создавал царство Русское. И если не про него песня говорила, так вообще про Неизвестного Русского Солдата, землю свою защищавшего, которому некогда было даже «Богу помолиться»! Постоянно звали его из края в край государства Русского. Враги с полуночи, с полудня, с запада и востока на Русь шли. Некогда ему было, Гуке-Воину! И вот застает его смерть в поле ратном: «Подошла она и сама смеется, беззубым ртом насмехается: «А что, Гуче, найдешь времячко, чтоб со мной пойти? А не найдешь, так и без того возьму!» — «Дай мне, Смерть, годок времени! А хочу я церковь строить!» Рассмеялась Смерть, ответила: «Думаешь, Богу нужна твоя постройка? Добре уж, что хотел сделать, и так она, как всамделишная, построенная, тебе на Том Свете зачтется!» И хотела она косой косить, чтоб Гука умертвить, а тот молит: «Ради Господа самого Христа! Погоди полгодика, чтоб церкву сделать!» — «Ни полгодика, ни полдня, ни минуты!» — отвечала Смерть, косой махнула и замертво Гука повалила, а сама сказала: «Другой без тебя построит!» И пришел другой на место то, и стал озираться, и сказал вслух: «А ежели бы здесь да церкву поставити? Вот добре было бы!» И сказал, стал ров рыть, кругом обводить, а там камни класть, основу ставить, возвел стены наполовину, а уже Смерть стоит, смеется, зубоскалит: «Пора и тебе, другой достроит!» И махнула косой, и упал он, а на его место четверо стало, и пока стены вели, а пока крышу ставили, и за ними Смерть пришла. А на их месте уже артель целая! Так Смерти и не удалось Гукова дела нарушить, строению помешать».
В Юрьевке считалось, что Мряка каким-то образом связан с Гуком. Говорили: «А чтоб тебя Гука-Мряка взял!» Вероятно, то было позднейшее, уже христианское влияние. Между тем спор Гука со Смертью заставляет нас подумать, что в этом лице не только Князь Игорь совмещен, но что есть в нем и более древний герой, и, вероятно, степного периода жизни наших пращуров. Что это так, говорит нам одна из первых фраз: сначала был один Гука, а потом стал другой, после смерти другого Гука артель оказалась целая. Это значит, что говорится о потомстве Гука, размножившемся за какое-то время. Главная мысль та, что Гуке в его борьбе за целость земли Русской времени не было, чтоб возвести церковь, т. е. достигнуть общей цели Гукова рода. В постройке выведено дело рода, цель потомства. В этой части Сказа смертный человек, хоть и Богатырь-Гу ка, борется со Смертью, ему мешающей. Работа Смерти становится все трудней, ввиду размножения рода в племя. Этим подчеркивается непрерывность жизненного усилия, которому придается героическое значение. Не то что простая жизнь, как у всех, а жизнь, имеющая целью создать что-то большое. Тем не менее, если мы упоминаем о Гуке-Мряке, говоря притом, что это позднейшее, уже христианское влияние, мы исходим из постулата, что греческие проповедники христианства назвали древних славянских Богов «беси бо суть», а с ними и героев, ибо по славянскому, как и по ведическому верованию, «Души Героев идут в Небо, где сияют как Звезды». Эти Души сливаются с Божеством. Они растворяются в Агни. Савитри — одна из ипостасей Агни, а Савитри — Бог героический, почти как сам Индра. Здесь не простая аналогия, а родство. Души Героев идут к Агни и Савитри. Они «вспыхивают, как Солнца» («Риг-Веда»). Падучие Звезды-Души Праведников, идущие в Рай, — это народное поверье. Между тем Гука-Мряка — образ тьмы! Если не принять постулата, что проповедники ассимилировали Божества и героев, особенно древних, «с Бесями», то тогда возникнет противоречие. Правда, развитие верований заключается в выявлении противоречий, затем — в примирении таковых с основной идеей. Однако здесь противоречие, доходящее до полной противоположности: «Души, вспыхивающие Солнцами» и «Гука-Мряка — образ тьмы». У старых вятских язычников XIX века сохранилась легенда, что славян вывел из Арии вождь по имени Савитри, но мы считаем, что это имя вообще обозначает «Спасителя Душ», или Божество, в котором растворяются души героев. Легенда эта только лишний раз доказывает нам общность славян и ведийцев. По нашим сведениям, «праотец Орей вывел славян из страны Иньской» («Дощьки Изенбека», Брюссель). Согласно этой версии, «у него было три сына: Кий, Щек и Хоров», что совпадает и с версией летописца: «Три брата: Кий, Щек и Хориа». Это доказывает, что славяне не сами вышли, а были ведомы кем-то, т. е. что у них были какие-то вожди. На Днепре произошло разделение славян на три ветви: Кий остался в Киеве, Щек ушел в Чехию, а Хорив на Балканы. Значит, деления этого до Днепра не было, а произошло оно лишь на Днепре. Как же могли править три брата? Вероятно, при живом Отце. Таким образом, имя Орея (в котором легко видеть имя Ария) могло быть действительным, как действительными могли быть имена и трех братьев. Захариха (Антоновка) говорила и такой сказ: «Поделились люди сразу, как нашли наши земли. Каждого жена потянула в свою сторону, а до того все у них было общим, и хлеб, и скот. А когда начался великий разлад между ними, взял один из них, кузнец по ремеслу, в руки кий (дубину) и сказал: «Ото ж я буду главный, и город тут построим, а имя ему будет Киев, потому что без кия с людьми и сговорения нет», а другие не хотели того, тогда он сказал им, чтоб они шли куда хотят, а кто хочет с ним, чтоб город городили. В этих словах легко узнать пересказ начала летописи Нестора. Народная память сохранила обстоятельства разделения славян. Захариха говорила: «Другие были не такие, як наши, а были очень жадными». Мы знаем, что известная материалистическая черта у западных славян сохранилась и до наших дней. Это могло действительно послужить причиной разделения. Однако возможно, что здесь были причины и другого рода, а именно нежелание подчиняться старшему в роде. Эта черта присуща и нам, русским, к нашему сожалению!