Русские сказания

ДУША РОЖЕНИЦЫ

Культ Рода-Рожанича, или Рожаница, — древнейший языческий культ, идущий из древности, может, лежащий еще в неолите. Но пока в библейском понимании рождение ребенка разрешено Богом: «Плодитесь и размножайтесь, наследите землю!» Псалом Давида, кажется, говорит: «Во гресех зачала меня мати». Это противоречие мы уже указывали на предыдущих страницах. Со временем в греческом аскетизме рождение приобрело характер греховный, подкрепленный еще понятием о первородном грехе, от которого Христос избавил людей, но вместе с тем греховность зачатия и рождения остались, ибо женщине читается очистительная молитва после родов. Вероятно, это понимание идет тоже издалека, еще со времен древнейших, когда племя рассматривало свою кровь как нечто драгоценное, поддерживающее Род, в то время как женщина ежемесячно теряет эту драгоценную кровь, а потому она как бы приносит зло Роду (Племени), и рождение, сопровождающееся тоже кровотечением, нечисто поэтому. Пролитие крови между членами Рода (не смешивать со славянским Род-Рожаницем) было строго запрещено, между тем женщина ее проливала, а потому если нет в этом прямого преступления, то есть косвенное. Отсюда женщина нечиста в дни своих кровей и нечиста в день родов. Мы не настаиваем, что это так, но считаем, что это похоже на истину. С другой стороны, Бог по Библии разрешает «плодиться и размножаться», а тогда, значит, кровь при родах — законное явление. Славянское язычество смотрело на это иначе; оно считало, что как сам Род-Рожаниц породил людей, так и люди, подражая Роду-Рожаницу, порождают детей. В этом, следовательно, славяне не видели греха, да еще первородного. Отсюда душа роженицы «близка Богу». В момент рождения, особенно при трудных родах, крестьяне приходили просить священника открыть Царские врата в церкви и зажечь свечи. Душа роженицы, борющаяся между жизнью и смертью, таким образом получает общение с Богом-Отцом, заместившим Род-Рожаниц древности, через раскрытие Царских врат и Огонь, зажженный перед иконами. Вера в Божью помощь при родах была основана не только на том, что христианский Бог заменил Род-Рожаниц, а и потому, что Бог, давая жизнь человеку и, быть может, отнимая жизнь матери, таким образом, благодаря раскрытию Царских врат, облегчает ей переход на Тот Свет. Символическое значение этого акта бросается в глаза. Через раскрытые Царские врата как бы либо идет Божья помощь, либо улетает на Тот Свет душа роженицы. Вера в облегчение была столь сильна, что зачастую, когда роженица узнавала, что Царские врата для нее раскрыты, она чувствовала действительно облегчение! Конечно, это облегчение давалось ей по вере. Оно было двояким. Либо женщина умирала, либо она вставала от одра родов. Откуда шло это верование? Если из христианской практики, то, считаясь с Библией, женщина не могла рассчитывать на Божью помощь ввиду греховности родов, но, с другой стороны, брак был признан Церковью как Таинство, значит, греховности не должно было в нем быть и роды сами по себе грешными быть не могли. Видимое противоречие, таким образом, сохранялось и в этом случае, если не принять понятия о Боге любви и всепрощения. Тогда Бог, облегчая участь роженицы, как бы шел наперекор Своему Закону, помимо того установившему, что «зачатие грешно». Этот вопрос мы разбираем не с теологической точки зрения, а с чисто практической и постольку, поскольку он касается нашего христианского фольклора. Пытаясь найти ему объяснение, мы не ищем критики христианского понимания вещей, ни ниспровержения религии как таковой, но ищем смысла обычая.

Роженица же с языческой точки зрения никакого греха в акте рождения не совершала, а, наоборот, подражала Роду-Рожаницу, значит Богу, и, таким образом, в рождении, как в жертве, был акт подражания Богу, а потому оно было ни в коем случае не зазорным. Откуда же явилось как бы толкование постыдности рождения?

Таким образом, в основе этого понимания лежали две идеи: одна — языческая, другая — библейско-христианская. В последней было противоречие, с нашей точки зрения, не объяснимое иначе, как присутствием в основе таковой другой, более древней, нежели библейская, идеи. К такому толкованию склонялся и Зигмунд Фрейд.