В один из предвоенных годов осень была поздняя, и на Покрова было еще почти тепло. Утром приходит к отцу мужик, без шапки, что-то бережно в руках держит. Отец его принял в столовой, но мужик от чая отказался: «Непривычно, спасибо, батюшка!» И развернул свой узелок, который бережно нес, а в нем — кусок земли, в форме женской босой ноги, и листва, а в ней фиалки! «Ото ж верят у нас мужики, что Богородица по полям ходит на Покрова, глядит, все ли поля сжаты, а где ступила, там и цветы встают! И кто найдет, в церкву принести должен, «следа взять», положить его перед Царскими вратами. Так ото ж я и принес, чтоб разрешили положить!» Отец долго рассматривал цветы, потом решил, что в религиозном отношении Богородицын след, как народный обычай, принять можно. Так и сделали. Отец оделся и направился в церковь, а следом за ним — мужик, и уже целая толпа стариков и старух, узнавших, что нашли следы Матери Божьей. Через час открытая церковь была полна народа, и отец решил отслужить молебен. Служение было торжественным, и крестьяне побросали всякую работу на дому и, несмотря на будний день, все пришли в церковь. Пошел и я и там увидел у ног иконы Покрова Пресвятой Богородицы на парчовой скатерти белую хрустку, т. е. платок, на котором кусок земли со следом, зеленью и цветами. Фиалки сильно пахли. Крестьяне ставили свечи перед иконой и кланялись земно. Уже к вечеру вокруг этого места образовался целый ряд даров. Люди несли кто холстину, кто хлеб с воткнутой в него свечой, кто горшок меда или ковшик зерна, который тут же и ставили, а на Покрова, через день, было торжественное служение, в храме были необычайные толпы народа, которые не расходились, а просили служить весь день. Отец возвратился лишь пообедать и сейчас же вернулся в церковь служить акафисты Покрова Богородицы. Службу правили и на следующий день, так как много было стариков и старух, желавших приобщиться по этому случаю. Только на третий день, по приказанию отца, Богородицын след отнесли и положили в перекопанную землю в церковной ограде, близко у могилы неизвестного священника, умершего в прошлом столетии и на плите которого стерлись все буквы. Долго у того места крестьяне зимой и летом ставили свечи и молились.
Отец говорил потом: «След, может, и чей-либо из деревни, но не это важно, а то, что люди благоговейно молятся и верят. Не мне их разуверять, тем более что здесь народный, многовековой обычай».
Посмотреть на цветы приезжали между тем из соседних деревень, и вскоре дело дошло до начальства. Отца вызвал архиерей, но, выслушав его объяснения, решил, что препятствовать народному верованию не надо, потому что, собственно, плохого в этом обычае ничего нет.