ХРИСТИАНСКОЕ ДЕЛАНИЕ

Девяностолетний старец дед Гармалий, которого с хуторов привозили правнуки и под руки вводили в церковь, под руки сводили со ступенек, бережливо вели к возу, а он в седых, желтоватых космах, бороде лопатой до пояса, казался видением иного мира. Дряхлый, но сильный духом, он отстранял руки правнуков, когда надо было идти к Чаше, и твердо шел сам, ступая по коврику несгибающимися ногами. Он никогда не говорил о мирском, а только о Божественном: «Каждый день начинает человек свою житуху!» — с упором на слово «каждый день». «Каждый день, как только забудет про Бога, так и согрешит. Надо каждый день делать Христову работу, думать про Бога, держать язык, чтоб не сказать грешного, держать руки, ноги, голову, чтоб не сделать грешного. Все время надо думать про Бога, раз уж начал трудиться на Бога. Грешит человек в молодости по незнанию. Бог ему прощает за это. Но грешить в старости, зная, что грешишь, не надейся на прощение!» Такими словами увещал он мужиков, сидя на возу, и те почтительно слушали, пока дед, устав, не махнет рукой, а тогда правнуки, ребята лет по 30, били по коням и вскачь везли патриарха домой.

Он был правда как патриарх. Величествен, согбен, но крепок, мудр годами, суров, но добр к детям, с улыбкой их гладил по головам, щекам, ручонкам, но в то же время его глаза сверкали, когда он видел Захара, запойного пьяницу. «В пекле будешь гореть! — грозил он ему костлявым пальцем. — За то, что детей, как сирот, по миру пустил! За бабу твою, что слезы выплакала, померла, сердешная, раньше времени, отвечать будешь! За все твое пьянство свинское, за все художества…» Так же был он беспощаден к грубым, драчливым людям: «Черти тебя стегать будут на том свете по голой заднице! Не уйдешь! Думаешь, что силен сегодня, так и завтра силен будешь? Я тоже силен был. А вот Бог взял силу, взял зрение, слух. Теперь вижу плохо, слышу плохо, а силы, брат, кот наплакал. А ты твою силу зря тратишь, не на Бога, а на черта. Бойся Страшного Суда. Еще старость к тебе не придет, как Суд будет. И будешь ты выть от боли, да Бог слышать не будет».

Дед Гармалий, с развевающимися волосами на ветру, точно дуб, крепкий, духовно сильный, но дряхлый деньми, стоял иногда на паперти и пророчествовал. Священник не мешал этому. Любили его все за святость жизни. Он скончался в полном сознании, просил выгнать баб, «чтоб не выли»: «В радости хочу отойти к Отцу моему Небесному!» Со свечой в руке, в чистой рубахе лег он под образа и заснул — умер! Как жил, так и умер: просто, сурово, ясно. Про него священник сказал: «Он был как плод Христов, созревший и не перезревший. Ни пятна на нем, ни тени. Чистый человек!»

Загрузка...