По случаю Нового года Анна устроила небольшую вечеринку, пригласив друзей в бар. Я подсела к ним за столик и заказала себе выпить. Увидеться с Анной я была рада, а вот другие собравшиеся заставляли меня нервничать, особенно одна девушка, которая все норовила со мной заговорить. Я это поняла по ее многочисленным взглядам в мою сторону. Зря она старалась: во-первых, у нее единственной голос был среднего диапазона (тембр, проваливающийся в черную дыру), и, во-вторых, имелись дефекты дикции. Кое-как я все-таки поняла, что недавно она перенесла какую-то операцию. Наверняка она слышала от Анны о моих проблемах со слухом. Лишь это могло объяснить ее упорное старание войти со мной в контакт, несмотря на моя попытки уклониться от разговора. Может, у нас и был какой-то общий опыт, но после трудного дня в мэрии у меня не возникало желания ни снова погружаться в наболевшее, ни напрягать мозг, силясь понять собеседницу, — мне хотелось только пить пиво и веселиться, пользуясь тем, что в обстановке бара через некоторое время все становятся глухими и общение сводится к радостным междометиям.
Но у нее были другие намерения, и, воспользовавшись тем, что народ хлынул на улицу покурить, среднетембровоголосая-с-дефектами-речи девушка приблизилась, уткнулась головой мне в волосы, надеясь отыскать там внемлющее ухо. Я резко отпрянула, заставив ее посмотреть мне в лицо, и пояснила, что читаю по губам, но она показала на свои зубы с брекетами — мол, с ней это не так просто. Тут собака опрокинула бокал моей собеседницы ей на юбку. «Сожалею», — сказала я. Циничная ложь. Я получила небольшую передышку на то время, пока девушка исправляла ситуацию: вытирала юбку и заказывала новый бокал пива.
Этот инцидент и мои многочисленные попытки сказать, что я не разбираю ни единого слова, толком ни к чему не привели и лишь удлинили ее монолог. С большим трудом мне удалось ухватить его суть: она перечисляла всех знакомых ей слабослышащих, начиная с собственного дедушки, который долго отказывался носить протез.
Наверное, она рассказывала мне истории, которые я знала наизусть: о жалобах бабушки на деда, переставшего что-либо понимать, об изменившейся в худшую сторону атмосфере в семье и о напряжении, возникающем во время семейных застолий.
Мне надоело быть милой, я выключила слуховой аппарат и теперь лишь равнодушно кивала ей в ответ. А она смеялась. Кажется, рассказывала, как однажды дедушка по ошибке положил слуховой аппарат в стакан для вставной челюсти, впрочем, нет, она хохотала взахлеб — так что скорее это было о том, как домработница нашла слуховой аппарат в высохших рвотных массах кошки.
Анна и все остальные, вернувшиеся какое-то время назад за столик, по моему раздраженному виду и протестующим жестам поняли, что разговор не заладился, однако девица со среднетембровым голосом, похоже, прекрасно проводила время. Когда на меня начали попадать брызги ее слюны, я сказала, что не слышу абсолютно ничего и она старается напрасно. Результат оказался ожидаемым: она приняла это на свой счет и обиделась.
— Иногда ты бываешь просто невыносимой, Луиза, — смеясь сказала мне Анна.