У медуз нет ушей

55

Для моей реки-беспокойства мать была пересохшей протокой.

— Ты ворчишь, когда стоматолог ставит тебе алюминиевые пломбы, при этом не хочешь понимать, почему я отказываюсь вживлять металл в ухо, в голову, — сказала я матери.

— Но ты же не останешься в таком состоянии? Что мы будем делать, если больше не сможем с тобой разговаривать?

Мне представилось, что она стоит на континенте слышащих и сокрушается, видя, как я ухожу в открытое море навстречу глухим островитянам.

— Выучишь язык жестов, — ответила я, глядя в ее увлажнившиеся глаза.

Думаю, провоцируя ее, я провоцировала саму себя.

Моя семья, Тома, Анна, коллеги — весь мир останется на этом континенте. Я порву с галдящей стаей, оставлю их в социально-экономическом буйстве, поначалу буду одна, сяду в лодку, которую сооружу собственными силами, и она поплывет по моей воле, я пройду через неспокойные волны, во мраке тишины, стану отшельницей вроде Робинзона Крузо, покину цивилизацию нагой и, вооружившись только лишь упорством, буду налегать на весла своими хилыми руками.

По прошествии дней и ночей я привыкну к этому безрельефному пейзажу. Я его полюблю, и постепенно свет станет ярче, все засверкает в тишине, и мир засияет для меня по-новому. Наконец, я буду готова причалить к земле глухих. Их тесное сообщество примет меня, и мы заговорим на языке цветов.

— Луиза, ты не можешь так со мной поступить!

Мама произнесла это, повысив голос настолько, чтобы я услышала ее слова.

Она отворачивалась от меня, причитая и пытаясь унять свои нервы машинальными движениями, будто если разгладить складки на скатерти, мир снова станет тем спокойным и комфортным местом, где моя мать могла улечься калачиком.

Мы заперлись в горечи плотной тишины непонимания, затерялись в дремучем лесу, возведя заслоны — каждая от своих собственных тревог.