У медуз нет ушей

52

Ночью мне не спалось: не давали покоя выходки солдата, шерсть Цирруса и мой ускользающий слух, — я оставила уснувшего Тома и отправилась на кухню к солдату. Унимая нарастающее беспокойство, мы играли в «Камень, ножницы, бумагу», пока не начало светать. Мне хотелось расспросить его об их отношениях с Анной.

Розовый рассвет сквозь кучевые облака пробрался в складки наших рук, резал глаза. Солдат напоминал рептилию: глаза от усталости стали узкими, губы превратились в ниточку, ноздри покраснели от кокаина.

Циррус под столом уже был похож черт знает на что: его шерсть продолжала расти с невероятной скоростью. Я тщетно пыталась постричь пса, но шерсть все отрастала, а он еще и царапался.

Тут вдруг вышел попить воды Тома.

Он остановился в дверном проеме на кафельном полу холодной кухни: глаза сонные, на щеках — следы от подушки, трусы скрывают набухшую плоть, — все тело истерзано постелью и ночью.

Тома промолчал.

Он смотрел на всю эту сцену и моргал в такт мигающему разноцветными вывесками городу, за окнами разгорался новый день.

Так он простоял еще какое-то время, сменившийся на вывеске свет окрасил кухню другим цветом.

Я неловко поздоровалась с Тома, сказала, что не могла уснуть и что я не одна. Тоном, не терпящим возражений, добавила, мол, представлять их друг другу нет нужды. Ничего не понимающий Тома так и застыл в полном ошеломлении.

Солдат обменялся взглядами с ботаничкой, которая стояла в коридоре и держала в руках панцирь морского ежа. Она вернулась с миской лепестков и предложила их всем собравшимся. Солдат взял одну горсть, залил в своей тарелке молоком и отрешенно съел, а ботаничка обжарила лепестки в березовом соке.

Тома сел за стол и теперь смотрел в пустоту застывшим взглядом, с безразличием айсберга, мимо которого проплывает косатка с пингвином в пасти.