У медуз нет ушей

7

Утром постель была холодной. Мне потребовалось время, чтобы сообразить, где я, а когда поняла, стала искать свои вещи, которые оказались разбросанными на полу. Вот только, схватившись за штанину своих брюк, вместе с ними я подцепила синюю шинель солдата, моя кофта лежала на его штанах, портянки расстилались до самого коридора, где валялись армейские башмаки и кепи.

Больница никак меня не отпускала, все это не заканчивалось.

Вернувшись к себе, я попыталась вспомнить привычные домашние звуки, которые еще недавно различала, но тщетно — даже внутри меня не оставалось больше ничего, кроме огромного макового поля.

В следующие несколько дней я не видела ни солдата, ни своего друга-соседа. Не знаю, сама ли я их избегала, или это они меня сторонились.

Опустошенная, я заперлась дома в успокаивающих родных стенах, вспоминая этапы своего постепенного погружения в тишину и не осмеливаясь пока выйти наружу, во внешний мир с его нераспознаваемыми шумами.

Доносящиеся с улицы звуки воспринимались как сплошной монотонный гул. Раньше я могла различать звуковые слои, сегодня же все казалось единой массой.

«Ты с детства пробираешься по канату, натянутому между двумя мирами, ни к одному из которых не принадлежишь в полной мере, и стоит тебе покачнуться, как, например, сейчас, потеряв пятнадцать децибел, ты срываешься с этого каната — и тебе приходится заново учиться слышать» — так однажды объяснил мне сурдолог, увидев мой растерянный взгляд. Его отлично темброванную речь я понимала всегда.

Внешний мир теперь пугал, однако запасы продовольствия в квартире, где я замуровалась, требовалось пополнять. В супермаркете голоса сливались в единое эхо. В общее дребезжание складывались разнообразные звуки: перестук консервных банок, которые расставлял на полках продавец, пиканье считывающих штрих-коды аппаратов на кассах. взмывающие вверх интонации женских голосов, похожие на вопли сумасшедших, хриплый кашляющий звук, издаваемый машинкой для нарезки колбасы в мясном отделе. На кассе я услышала нечто вроде «добревень» или «добрячмень». «У вас (какое-то шипение)», — я не поняла и сказала «да»; «у вас (шипение)» (второй раз то же самое), — я опять не поняла и сказала «нет»; «у вас (шипение)» (третий раз), — я снова не поняла и сказала «не знаю». Напряжение росло, я расплатилась, и мы с кассиром, оба разозленные, расстались.

Позже я узнала, что у феномена этого шипения имелось название — «психоакустическое искажение». Мозг еще не адаптировался к потере средних и низких частот и выдавал помехи, как телевизор в грозу.

Вечерами в моей комнате слышалось что-то странное. Отрывистые нерегулярные удары, сопровождающиеся утробными звуками, преследовали меня, пока я окончательно не проваливалась в сон. В одну из таких беспокойных ночей ко мне снова явился солдат: в углу комнаты он играл в бильбоке, и ему не всегда удавалось поймать шарик в чашу на палочке, которую он крепко сжимал в руке. Солдат издавал утробное «м-м». Я подумала, что он, как и я, заново осваивал речь и делал это посредством игры: учился произносить сложный для него звук с ударом бильбоке.

Иногда ночью или утром меня будили вибрации, какие обычно ощущаются при падении тяжелого металлического шара на грунтовую площадку для петанка, я открывала глаза — и последние клубы дыма от сигареты солдата растворялись в утреннем тумане.

— По ночам я слышу странные звуки, — сказала я сурдологу.

— Это шум в ушах.

— Но есть еще и сотрясения, балла три по шкале Рихтера, сказала бы я.

— Возможно, это включался режим отжима у соседской стиральной машины.