У медуз нет ушей

32

Тома был консультантом по релокации сотрудников в рамках карьерной мобильности; я не совсем понимала, что это за профессия, но чаще всего, говоря о своей работе, он произносил слово «территория». Если его послушать, так земной шар, где мы живем, находится на задворках вселенной и наша планета — это пространство коммуникаций и связей, которые нужно укреплять.

Кроме ключевого слова «территория», я особо ничего не запомнила.

Когда я смотрела на Тома в толпе, мне казалось, что, если бы не мое нынешнее состояние, я была бы такой, как он, или что я буду такой, как он, если имплант позволит мне стать нормальной.

Я наблюдала за тем, как Тома:

• поворачивает голову одновременно со всеми в ту сторону, где что-то произошло;

• поднимает взгляд на небо, когда пролетает самолет;

• прислушивается к разговорам пассажиров в транспорте;

• быстро и с вежливой улыбкой отвечает, когда к нему обращаются с каким-нибудь вопросом на улице.

Мне казалось, что я могу спрятаться за ним и он будет смягчать все мои неловкости.

Глядя на него, я думала, что умение жить — это врожденное. Я впервые нутром чувствовала эту легкость. (Однажды я попыталась описать ему ощущение освобождения, которое он мне подарил: это как засыпаешь, а потом просыпаешься и ничего не помнишь, — и он обиделся, сказал, что я должна чувствовать прямо противоположное.)

Интересно, знал ли он, когда говорил со мной о мобильности, насколько я немобильна?

Знал ли он, когда говорил о территории обитания, насколько я оторвана от земли?

И когда он спрашивал меня: «Ты любишь корявую осень?»

А я отвечала: «Что?»

Когда говорил: «Ты любишь корягу, очень?»

А я повторяла: «Что?»

Когда спрашивал: «Ты любишь гулять среди колымаг и сосен?», знал ли он, как я жалела, что на мне нет пояса смертника, поскольку под его взглядом мне очень-очень хотелось взлететь на воздух?