Вьетнам - Перкази. Воспоминания морского пехотинца

Глава 8

Мне кажется, что та ночь в некотором роде стала для меня испытанием огнём в глазах лейтенанта Робертса и сержанта Уилсона – хотя никто из них не обмолвился об этом, – потому что впоследствии я начал очень часто ходить в патрули с разведчиками. Я по-прежнему не мог сопровождать патрули, когда они отсутствовали по два-три дня подряд – у меня были свои обязанности в отделении Р-2, которые требовали ежедневного внимания, а с учётом того, что Сондерс отсчитывал свои последние недели, я взял на себя бо̀льшую их часть, – но послеобеденные вылазки по сельской местности были приятным отвлечением от монотонной рутины в командном пункте батальона.

Патрули в основном проходили без осложнений. Пару раз мы попадали под снайперский огонь, после чего сержант Уилсон вызывал авиаудар и воющие A-4 и F-8[54] уничтожали лесополосу 500-фунтовыми бомбами «змеиный глаз» или поджаривали деревенские хибары в устрашающем огненном шаре напалма. В один из дней сержант Додд угодил в яму-панджи, напоровшись ногой на заострённые бамбуковые колья, которыми пользовались вьетконговцы в отсутствие неразорвавшихся американских артиллерийских снарядов, используемых в качестве мин, и его пришлось вывезти на медицинском вертолёте; несколько дней спустя его заменил капрал по имени Джон Уолтерс.

Но по большей части мы просто шли и шли сквозь нарастающую жару приближающегося сухого сезона во Вьетнаме, не наблюдая ничего, кроме вьетнамских фермеров рядом с их неуклюжими сонными буйволами, или женщин, семенящих с гигантскими корзинами на головах в сторону рынка. В основном они игнорировали нас; глубокое непоколебимое безмолвие их миндалевидных глаз заставляло мой желудок сжиматься.

Единственным примечательным моментом в этих патрулях был сержант Чинь, боец ВСРВ, прикреплённый к нашему батальону, который часто ходил в патрули вместе с разведчиками. Я узнал, что он не был постоянным напарником сержанта Таггарта в группе дознания, а присоединялся к ней, когда возникала необходимость. Я также узнал, что он обладал сверхъестественной способностью обнаруживать мины. Двигаясь во главе отряда, он раз за разом спасал нас от разлетающихся стальных осколков, которые убивали и калечили людей, выявлял поджидающие растяжки, будто чуял их носом. Возможно, так и было.

Однако, если не считать патрули, жизнь шла своим чередом: днём – разведсводка, ночью – классификация артиллерии, караульная служба, посты подслушивания, перекус, сон и тому подобное. Иногда, когда днём выдавалась свободная минутка, я выходил к передним воротам и играл с детьми, которые всегда собирались там в надежде раздобыть конфеты, пайки и сигареты. Мой вьетнамский не становился лучше, но мы строили друг другу рожи, играли в палочки и смеялись. Я понятия не имел, откуда они приходили; они просто появлялись каждое утро и оставались там почти до самого заката, выпрашивая подачки у въезжающих и выезжающих машин.

Через несколько недель после смерти Родденбери, парень, заменивший его, был убит снайпером возле лагеря перемещения на дороге между Хойаном и Хьенхоном. Лагерь беженцев состоял из нескольких сотен однокомнатных тесных лачуг без дверей и c тряпками на окнах вместо занавесок, которые тесными рядами стояли на голой утрамбованной земле, окружённые колючей проволокой и сетчатым ограждением. От лагеря разило запущенностью. Мне приходилось проезжать мимо него каждый раз по пути в Хьенхон. После убийства сменщика Родденбери я всегда прибавлял газу, когда в поле зрения появлялся лагерь перемещения, чертовски надеясь, что у джипа не отлетит колесо.

На смену Родденбери пришёл рядовой первого класса по имени Рэнди Холлер, оперативный помощник, прошедший учебку в Беркли.[55] В тот день, когда он прибыл, ближе к концу марта, он установил в своей хибаре переносной проигрыватель на батарейках, и поскольку его хибара находилась рядом с моей, мне приходилось слушать. Музыка была ужасной: мешанина из визжащих электрогитар и надрывающихся будто в предсмертной агонии глоток.

– «Дорз», – сказал Холлер в ответ на мой вопрос. – Такая группа, называется «Дорз». – Я никогда не слышал о них.

– Они ужасны. – Он поставил другую запись. Она была ещё ужаснее.

– «Ин-э-гадда-да-вида», – или что-то подобное с улыбкой пробормотал он. – «Айрон Баттерфлай». – Я всё равно никогда не слышал о них.

– А у тебя есть «Битлз» или «Роллинг Стоунз», или «Супримз»?

– Ты где был, чел, на войне что ли? Такое сейчас слушают там, в Мире!

Я уехал оттуда всего лишь несколько месяцев назад. Раньше я читал журнал «Тайм» каждую неделю. Возможно ли, что я утратил связь так быстро? Пока я стоял там, в хибаре, в моей голове пронеслись строки из песни «Буффало Спрингфилд», которую я слышал по радио ещё в «Кэмп-Пендлтон»:[56] «Что-то здесь происходит; что это – пока выяснить не выходит…» Я решил, что мне не нравится ни РПК[57] Холлер, ни его музыка.

– Не наступай здесь никому на хвост, пока не разберёшься, что к чему, – предупредил я. – А то могут откусить ногу.

Март сменился апрелем. В начале месяца комендора Джадсона наконец отправили назад в Штаты. В последние несколько недель он махнул рукой даже на свои ежедневные символические появления в отделении Р-2. Я не сильно скучал по нему; он был лентяем и любил приложиться к бутылке. Формально, теперь в Р-2 не хватало командира, но это лишь отражало то, что происходило в реальности с тех пор, как я прибыл сюда.

Примерно в то же время, когда уехал Джадсон, я вдруг нежданно стал младшим капралом. Это означало дополнительные двадцать один доллар в месяц, а значит и небольшую прибавку к моему сберегательному счёту. За исключением эпизодических расходов, таких как стрижка и кола в «гук-шопе» – своего рода универсальном магазине, принадлежащем какой-нибудь вьетнамской семье, – особенно тратиться было не на что. Никаких ночных гулянок в городе, ничего подобного. Так что я откладывал почти всё, что получал, включая дополнительные шестьдесят пять долларов боевых выплат – строил, так сказать, фундамент для будущего, для женитьбы на Дженни и поступления в колледж.

Также в апреле нам выдали винтовки М-16; до тех пор основной винтовкой Корпуса морской пехоты была М-14 – М-1, усовершенствованная с обойного заряжания до магазинной подачи патронов. М-14 была удивительно надёжным оружием. Можно было оставить её на всю ночь под дождём, зарыть в песок, переехать грузовиком, откопать и она всё равно продолжала стрелять. Но это было громоздкое оружие, длинное и тяжёлое, и могло стрелять только в полуавтоматическом режиме.

М-16, разработанная компанией «Кольт», – той же, что сделала револьвер, «укротивший Запад», – была гораздо короче М-14, с пластиковым прикладом, намного легче и имела два режима стрельбы: полуавтоматический и автоматический. Она была такой же убойной, как М-14, имела примерно ту же дальность и точность стрельбы, использовала меньшие и более лёгкие боеприпасы и имела меньшую отдачу.

В день испытаний меня поразила лёгкость М-16 и её небольшая отдача. Вес был особенно важен. Поскольку жара усиливалась изо дня в день, каждый фунт имел значение.

Разумеется, нам приходилось пользоваться старыми подсумками для магазинов М-14, которые оказались велики для одного магазина М-16 и малы для двух, но для Корпуса это было в порядке вещей. Подсумки для магазинов М-16, которые крепились на патронном поясе, были из той же категории, что и прочные джипы, используемые армией США. Впоследствии, я выменял у Пелински на свой накомарник два подсумка для М-16, которые он в свою очередь выменял у бойца из лагеря КОВПВ в Хойане на флаг Вьетконга, изготовленный каким-то парикмахером из гук-шопа. Это была выгодная сделка; накомарник всё равно не помогал. Каждый раз, когда ты залезал в него, вместе с тобой залезала орда москитов, которые пировали на твоём лице всю ночь напролёт.

Также в апреле батальон вошёл в военную историю тем, что стал первой американской полевой частью, поражённой ракетами. За время моего пребывания нас несколько раз обстреливали из миномётов, но это было что-то совершенно новое: 130-миллиметровая самоходная артиллерийская установка российского производства.

Никто из нас никогда раньше не слышал ракет, и все в моей хибаре в это время крепко спали, но в тот момент, когда этот необычный свистящий звук нарушил привычную «тишину» Вьетнамской ночи, из дверей хибары вывалилась очумелая толпа тел и бросилась сломя голову к одной из ближайших глубоких, обложенных мешками с песком траншей, вырытых между хибарами специально для таких случаев; все разом нырнули на дно, чертыхаясь и смеясь – единая масса переплетённых рук и ног, выгнутых спин, вывернутых коленей, защемлённых пальцев и разбитых носов.

Было видно, как ракеты идут двумя волнами: первая волна уже достигла вершины своей траектории и начала падать на землю, а вторая всё ещё поднималась из-за южного горизонта. Они издавали очень громкий шум, как вода, хлещущая из пожарного шланга под высоким давлением, и за каждой ракетой тянулся тонкий оранжевый хвост огня и искр, как у авиационной торпеды. Мы все наблюдали за этим несколько секунд, подняв головы над верхним рядом мешков с песком, как мишени в тире, пока не убедились, что ракеты летят прямо в выбранную цель, и нам пришлось прижаться ко дну траншеи, когда земля вокруг нас взорвалась клубами дыма, шума, песка, щепок, клочьев брезента, стальных осколков и огня.

Наша хибара не пострадала, и никто в нашей траншее не был ранен, но в спешке, пытаясь выбраться из хибары, я запутался в своём накомарнике, потерял равновесие, споткнулся о койку и сильно ударился плечом о дверной косяк. На следующий день, когда Пелински сказал, что подыскивает накомарник, я с радостью обменял свой на два подсумка для магазинов М-16.

Апрель был полон сюрпризов. Однажды по радио пришло объявление, что батальон ждёт ООС-шоу.[58] Охрененно! Я знал, что там не будет Боба Хоупа[59] – он отправился на войну только на Рождество, – но наверняка будет несколько аппетитных американских красавиц! Интересно, они будут в мини-юбках?

Я никогда не видел мини-юбок на настоящих американских девушках или, если уж на то пошло, на любой другой девушке; мини-юбки были ещё одним явлением, которое, казалось, появилось за время моего отсутствия в Мире. Но полностраничная реклама авиалиний в недавнем журнале «Тайм» позволила разгуляться моему воображению. Там была фотография женщины ниже пояса: всего лишь пара самых изящных и стройных ног, когда-либо виденных мной, грациозно поднимающихся вверх, и ещё выше, пока они не исчезали под подолом синей юбки, едва скрывающей «киску» этой дамы. О Боже! Я вырвал страницу, заламинировал её и повесил над своей койкой. Я всё смотрел и смотрел на неё, представляя, что выше пояса – Дженни, и как я тихонько просовываю руку под эту юбку. Однажды я даже кончил, просто лёжа там посреди дня и глазея. Интенсивность и неожиданность оргазма до чёртиков напугали меня.

И теперь мне предстояло увидеть такую женщину по-настоящему, в 3D, совсем близко. Блаженство! Мы с Фрэнком Скэнлоном уселись прямо в первом ряду, и все кричали, свистели, топали ногами и хлопали, а перед нами появилась миссис Миллер.

Миссис Миллер?! Вы помните миссис Миллер? Пухлая матрона средних лет, домохозяйка, которая в шестьдесят пятом или шестьдесят шестом выпустила несуразную пародию на песню Петулы Кларк. И вот она тут, перед нами, необъятная, как амбар, и примерно той же комплекции. Она в привычной манере затянула свою известную песню – голос подобен визгу пустого угольного поезда, проходящего через Шамокин по пути в Уилкс-Барре дождливой мартовской ночью, – а затем перешла к рутинному стэндапу. Мы со Скэнлоном ушли задолго до окончания. Остаток дня я провёл, сочиняя величественное письмо Дженни, до отказа набитое всеми нежностями, какие я только мог себе позволить. Господи, как же я скучал по ней!