Пару дней спустя капитан Брейтвейт сказал, что ему нужно два разведчика для роты «Чарли» – не путать с вьетконговскими Чарли – которая собиралась прочесать окрестности за периметром. Я уже устал торчать среди грязи и бездельничать, поэтому вызвался сам и уговорил пойти со мной Ролли Моргана. На следующее утро мы поднялись рано утром, задолго до рассвета, и начали 300-метровый поход через грязь к КП роты «Чарли». Стояла кромешная тьма, шёл дождь и не было видно, куда идти. Мы оба увязали в грязи, цепляясь одеждой и снаряжением за колючую проволоку, огораживающую внутренние минные поля. В конце концов я рухнул на колени. Мы оба рухнули.
– Ебись ты в рот! – выкрикнул я. – Я застрял.
– Это была твоя идея, Билл, – сказал Морган.
– Иди в пизду! Дай мне руку. – Я протянул Моргану свою руку. Он взял её и дёрнул. Я упал лицом в грязь. Когда мы добрались до роты «Чарли», я с головы до пят был покрыт грязью и сгорал от желания самолично удавить Хо Ши Мина или Линдона Бэйнса Джонсона, или любого другого, кому не приходилось жить по уши в грязи.
Незадолго до рассвета рота проделала проход во внешней «колючке», а затем час или два бродила по полям в нескольких сотнях метров к северу от Контхиена, всегда держа его в поле зрения. Дождь прекратился. Мы обнаружили линию траншей, соединяющих несколько окопов, где передовые наблюдатели СВА сидели со своими полевыми телефонами и проводили корректировку целей для артиллерии. Никого не было «дома». Поэтому мы просто взорвали окопы с помощью С-4. Потом мы двинулись на запад, всё ещё находясь менее чем в километре от нашего периметра. Кругом были разбросаны бумажные листовки, и морпехи начали собирать их, как пасхальные яйца.
– Взгляни на это, Ролли, – сказал я, протягивая одну листовку Моргану. – Это же блядская рождественская открытка!
Рождественская открытка от Вьетконга, отпечатанная на плотной белой бумаге с использованием семи разных цветов: оранжевого, фиолетового, чёрного, зелёного, жёлтого, синего и коричневого. Спереди красовались свеча и ель, а также поздравление «Счастливого Рождества». Сзади была нарисована молодая женщина, смотрящая на фотографию мужчины в военной форме. По правому краю изображения шла надпись: «Вернёшься ли ты целым и невредимым?» Мелким шрифтом было набрано: «Национальный фронт освобождения Южного Вьетнама».
– Какие заботливые ублюдки, а? – сказал Морган.
Мой желудок сжался.
– Они почти сухие, – сказал я. – Где главный? – Я увидел командира роты и подбежал к нему. – Капитан, эти штуки почти сухие. Они пролежали здесь не больше пары часов. Нужно рассеяться и продолжать движение, сэр. Думаю, сейчас гуки берут нас на прицел.
– Держать дистанцию! – скомандовал капитан. – Продолжать движение! – Командиры взводов и сержанты повторили команду, и рота двинулась дальше, как медленно ползущий в траве червяк. Мы шагали линейкой по открытому полю, с трёх сторон окружённому лесополосой, когда из сорока или пятидесяти глоток вокруг меня вырвался крик «Входящие!», вызванный глухим звуком мин, вылетающих из миномётных стволов. Все упали ничком на землю, когда снаряды начали взрываться на открытой части поля между нами и Контхиеном.
Страх окутал меня саваном, когда артиллеристы СВА отрезали нас от безопасности Контхиена. Я заставил себя подняться и поискать укрытие. Парни вокруг меня побежали к лесополосе. Раздались три коротких взрыва, совсем не похожие на взрывы артиллерийских снарядов.
Засада! Вся лесополоса была напичкана минами-ловушками. Прямо передо мной кто-то забежал под деревья и его разорвало на куски. Я снова упал ничком. «Господи Иисусе! Господи Иисусе!», подумал я. Снаряды теперь начали падать среди нас. Кто-то бежал в поисках укрытия, кто-то остался лежать в поле, а снаряды продолжали взрываться; доносились бессмысленные приказы и крики «Санитар!». Прошло не больше минуты с тех пор, как первые снаряды покинули стволы миномётов. Я лежал, пытаясь спрятаться и одновременно смотреть по сторонам. Но не видел никаких целей, по которым можно было бы открыть ответный огонь. Я не мог оставаться на месте и не мог пошевелиться. Меня терзал и разрывал страх, мозг отказывался работать, а желудок сжался до размера мячика для пинг-понга.
Я слышал, как «сорок вторые» открыли огонь в Контхиене – большие 4,2-дюймовые снаряды гремели над головой и взрывались среди деревьев далеко на северо-западе по другую сторону лесополосы. Вероятно, наблюдательный пункт на холме засёк огневые позиции СВА. Огонь СВА, казалось, пошёл на спад, а затем и вовсе прекратился. Наши миномёты продолжали грохотать, и, наконец, минут через десять из Контхиена с тарахтеньем выехали два танка. К тому времени, нам ничего не оставалось, как подобрать убитых и оказать помощь раненым. Танки ездили по лесополосе, уничтожая оставшиеся мины-ловушки – я насчитал по меньшей мере ещё девять взрывов, – пока мы просто сидели и ждали прибытия медицинского вертолёта.
Были слышны стоны раненых, а один парень, которому разорвало бедро, продолжал громко вопить – значит ранение не было смертельным. Крики тех, кто находился на грани, всегда были самыми тихими. Я закурил сигарету, сделал несколько затяжек, и достаточно успокоившись заметил, что обмочил штаны. Немного погодя появилась медвертушка в сопровождении двух «Фантомов» F-4. Раненых и убитых погрузили в вертолёт, который снова поднялся в воздух и с шумом понёсся на юг. Затем два F-4 один за другим спикировали вниз и сбросили несколько 500-фунтовых бомб в заросли примерно в двухстах метрах перед нами, взмыли вверх и с рёвом унеслись прочь. В ДМЗ воцарилась тишина. Снова пошёл дождь.
– Отличная операция, – сказал Морган, когда рота медленно возвращалась назад в Контхиен – дальнейший патруль был отменён. – Вот тебе и контроль инфильтрации! – Он сплюнул. – Мы даже не можем выйти за пределы периметра, чтобы нам не надрали жопы.
– Кто сказал, что мы должны контролировать инфильтрацию? – спросил я. – Мы всего лишь учебные мишени для гуков. Дядюшка Хо и ЛБД заключили с ними сделку: мы предоставляем мишени, они предоставляют артиллерию. Все при делах. Мы должны контролировать не инфильтрацию, а инфляцию.
– Я бы нисколько этому не удивился, – сказал Морган.
– Это так и есть. Я читал об этом в «Уолл-Стрит Джорнал».
– Есть сигарета? Мои промокли. Боже, я думал нам крышка.
– Я тоже. Я обоссался в штаны.
– Да?
– Да. Не смейся. И, блядь, не трепись об этом остальным.
– Не беспокойся, из-за дождя всё равно не заметно. Если бы я позавтракал перед выходом, я бы вообще обосрался.
– Ну и денёк, а?
– Ты сам захотел пойти.
Час спустя мы вернулись в ОЦ и узнали, что Фальконе мёртв, а Уолли, Сигрейв и Стемковски – ранены и эвакуированы. Группа разведчиков, игравших в карты в нашем бункере, услышала стрельбу и подумала, что наш патруль попал под обстрел. Они направились в ОЦ узнать, что случилось. Не успели они дойти до ОЦ, как их накрыла волна входящих снарядов. Француз погиб на месте. Уолли был ранен в руку и плечо, Сигрейв – в бедро, Стемковски – в голову и грудь. Позже в тот день мы узнали, что с Уолли и Стемковски всё в порядке, и они вернутся назад через несколько недель, максимум месяц. Майк Стемковски умер на борту медицинского вертолёта.
– Как-то здесь безлюдно, – сказал Морган той ночью, когда мы остались вдвоем в бункере. – Может, попросить Кенни и Джона переехать к нам?
– Даже не знаю. Я не против Кенни, но боюсь не выдержу присутствия Тёрстона. Он не плох, но мне не нравится, где витает его голова. На охоте за белками в Кентукки или хрен его знает, где ещё. Думаю, он тут действительно упивается собой. Это действует мне на нервы. – Я достал одну из вьетконговских рождественских открыток, чиркнул спичкой и поджёг её. Когда пламя подобралось к пальцам, я бросил её в грязь и затоптал пепел ботинком. – Полагаю, Ски теперь не поступит в медицинскую школу, – сказал я. – Знаешь, у Ски дома осталась девушка, а он погиб. У Бобби Роу – помнишь его? – осталась жена – и он тоже погиб. У меня – ни царапины, а моя девушка даёт мне от ворот поворот.
– А как же Кэллоуэй, – заметил Морган. – Всякое случается, вот и всё.
– Ага, пожалуй. – Какое-то время мы сидели молча. – Лучше бы я вообще никогда не слышал о Вьетнаме, – наконец произнёс я. – Знаешь, что я собираюсь сделать, если когда-нибудь вернусь назад в Мир?
– Что?
– Куплю билет до Гонконга и улечу туда. Просто улечу.
– Почему в Гонконг? Ах, да. Тебе будет, чем заняться.
– Ага. Пятнадцать месяцев. – Последовала долгая пауза.
– Если когда-нибудь захочешь приехать на ферму моего отца, – сказал Морган, – просто, чтобы сбежать от всего на какое-то время, милости просим. Я научу тебя доить коров. Можешь оставаться сколько хочешь. Нам не помешает лишняя пара рук.
– Мне приятно это слышать, Ролли. Спасибо.
– Я серьёзно. Приезжай в любое время.
– Ага. Спасибо, Ролли. Правда. Буду иметь в виду.
– Хочешь послушать Танцующего Джека?
– Нет. Пожалуй, я пойду на боковую. Ты слушай, если хочешь. Мне это не помешает.