На следующий день, когда я сидел в гостиной и смотрел мыльные оперы, в дверь кто-то позвонил. Это оказался Эрик Роджерс. У него была кустистая борода, мексиканское серапе и теннисные туфли на босу ногу.
– Вчера в городе я встретил твою маму, – сказал он. – Она сказала, что ты вернулся.
– Ага.
– Вот, решил заскочить.
Я постоял немного, не зная, как лучше поступить.
– Заходи, – сказал я. Мы сели в гостиной и воцарилось неловкое молчание.
– Что смотришь? – спросил Эрик.
– «Любовь к жизни», «Как вращается мир». Одно не лучше другого – просто убиваю время. – Ещё одна неловкая пауза. – Хочешь кофе или типа того? Может, содовой?
– Да, не откажусь. Кофе.
Я пошёл на кухню поставить чайник, радуясь этому занятию.
– Как ты? – спросил Эрик, когда я вернулся.
– Руки-ноги на месте. Тебе с сахаром или как?
– Нет. – Ещё одна пауза.
– Я писал тебе пару раз, – наконец сказал я.
– Да, я получил письма.
– Почему ты не ответил?
– Я хотел. Но не знал, что сказать.
– Мог бы сказать «привет», «надеюсь, ты в порядке».
– Боже, Билл, я не знал, что сказать. Просто, ну, э-э, я подал заявление ЭС. Что я мог тебе сказать?
– Раз ты считаешь эту войну неправильной, значит можно повернуться спиной к своим друзьям? Сколько мы знакомы – восемь лет? Хотя бы одно паршивое письмо. Нельзя было рассказать хотя бы о погоде?
– Извини, Билл. У меня выдалось тяжёлое время, понимаешь? Мне нужно было собраться с мыслями. Ты был там, посреди всего этого, делал всякие…
– Ты не знаешь, что я делал! Ты не знаешь, что такое тяжёлые времена, Эрик! Но ты прав: я был посреди всего этого. Как думаешь, мне было бы приятно получить от тебя письмо? Я написал тебе три долбаных раза! Думаешь, мне это было не важно?
– Слушай, Билл, мне правда жаль…
– Ага, мне тоже. Мне не нужны друзья «в хорошую погоду».
– Думаю, я лучше пойду, – сказал Эрик после ещё одной долго паузы.
– Я тоже так думаю.