Вьетнам - Перкази. Воспоминания морского пехотинца

Глава 5

Война начиналась отсюда или, по крайней мере, мне так казалось. В первые две недели я мало что видел – был слишком занят, пытаясь усвоить свою маленькую роль в ней – роль, которая вращалась вокруг тёмного затхлого угла ОЦ, отведённого под разведывательное отделение Р-2. Внутри не было окон. Мне приходилось собирать войну воедино, как мозаику, из крупиц и обрывков информации, которые потоком поступали в ОЦ по радио, наземным линиям связи и с пункта сбора донесений, создавая картину войны в ежедневной разведывательной сводке, которой пользовались все, от командира полка до президента.

Отделение разведки, Р-2, состояло из четырёх человек: лейтенанта Робертса, комендор-сержанта Джадсона – высокого худощавого начальника разведки, которого я редко видел, потому что он страдал алкоголизмом и его вскоре отправили назад в Штаты по состоянию здоровью, – и двух помощников, Сондерса и меня.

Комендор Джадсон ничем не занимался, кроме символического появления по утрам на несколько минут. И я быстро узнал, что основной функцией Робертса было подписание документов и отчётов, подготовленных мной и Сондерсом, сопровождая каждый росчерк восклицанием: «Когда вернусь домой, заставлю жену сосать хер, пока он не отвалится! А затем заставлю ещё раз». Как и Сондерс, лейтенант Робертс должен был вернуться домой через несколько месяцев. Большую часть службы он провёл в качестве командира взвода, а затем и роты. Он хорошо послужил, и последние месяцы в роли офицера Р-2 были своего рода наградой.

Так что большую часть работы приходилось выполнять нам с Сондерсом. Она состояла из ежедневной разведывательной сводки или коротко – разведсводки, своего рода ежедневника активности батальона, составляемого каждое утро из вороха донесений с поля боя, донесений офицеров связи, метеосводок и другой информации, накопленной за предыдущие двадцать четыре часа; ежевечернего планирования артиллерийских целей для беспокоящего или отсечного огня; подготовки разведывательной оценки обстановки и справки о местности в случае необходимости; обращения с пленными и захваченными материальными средствами, доставленными с поля боя, и ещё целого набора разнообразных обязанностей, условно проходящих под грифом «разведка».

Кроме того, несколько раз в неделю я заступал в четырёхчасовое ночное дежурство в ОЦ, варил кофе дежурному офицеру, играл в карты с парнем на радиодежурстве, и периодически отвечал на звонки полевого телефона. Когда я не дежурил в бункере, я заступал в ночной караульный наряд по насыпи со сменой каждые два часа, или назначался на один из постов подслушивания – группа патрулей из трёх человек, находящихся сразу за проволочным ограждением, которые служили чем-то вроде системы раннего оповещения в случае нападения на лагерь батальона.

Всё это была сплошная рутина, к которой я начал привыкать довольно быстро. Я задавался вопросом, когда уже окунусь в настоящую войну. Я покидал пределы командного пункта лишь когда мы с Сондерсом совершали наши периодические поездки в штаб-квартиры Вьетнамской национальной полиции в Дьенбане или Хьенхоне. Национальная полиция являлась местной гражданской властью, и мы регулярно контактировали с ними для получения информации, способной помочь в обнаружении коварных вьетконговцев. Тактическая зона ответственности батальона охватывала весь район Хьенхона и бо́льшую часть Дьенбана; районы во Вьетнаме – это некий политический и географический эквивалент округов в Штатах. Наши четыре стрелковые роты были разбросаны по сельской местности от Южно-Китайского моря на десять-двенадцать миль вглубь страны, а лагерь батальона располагался примерно в центре образованной ими «коробки».

Всякий раз, когда мы с Сондерсом совершали одну из наших поездок – Сондерс за рулём «Америкэн Моторс Майти-Майта», а я на пассажирском сиденье, – я с возбуждением и напряжением гадал, будет ли это, наконец, настоящим делом. Из непрерывных радиопереговоров в ОЦ, из происшествий, которые я ежедневно фиксировал в разведсводке, и из разговоров парней, пробывших здесь какое-то время, я знал, что вьетконговцы могли появиться где угодно среди рисовых полей и деревушек, живых изгородей и песчаных пустошей, покрывающих прибрежную равнину – невидимый враг, постоянно наблюдающий и выжидающий за непроницаемыми лицами крестьян в конических соломенных шляпах на орошаемых рисовых полях и рынках. Когда мы проезжали через главные ворота лагеря, я всегда досылал патрон в патронник, и щёлкал предохранителем, как только джип выруливал на шоссе.

В тот день, когда я, наконец, получил почту из дома, мы с Сондерсом отправились в Дьенбан. Утром я получил около дюжины писем от Дженни, о которой ничего не слышал с тех пор, как покинул Штаты несколько недель назад, и чувствовал себя довольным и радостным. Пока мы ехали по пыльному шоссе, я думал о ней и о прелестных секретаршах из Дьенбана в розовых и голубых аозаях, которые хихикали как школьницы всякий раз завидев меня, явно считая меня довольно симпатичным парнем. Мы ехали чуть севернее моста возле Биньсюаня, двигаясь со скоростью тридцать пять-сорок миль в час, когда мой желудок внезапно сжался – краем глаза я заметил какое-то движение за валом на границе рисового поля, не далее, чем в двадцати метрах справа. Я мгновенно обернулся, нацелил свою М-14 и выпустил десять-пятнадцать пуль в сторону вьетконговского снайпера, даже не успев понять, что только что прострелил переднее правое колесо нашей машины.

– Твою-то мать блядский сраный джип! – прокричал Сондерс во всю мощь лёгких, когда я открыл огонь. Я был очень сконфужен, но, казалось, он ничего не заметил или ему было всё равно, что я прострелил шину. Его лицо стало в цвет его волос. – Блядский сраный джип, вот же жопа! – закричал он, тормозя машину, чья передняя часть накренилась вперёд и вправо, потому что колесо оторвалось от оси и укатилось в поле.

– И что теперь? – нервно спросил я, когда Сондерс, наконец, перестал пинать «Майти-Майта» и успокоился.

– Ждать, – сказал он, закуривая сигарету.

– Ждать?

– Да, ждать. Если только ты не хочешь возвращаться в КП пешком. Рано или поздно кто-нибудь появится. Надеюсь. – Я чувствовал себя беззащитным, когда мы стояли на открытой дороге, с обеих сторон окружённой голыми полями, разделёнными валами и лесополосами, где могли прятаться снайперы, и с мальчиком на буйволе посреди одного из полей, как-то подозрительно не обращающим на нас внимания. Я украдкой, незаметно для Сондерса, начал прижиматься к джипу, чтобы использовать повреждённую машину в качестве укрытия.

– Это уже третье долбаное колесо за два месяца, – продолжал Сондерс, доставая из джипа свою М-14 и заряжая её. – Ебучая морская пехота. Ты видел те офигенные джипы, на которых разъезжают парни из КОВПВ? У них колёса никогда не отваливаются. Армия закупает им джипы, которые не ломаются. А разве Зелёная Матерь[46] будет тратить деньги на хорошее оснащение? – Сондерс снова начал краснеть. – Хер там! Какой-нибудь козёл-конгрессмен наверняка начнёт ныть, что корпус тратит деньги налогоплательщиков впустую, к тому же армия может делать всё, что делаем мы, так почему бы вообще не избавиться от нас? А нельзя! Нужен баланс бюджета, год за годом, год за годом. Ты знал об этом, Эрхарт? Ты знал, что у Зелёной Матери за всё время её существования никогда не было перерасхода бюджета?! Ёбаные ВСРВ оснащены лучше, чем мы. Ебись конём морская пехота. Господи Боже!

Я закурил сигарету, внимательно следя за мальчиком и его буйволом. Вскоре в поле зрения появился один из этих неправдоподобных вьетнамских автобусов, виляя по всему шоссе, как пьянчуга, и тяжело кренясь.

– Не спускай глаз с этих гуков, – предупредил Сондерс, когда автобус подъехал ближе. – Они любят кидать гранаты в таких лохов, как мы. – Но автобус, обвешанный людьми, проехал мимо, будто нас с Сондерсом не существовало. – Надеюсь они нарвутся на мину, – процедил он.

Через три часа мы вернулись в батальон, любезно отбуксированные проезжавшим мимо грузовиком. Уже начало темнеть. Столовая была закрыта.

– От жирной еды меня всё равно гоняет, – сказал Сондерс. – Давай-ка попробуем раздобыть пару сухпаев. – Я последовал за Сондерсом в нашу хибару.

Зайдя внутрь, мы увидели разведчиков. В окружении беспорядка – полуобутые, с бронежилетами, разбросанными по полу – они растянулись на своих койках, только что вернувшись после трёхдневного пребывания в роте «Браво». Все лежали в тишине.

– У кого-нибудь остались пайки? – спросил Сондерс. – Мы с Эрхартом пропустили хавку. Потеряли колесо недалеко от Дьенбана. Долбаные сраные «Майти-Майты». Ну так что?

– За три дня ни хрена не осталось, – после долгой паузы ответил капрал Кэллоуэй. – Мы собрались назад и тут – бам! Попали прямо в засаду. Прямо возле лагеря 51-го полка ВСРВ. Думаешь эти ублюдки хоть что-то сделали, чтобы помочь нам? Они так и не покинули территорию. Чёрт возьми, по нам начал шмалять пулемёт, пятидесятка! Мун и Уотсон – слегли. Сержанта Уилсона тоже зацепило, но не сильно; сейчас он в медпункте, залатывает раны. Я даже не успел увидеть ни одного гука. Бля, мужик, я бы с удовольствием вызвал авиаудар по этому ёбаному лагерю ВСРВ.