Вьетнам - Перкази. Воспоминания морского пехотинца

Глава 4

Первое, что поразило меня во Вьетнаме, это запах: резкий, едкий дух – смесь дыма от костра, рыбного соуса, рисовых полей, удобренных человеческими и животными экскрементами, азиатских буйволов, кур, немытых тел и бог знает, чего ещё, – который безжалостно царапал мой нос и обжигал лёгкие. Это было ужасно. Он пронизывал всё вокруг. Я всё думал: «Господи Иисусе, эти люди даже пахнут не как человеческие существа».

Отчасти такими они и были. Такими чужими. Иногда можно было увидеть парочку молодых девушек, идущих по дороге рука об руку, одетых в развевающиеся аозаи,[37] как на рекламных плакатах и в путеводителях, но большинство людей, как мужчины, так и женщины, были одеты в свободные невзрачные костюмы-двойки, которые выглядели как грязные пижамы, и все носили широкие конические соломенные шляпы. Полуголые дети играли в грязи или катались верхом на огромных серых буйволах, вьетнамской версии коровы Босси. Южновьетнамские солдаты – ВСРВ[38] – одетые в безразмерную зелёную форму и без оружия, буднично прогуливались вдоль шоссе, некоторые держась за руки.

Пока джип, на котором я ехал, медленно двигался по изрытой колеями и выбоинами дороге, главной северо-южной автостраде Вьетнама, рисовые поля, окружавшие нас, периодически уступали место маленьким деревушкам из дюжины или больше хижин с соломенными крышами. Некоторые деревушки располагались на приличном удалении от автострады, будто дорога была чем-то вроде запоздалой мысли местной географии. Те, что тянулись вдоль автострады, включали в себя открытые лавки, торгующие «Кока-колой» в банках, пестрыми восточными одеждами, совершенно не похожими на всё, что носили вьетнамцы, камуфляжной формой и камуфляжными широкополыми шляпами. В конструкцию многих хижин искусно встраивались листы гофрированного железа и большие куски картона от коробок из-под сухпайка, так что на входных дверях можно было прочитать надпись: «Индивидуальный рацион питания, 12 продуктов», сопровождаемую номером поставки, вместо «Добро пожаловать» или «Дом Смитов».

Самым поразительным явлением были автобусы – высокие угловатые хреновины иностранного производства, вероятно, французского и, вероятно, оставшиеся со времён французской оккупации. Каждый из них проезжал мимо, накренившись под невероятным углом, и набитый невероятным количеством людей, куриц, велосипедов, корзин с продуктами и свиней. Больше людей, куриц, велосипедов, корзин с продуктами и свиней можно было наблюдать примостившимися на плоской крыше, и ещё больше людей с котомками и корзинами сидели на подножках и капоте. Иногда мы проезжали мимо сломанного автобуса, водитель которого неистово махал руками перед предательским двигателем, а пассажиры стоически держались за свои с трудом завоёванные места, ожидая чуда.

Одночасовой культурологический урок, который я получил на Окинаве, не мог подготовить меня ни к чему подобному. Это был тотальный взрыв чувств. Я гадал, читалось ли изумление на моём лице. Вспоминая старые кадры кинохроники, на которой американские солдаты движутся по недавно освобождённым французским деревням, собирая букеты и целуясь с молоденькими француженками в юбках и пышных белых блузках, я попытался представить себе доброжелательное выражение лица, а затем попытался изобразить то, что представил. Это было нелегко. Постоянные атаки насекомых на мой нос заставляли меня морщиться, делая лицо похожим на чернослив. Когда джип медленно двигался через переполненный рынок в Дьенбане, сворачивая с автострады 1 на автостраду 28, я улыбнулся и кивнул туземцам, сдержанно помахав рукой.

– Что ты делаешь? – спросил Сондерс, уставившись на меня.

– О! Ну, я просто… решил помахать, – ответил я.

– Ты кто? Дуглас Макартур?[39] – Затем Сондерс расплылся в широкой улыбке и похлопал меня ладонью по плечу в знак доброй воли. – Лучше будь начеку. На этой дороге нас постоянно обстреливают снайперы. Половина тех, кому ты машешь, вероятно, ВК. Пару недель назад какой-то гук[40] бросил гранату в грузовик прямо здесь, на рынке. Пару наших парней разнесло на куски.

Капралу Джимми Сондерсу было двадцать лет. Рыжие волосы, высокий лоб и круглое красное лицо делали его более угрюмым и беспокойным, чем он был на самом деле. Будучи помощником по разведке в 1-ом батальоне 1-го полка морской пехоты,[41] он провёл во Вьетнаме десять месяцев, с марта 1966 года, и менее чем через девяносто дней должен был вернуться в Штаты. Я прибыл ему на замену.

– Как же я рад тебя видеть, – первое, что он сказал, когда приехал за мной. – Ренондо-Бич, я уже в пути! – добавил он, вцепившись в руль, как гонщик и безумно хихикая себе под нос.

Двадцатимильная поездка от аэропорта в Дананге до расположения батальона, находящегося в четырёх милях к северо-западу от Хойана,[42] заняла почти два часа. В какой-то момент нам пришлось съехать с автострады и ждать своей очереди, чтобы пересечь узкий понтонный мост, протянутый рядом с искорёженными обломками обычного моста.

– На прошлой неделе ВК снова взорвали его, – сказал Сондерс, небрежно ткнув большим пальцем в сторону разрушенной конструкции, будто указывая на местную достопримечательность, имеющую посредственное историческое значение. – Не представляю, зачем они утруждают себя ремонтом. Гуки просто берут и каждый раз взрывают его.

– Ну вот, – наконец сказал Сондерс, указывая вдоль дороги. – Вот и батальон. – Сначала я подумал, что он имел в виду небольшую группу хижин впереди и собирался спросить, не шутка ли это. Затем сразу за деревушкой я заметил пологую песчаную насыпь и несколько витков колючей проволоки, пущенной по периметру лагеря. Позади насыпи ничего не было видно, кроме верхушек антенн. Подъехав ближе, мы свернули на изрытую колеями дорогу, которая шла от автострады через проволоку к главным воротам лагеря. Вооружённый часовой в маленькой деревянной будке жестом пригласил нас внутрь.

– Надеюсь ты любишь песок, – рассмеялся Сондерс. – До океана семь миль пешком, но зато там охрененный пляж. – Песок был повсюду, совершенно белый и раскалённый, хотя сезон дождей только подходил к концу, а сезон засухи только начинался. Никакой растительности на территории лагеря, в котором размещались штаб батальона и рота поддержки, не виднелось. Большую часть пространства по эту сторону насыпи занимали ряды больших зелёных укреплённых палаток, обтянутых брезентом, а остальная часть была отведена под ошеломляющий ассортимент военной техники.

Сондерс включил полный привод джипа, помчался по глубокому рыхлому песку и остановился перед одной из палаток в первом ряду.

– Дом, милый дом, – сказал он. – Хватай вещмешок, будем тебя заселять. Затем пойдём к боссу.

Я взял свой вещмешок и последовал за ним в хибару – любое жилое помещение от палатки до вьетнамского дома называлось хибарой. Как и все остальные палатки в лагере, это была не совсем палатка, а скорее однокомнатный фанерный дом с брезентовой крышей. Он имел фанерный каркас, приподнятый фанерный пол, сетчатые входные двери с двух концов, и обтянутые сеткой окна с фанерными козырьками, которые можно было поднимать вверх, превращая в навесы. Всю конструкцию покрывал тент, образующий крышу.

С потолочных балок на проводах свисали две голые лампочки, а вдоль стен стояли двенадцать коек, по шесть с каждой стороны, с проходом посередине. Никого не было дома, но повсюду виднелись атрибуты обычного жилища: на стенах на крючках висели котелки, патронташи и прочее снаряжение, а под большинством коек стояли деревянные ящики из-под амуниции, которые использовались в качестве сундуков для хранения вещей.

– Мы делим хибару с разведчиками, – сказал Сондерс. – К Р-2 прикреплено девять разведчиков. Сейчас они в патруле, но вечером ты с ними познакомишься. Вероятно, тебе и самому придётся немало заниматься разведкой. Формально, ты помощник по разведке, а не разведчик, но это ничего не значит. В любом случае, это лучше, чем постоянно торчать в ОЦ. Эта твоя, – сказал он, указав на свободную койку. – Сундук достанем позже – до четырёх нужно успеть в каптёрку.

В каптёрке скучающий сержант нагрузил меня винтовкой М-14, магазинами с патронами, подсумками, патронташем, фляжками, котелком, плащ-палаткой, полотенцем, каской, бронежилетом, ботинками, рюкзаком, разгрузочными ремнями, штыком и прочими «плюшками».

– Камуфляжки нет, – сказал он. – Придется доставать самому.

– У меня есть лишняя, – вызвался Сондерс. – Тебе пригодится. От той, что выдают дома, жопа сопреет не успеешь пройти и мили. А сейчас нужно закинуть барахло в хибару и найти лейтенанта. Он, наверное, думает, что я нарвался на мину или типа того. Как известно, так случается. И даже довольно часто.

– Я наслышан.

Оперативный центр представлял собой огромный, щедро обложенный мешками с песком бункер прямо внутри насыпи в передней части лагеря. Сердце как самого батальона, так и командного пункта, он содержал оперативное отделение Р-3, разведывательное отделение Р-2 и все средства связи, которые связывали оперативный центр с четырьмя стрелковыми ротами батальона и штабом полка. Антенны, которые я видел, торчали из мешков с песком на крыше ОЦ.

Лейтенант Робертс, офицер отделения Р-2, сидел за полевым столом в углу бункера, отведённом разведке. Когда мы вошли, он отложил карту, которую изучал.

– Это Эрхарт, сэр.

– Лейтенант Робертс, – представился он, поднимаясь и протягивая руку. – Добро пожаловать. – Он был гораздо старше меня, возможно, двадцать три или двадцать четыре года. Я пожал руку и протянул ему свой военный билет. – Вольно, – сказал он. – Садись. – Он взял ВБ и начал перелистывать страницы, комментируя вслух:

– Воздушная разведка, а? Какого хрена ты делаешь здесь?

– Я хотел отслужить как можно скорее – дома меня ждёт девушка. Мне было всё равно куда идти, в пехоту или в воздушную разведку, и мне сказали, что могут отправить меня прямо сейчас, если я выберу пехоту.

– Одна нога тут, другая там, а? Что тут у нас ещё? Меткий стрелок из винтовки. РПК[43] на выходе из учебки. Первый в классе разведки. Первый в языковом классе. Говоришь по-вьетнамски?

– Не совсем, сэр. Это был быстрый четырёхнедельный курс. На аэродроме встретилось несколько вьетнамцев, и я не понял ни слова из того, что они говорили. Не знаю сэр, может, через какое-то время начну что-то понимать, если хватит знаний.

– Не переживай. На этих курсах невозможно ничему научиться. У нас тут есть вьетнамцы, которые говорят по-английски. Твой послужной список выглядит довольно неплохо, Эрхарт. У тебя есть несколько месяцев до того, как Сондерс уедет домой. Держись рядом с ним, он знает своё дело. Будь внимателен и всё будет хорошо. Он уже получил снаряжение? – спросил лейтенант Сондерса.

– Большую часть. У них опять кончилась форма. Блядское снабжение. Эти козлы в Дананге должно быть сколотили целое состояние на чёрном рынке. У каждого чёртова писаря из ВВС есть камуфляжка, а мы не можем получить даже обычной.

– Такова жизнь в зоне военных действий. Сколько сейчас времени? Полпятого? Ты ведь сегодня дежуришь?

– Дассэр, с полуночи до четырёх.

– Хорошо, отведи Эрхарта в штаб и медпункт, а потом отдыхай. Когда будешь заступать, возьми его с собой. Можешь даже провести вводный курс – хотя, отставить, пусть сегодня выспится. Начнёт завтра на свежую голову. Рад, что ты с нами, Эрхарт, нам пригодится лишняя пара рук.

К сожалению, на свежую голову не получилось. У командного пункта лагеря в распоряжении были три батареи тяжёлой артиллерии с орудиями калибра 155, 105 и 8 дюймов, которые вели огонь всю ночь. Они стреляли чрезвычайно громко, сотрясая хибару с каждым залпом и подсвечивая вспышками темноту; снаряды разрывались среди звёзд с грохочущим звуком, похожим на колебания больших железных листов. После каждого выстрела я резко вскакивал, уверенный, что нас атакуют. А затем я лежал и слушал, как снаряды со свистом уносятся в ночь. Как только я успокаивался и начинал снова дремать, тут же раздавалось «Ба-бах!» и я просыпался.

– Привыкнешь, – сказал утром Сондерс. – Со временем даже перестанешь замечать. Нужно время, чтобы твои уши усвоили разницу между исходящими и входящими снарядами. – Мы сидели в отделении разведки, где меня знакомили с ошеломляющим количеством аппаратуры, когда радист передал Сондерсу сообщение: – Рота «Альфа» высылает группу задержанных из Подковы,[44] – сказал Сондерс, комкая жёлтый листок бумаги. – Нужно их забрать.

Задержанными, как я узнал в разведывательной школе, называли гражданских вьетнамцев. Они не были заключёнными, а просто временно задерживались для допроса о деятельности Вьетконга. Прибрежная равнина, где мы находились, была густо населена и здесь наблюдалась высокая активность ВК, в основном минёров и снайперов – фермеры днём, боевики ночью. Содержание и допрос задержанных входили в обязанности отделения Р-2.

Так что мы потащились по жаре и выбеленному песку к стоянке плавтраков,[45] прибыв туда одновременно с тракторами-амфибиями. Два трактора заезжали в задние ворота лагеря: большие угловатые бронированные ящики на гусеницах, на каждом по десять-пятнадцать одетых в лохмотья вьетнамцев, сидящих на плоских крышах в восьми футах над землёй. В основном это были пожилые мужчины и женщины, а также несколько молодых женщин и маленьких детей. Все они были связаны по рукам и ногам проволокой. Когда тракторы остановились, морпехи на крышах начали скидывать и выталкивать людей на песок в сопровождении ударов, стонов, резких выкриков, треска ломающихся костей и приглушённого плача.

– Господи, Джимми, какого чёрта они делают? – Я обеими руками схватил Сондерса за левую руку. – Они же не пленники. Обычные гражданские! Мы в ответе за этих людей! Ты собираешься что-нибудь сделать?!

Сондерс ничего не ответил. Последние тела упали с плавтраков на остальных. Сондерс посмотрел на меня, затем на мои руки и снова на меня. Он медленно помотал головой. Я отпустил его.

– Ты скоро поймёшь, – сказал он почти без тени эмоций. – Развяжи им ноги.

Я развязал проволоку на ногах ближайшего ко мне старика. У него носом шла кровь. Потом я взялся за запястья, но Сондерс мягко похлопал меня по боку и дал знак остановиться.

– Только ноги, – повторил он тем же ровным приглушённым голосом. Пока мы шагали к обнесённому колючей проволокой лагерю заключённых, Сондерс предупредил меня, что лучше держать рот на замке и смотреть в оба, пока я не втянусь в обстановку.

– Наши трактористы каждый день подрываются в песках на минах – на огромных блядских минах. И в них часто стреляют. Только позавчера снайпер убил одного из водителей. Эти люди знают расположение мин, знают, кто устанавливает их, и кто стреляет. Попробуй обращаться с ними по-доброму вблизи от стоянки, и трактористы с довольной ухмылкой поменяют тебе местами голову и задницу.