Золото Калифорнии

ГЛАВА XXIII

Невообразимая сумятица царила в зале. Часть зрителей, хотя и слышавшая два выстрела, но тем не менее не знавшая о том, что медведь навсегда обезврежен, выскочила на улицу и разбежалась во все стороны, распространив страшное известие по всему поселку, вызвавшее у всех страх и ужас.

Повсюду встречались бегущие женщины с детьми, искавшие убежища в каком-либо надежном доме; скакали во весь дух с распущенными поводьями всадники, мчались вырвавшиеся лошади, и тревожные, полные страха возгласы: «Медведь! Медведь!» - беспрестанно раздавались по всем улицам от одного края Миссии до другого.

А между тем в самом цирке раздавались крики радости и восторга. Энтузиазм овладел теми, кто не успел убежать из цирка и таким образом оказался свидетелем счастливого исхода двух выстрелов. Раздавалось громовое «ура!», теперь, понятно, обращенное по адресу двух стрелков. Даже янки был доволен, что дело окончилось таким образом, потому что, если бы медведь бежал, то, конечно, он был бы для него навсегда потерян. Теперь же, хотя четвертого боя и не удалось устроить, но зато мясо и кожа дадут ему порядочные деньги, и этим приходится быть вполне удовлетворенным.

Все теперь устремились к обоим стрелкам, стоявшим совершенно спокойно на прежних местах и не торопясь снова заряжавшим свои винтовки. В особенности всем хотелось пожать руку мальчику, показавшего такое спокойное, хладнокровное мужество. На арену битвы, залитую теперь кровью, никто уже не обращал внимания; притом она была далеко не привлекательна.

В громадной луже крови, в центре арены, лежал уже бездыханный пятнистый бык; почти в таком же положении находился черный бык; он был до такой степени изувечен, что его пришлось тотчас прирезать. На волков тоже не обращали ни малейшего внимания. Едва отворили ворота, как они бросились между ног публики, испуганно от них отпрянувшей, и во весь дух пустились к ближайшему лесу, улепетывая так, как будто за ними гналась тысяча врагов.

Но никто уже на них не обращал внимания, за исключением янки, бранившего своих рабочих за то, что так опрометчиво выпустили на свободу зверей, с таким трудом добытых им. Зрители спешно расходились, некоторые обратно в Сан-Франциско, а другие разбрелись по трактирам потолковать о приключениях сегодняшнего дня и об испытанном удовольствии.

Георг также, вместе со своим старым другом, собрался в обратный путь. Было еще немногим менее четырех часов, и у них было совершенно достаточно времени, чтобы прийти к пароходу до его отплытия. Но они намерены были прибыть туда на полчаса раньше, чтобы иметь возможность хорошенько пересмотреть всех пассажиров.

Понятное дело, прежде всего направились они к тому месту, где привязали Гектора, и бедное животное, целыми часами страшно здесь скучавшее, было в восторге, увидев своего молодого хозяина. Гектор высоко подпрыгивал, обнимая его лапами, лизал руки, визжал, выл, забегал вперед и опять быстро возвращался с громким, радостным лаем. Георг едва в силах был от него отделаться.

Однако оказалось, что об уходе из Миссии нечего было и думать. Весть о том, что старик вместе с мальчиком убили медведя и таким образом предотвратили большое несчастье, с быстротою молнии распространилась от одного к другому, и всякий, кто с ними встречался, подзывал их и желал приветствовать их и чем-либо выразить свое расположение к ним. Они упросили наших друзей войти в питейную палатку и заставили их выпить стакан вина в честь успешного исхода дела, и, если бы не упорное их сопротивление, им бы пришлось пить по стакану с каждым из присутствовавших.

Наконец они прямо-таки вырвались из рук толпы. Время уходило, а терять его было немыслимо. Они вскинули на плечи винтовки, пожали еще раз руки стоявших около них и хотели уйти. Старик уже рассказал многим, что мальчик в горах потерял своих родителей и теперь спешит в Сан-Франциско разыскивать их. Это еще больше усилило интерес к Георгу, вызванный среди публики.

В те времена в Калифорнии жители не ограничивались одними словами и пожеланиями. Деньги всегда и во всех случаях играли большую роль. Даже во время танцев в Мексике и Калифорнии лучшим танцовщицам вместо «браво» сыпали доллары и даже целые унции золота, бросая их к ногам с выражением восторга и признательности. Так и теперь один из практичных американцев придумал прибегнуть к более вещественному средству выразить мальчику общую признательность.

Он снял шляпу и начал собирать деньги; все толпились и спешили принести скорее свою лепту счастливому стрелку. Менее чем за десять минут шляпа была уже до половины наполнена долларами, между которыми блестело даже несколько золотых монет. Когда Георг наотрез отказался принять такой значительный подарок, многие даже рассердились не на шутку. Притом и отказ ни к чему бы не привел, так как они его не хотели отпустить, пока он не примет подарок.

Старик стоял, улыбаясь, и, очевидно, несколько растроганный происходившим. Когда Георг вопросительно поглядел на него, он кивнул ему утвердительно головой, сказав:

- Ты имеешь право это принять, Георг. Люди этим выражают радость, что ты, такой еще юный мальчик, так мужественно вел себя; то, что так охотно дают, можно принимать, а в особенности здесь, в Калифорнии. Подумай о том, что это очень пригодится твоим родителям.

Смущаясь и краснея от похвал, слышавшихся со всех сторон, а еще больше из страха опоздать к пароходу, мальчик поспешил принять деньги, кланяясь на все стороны, но никак не мог разместить все деньги, так что старику пришлось завернуть часть их в свое одеяло.

Наконец им удалось распрощаться и уйти. Но было уже больше четырех часов, а с их грузом они не могли рассчитывать менее чем на полтора часа ходьбы. Теперь уже публика сама торопила их, опасаясь, чтобы они не опоздали к пароходу, и, в последний раз прокричав «ура!», провожала их по кратчайшей дороге, ведущей в Сан-Франциско.

Когда они дошли до холма, где дорога прямо спускалась к ручью, Гектор, весело и беззаботно бежавший до того впереди, совершенно внезапно сделался озабоченным и внимательно за чем-то следил, принюхиваясь и быстро бегая взад и вперед. Георг это тотчас заметил, но не обращал внимания, так как по этой дороге сегодня прошло и проехало несколько сот человек и, понятно, никакой дичи здесь быть не могло, да и притом теперь не было ни времени, ни желания заняться охотой.

Они хотели уже спуститься вниз с холма, как вдруг Гектор, тихонько завизжав, отпрыгнул на два шага назад, обнюхал следы и тотчас, сколько было сил, пустился стрелою в сторону от холма. Георг кричал вслед, звал его обратно, но он его или не слышал, или не хотел слушать, и все мчался вперед по направлению к бухте.

Оба друга недоумевали, чем мог быть вызван такой бешеный бег собаки.

Вдали, как они ни приглядывались, ничего не было видно такого, что могло бы привлечь всегда спокойное и рассудительное животное и заставить его так несвоевременно убежать. Несколько человек, очевидно, прогуливались, пользуясь хорошей погодой. Двое всадников направлялись со стороны бухты в Миссию, да еще виднелась вдали небольшая повозка, или скорее тележка, в которую впряжена была одна только лошадь. По всей вероятности, это был переселенец, направлявшийся в рудники. Повозка очень медленно двигалась по песку. В эту минуту собака добежала до телеги, отстоявшей приблизительно шагов на пятьсот от того места, где находился Георг. Добежав, Гектор начал ласкаться и прыгать на человека, шедшего рядом с лошадью, а тот остановился и начал ласкать собаку.

- Боже милосердный! - порывисто крикнул Георг, уронив на землю узел, который держал в руке.

- Георг! Георг! - раздался в эту минуту издали громкий голос.

- Отец! - радостно вскрикнул Георг, почти обезумев от восторга, и, бросив на песок винтовку, помчался стрелою к бежавшему ему навстречу человеку.

- Отец! Отец! Мой милый, хороший отец! - бросившись к отцу на грудь и рыдая, восклицал Георг.

- Мой милый, мой дорогой, мое доброе, хорошее дитя! - восклицал, лаская его, отец.

- А где же мать? - крикнул Георг, порывисто освобождаясь из объятий отца.

- Там… в телеге…

Георг побежал к телеге, откуда со слезами на глазах протягивала к нему ручонки сестра. Там же, откинувшись назад, бледная, с закрытыми глазами, с накрест сложенными руками, лежала женщина и не слыхала восклицаний потерянного ребенка, простиравшего к ней руки.

Собаку она видела, слышала возглас мужа, звавшего сына, но, когда издали послышался ответный возглас сына, она не выдержала и упала в глубоком обмороке.

Но радость очень редко убивает; это далеко не то, что огорчение. Поцелуи и ласки сына скоро вызвали бедную мать к жизни, и, когда она пришла в себя, радость ее была безгранична.

Тем временем отцу Георга было очень трудно успокоить Гектора; он бросался на него ежеминутно, обхватывал всеми четырьмя лапами, и ни лаской, ни угрозой нельзя было его успокоить. Наконец его позвала Мария, сестра

Георга. Одним прыжком вскочил он в телегу, чуть не опрокинул девочку, все перевернул и смял лапами в одну кучу и, бросившись на мать Георга, начал неистово лизать ей лицо и руки. В восторге он до такой степени перевернул в телеге все вверх дном, что Георг был вынужден вышвырнуть его прочь.

Пока происходила эта сцена свидания, несколько человек столпились вокруг телеги. Но все они тотчас почувствовали, что присутствие посторонних нарушает спокойствие и мешает свободному выражению святого чувства радости неожиданного свидания с близкими. Все разошлись и оставили семью в покое.

Многое хотелось им всем порассказать, многое услышать, но ни один из них не знал, с чего начать. Георг сидел около матери в телеге, держа на коленях сестренку, и одной рукой держал руку матери, а другой пожимал руку отца, прислонившегося к телеге.

В кратких словах передавал ему отец, что как только услышал, что Георг находится в рудниках около Юба-Сити, он хотел оставить жену и дочь в Сан-Франциско у богатого соседа. Но он был бы вынужден в таком случае возвратиться обратно за ними, а между тем надобно было работать, чтобы добыть деньги. Поэтому он наконец решил взять их с собой и теперь направлялся в Сакраменто, огибая залив.

- А мы тоже хотели поехать туда на пароходе, чтобы все там разыскать. Какое счастье, что Гектор нашел тебя по следу. А иначе мы опять бы не разыскали друг друга.

- Да я бы охотно поехал пароходом, - отвечал отец, - потому что еще в Сан-Франциско меня напугали, говоря, что с телегой пробраться по болотам Иохима положительно невозможно, в особенности в дождливое время. Но, Боже милостивый, Калифорния съела у меня все имущество, все запасы до последнего цента, и нам придется, Георг, усиленно работать, чтобы добыть хоть сколько-нибудь денег.

- Деньги! - воскликнул Георг, и в ту же минуту тысячи самых разнообразных мыслей промелькнули у него в голове, как молния. - Деньги! Боже мой, да разве у меня нет моего старого друга, который обо мне до сих пор заботился, как о собственном сыне, а я о нем до сих пор и не вспомнил, предаваясь радости неожиданной встречи. Но странно, почему он не пошел вслед за мной?

- Кто же это такой? - спросил отец.

- Старик, которого я случайно встретил в горах; он все это время не разлучался со мной и очень много мне помогал. Но разыскали ли вы дедушку?

- Нет! - почти шепотом сказал отец, а мать при этом тяжело вздохнула. - Во всем Сан-Франциско никто его не знает. Да и вообще, если он и находится еще в Калифорнии, и главное, если он еще жив, то он наверное находится на рудниках, и туда мы намерены были отправиться.

- Как? С больной матерью, с маленькой сестренкой! - воскликнул испуганно Георг. - Ах, отец, они это не выдержат!

- Нельзя иначе, мой бедняжка! - возразил отец серьезным и печальным голосом. - Где же я их здесь оставлю, где заработать на это деньги?..

- Да вовсе тебе не нужно зарабатывать деньги, - прервал его Георг, и слезы радости заблестели в его глазах. - У меня есть деньги; у меня достаточно денег! - сказал он, плача и смеясь в одно и то же время и ласково поглаживая руку матери. - У меня денег больше, чем нужно, чтобы начать какое угодно выгодное дело.

- У тебя? Да откуда же? - изумленно спросил его отец.

- Все это я вам расскажу позднее, - весело воскликнул Георг, - а сегодня прежде всего отправимся обратно в Сан-Франциско, чтобы не пришлось снова матери и сестренке спать на открытом воздухе; там, в городе, мы обсудим вместе с моим старым другом, отлично знакомым с Калифорнией, что именно нам следует предпринять.

- Да как зовут его и где он теперь находится?

- У него странная фамилия, - смеясь, ответил Георг, - он называется Фальш, а между тем отличается славным, добрым сердцем, а теперь, ах Боже мой, обрадованный встречею с вами, я совершенно забыл о нем, он остался там, около моего золота и винтовки.

Отец несколько минут стоял в нерешительности. Он не вполне все понял из сбивчивого и торопливого рассказа сына. Но, наконец, он повернул телегу обратно и поехал по направлению к Миссии. Георг сидел в телеге с матерью, а Гектор радостно лаял и прыгал вокруг лошади.

Когда они доехали до того места, где Георг покинул своего старого друга, его уже там не оказалось и не было ни тяжелого узла, ни винтовки. Выскочив из телеги, Георг озирался во все стороны, изумляясь отсутствию старика и, наконец, приметил его на другом холме, по направлению к Сан-Франциско, куда он пошел один, несмотря на тяжелую ношу и две винтовки.

- Вот он там идет! - обрадованно воскликнул мальчик. - Там, наверху, он наверное будет нас поджидать. Он, должно быть, заметил, что мы повернули в эту сторону телегу.

Маленькая повозка опустилась с холма и опять поехала прежней дорогой, направляясь в Сан-Франциско. Она доехала до ручья, но и там старик не хотел подождать ее, а пошел к ближайшим высоким холмам, с которых хорошо видна была вся Миссия, и там же начинался лес. Но теперь он уже сидел, положив около себя ношу, и вытирал пот с пылающего лба.

Тем временем по дороге уже редко кто встречался: только изредка проезжали отдельные всадники.

Дорога круто поднималась вверх, и телега двигалась очень медленно. Мать Георга вышла из телеги и шла с девочкой сзади телеги, опираясь на руку сына. Георг тем временем рассказывал ей вкратце о своих приключениях, и она с наслаждением внимала, прислушиваясь к голосу дорогого ребенка, которого уже считала почти потерянным, и вдруг так неожиданно он был ей возвращен, и теперь она восторженно в него всматривалась, видя его около себя здоровым, бодрым и сильным.

Таким образом беседуя, достигли они верхнего гребня горы, от которого пошла несколько лучшая и ровная дорога. Там, немного в стороне от дороги, около двух узлов и винтовок, сидел старик, поджидая приближающуюся группу. Когда к нему подошел Георг, он казался страшно бледным и безмолвно смотрел на землю, опустив глаза вниз.

Тем временем отец Георга достаточно уже узнал из рассказа мальчика, чтобы прийти к убеждению, какой громадной благодарностью он обязан старику. Свернув немного с дороги, чтобы не мешать проезжающим, он бросил поводья на шею терпеливого животного, и все пошли к тому месту, где сидел старик.

- Вот он, тот самый добрый человек, - воскликнул Георг еще издали, - без помощи которого я никогда бы вас не нашел. Вот он, тот чудный человек, который заботился обо мне, как родной отец о сыне!

Старик встал, а быстро подошедший к нему отец Георга схватил его руку и, горячо потрясая ее, глубоко тронутый, с большим чувством сказал:

- Милейший господин, я, право, не знаю, как выразить вам мою глубокую благодарность за все, что вы сделали для моего сына. Я всю жизнь буду благословлять вас. Дай Бог, чтобы вам доставило утешение и внутреннее удовлетворение сознание, что вами глубоко осчастливлены добрые люди и вечно будут вам благодарны.

Старик держал в руках протянутую ему руку крепко, точно в железных тисках, и смотрел при этом на говорившего своими ясными голубыми глазами, но не говорил ни слова; затем взор его устремился на женщину, подошедшую уже довольно близко.

Она так же, как и муж, спешила пожать руку старика и уже протянула руку. Но вдруг рука ее так и повисла в воздухе; она смотрела в упор и с каким-то испугом на старика.

Он, медленно взяв ее за руку, почти прошептал:

- Мария!

- Отец! Отец! - вскрикнула вне себя от радости женщина и, рыдая, бросилась на грудь старика.

- Дедушка! - вскрикнул Георг в радостном изумлении, радости и испуге, не зная, происходит ли все это наяву или во сне. - Как же это, - думалось ему, - прошло так много времени, а дедушка мне ни слова не сказал и допустил искать себя, точно булавку, по всему Сан-Франциско?

- Дитя мое! Дорогое дитя мое! - говорил старик, беспрестанно целуя лоб дочери, голова которой покоилась на груди его. Обняв дочь одной рукою, он протянул другую руку отцу Георга и растроганным голосом, с чувством сказал:

- Добро пожаловать в Калифорнию, Джон Уклей! Приветствую твой приезд. Отец такого отважного молодца, как этот юный охотник, тоже должен быть славный человек, и я благодарю Бога, что он здесь свел нас всех вместе, и надеюсь, что мы никогда уже на расстанемся.

- Мой милый, добрый отец! - ответил отец Георга.

- Если злые люди, в чем я теперь убедился, - продолжал старик, - поселили раздор между нами, то да простит им Бог, который сделал их орудием своих предопределений, чтобы устроить впоследствии все к лучшему. А теперь позвольте старому Гарди позаботиться о том, чтобы отныне вы не терпели никакой нужды и заботы; да, пожалуй, и этот молодчина уже кое-что для этого подготовил.

Мужчины сердечно и безмолвно пожали и потрясли еще раз руки друг другу; вслед за тем старик, протянув правую руку мальчику, сказал:

- А все-таки, милый мой, нам придется еще раз съездить в Сакраменто, хотя, конечно, не сегодня. Не оставлять же там нашего пони и нашего Москито.

- Однако дедушка, - воскликнул Георг, ты нехорошо поступил со мной. Зачем же ты сказал, что твоя фамилия Фальш?

- Ну что же? - усмехаясь, возразил старик. - Разве я сказал неправду? Разве это действительно не была ложная фамилия?

- Да, если ты имел это в виду, - с огорченным выражением сказал мальчик, - тогда, пожалуй, это верно.

Старик взял на руки маленькую Марию, которая нисколько его не боялась, целовал, ласкал ее, называя своей милой маленькой калифорнийкой. Солнце было уже близко к закату, прежде чем счастливая семья вспомнила о том, что пора ехать дальше.

Золото и оружие было сложено в телегу; туда же поместили маленькую Марию, которой было бы трудно идти по песку. По дороге в город отец Георга рассказывал о том, как он вынужден был бросить посуду и некоторый другой скарб, что и помешало Георгу найти его своевременно. Впрочем, все это объяснялось очень просто.

Дело в том, что пока он поджидал мальчика, нагнала его другая отставшая повозка, и так как погода ужасно испортилась и, по-видимому, все больше и больше выпадало снега, а между тем жене сильно нездоровилось, так что грозила опасность серьезной болезни, все это вынудило его принять радушное предложение проезжающих взять с собой жену и ребенка. Он бы охотно остался один, поджидая на месте возвращения сына, но между тем нельзя же оставить жену одинокой, без надлежащего ухода. Но, желая дать знать Георгу, где они будут находиться, он крепко прикрепил записку к полотну на оставленной посуде, в которой он его извещал, что будет его ждать у истока реки Феатерривер, впадающей в Сакраменто. По несчастью, табор бродячих индейцев, по всей вероятности, попал туда и завладел посудой и другим скарбом, а как распорядился бумагой, наполовину изорванной и скрученной для головного убора, о том мы уже раньше рассказывали.

В ту достопамятную ночь Георг со стариком проезжали мимо того места, где родители поджидали его, но на обратном пути они уже туда не попали, потому что поехали другим берегом Сакраменто, так как дорога та оказалась лучше.

Если они не нашли дедушку в Сан-Франциско, так и это очень просто объясняется. Он там вовсе не жил и никакой собственности там не имел. Но в Сан-Хосе, весьма значительном в прежние времена городе Калифорнии, он имел большую, превосходно устроенную ферму и теперь на время передал ее управляющему, чтобы встретить своих детей, если они приедут, или, по крайней мере, получить о них сведения.

Дорога, которой поехал отец Георга, по левому берегу ручья, была никуда не годная; в этом, к своему несчастью, убедился человек, отказавшийся помочь Георгу, так как его повозка вместе с волами полетела в пропасть. Телега, на которой они оттуда поехали дальше, переехала ручей и направилась вниз, в другую долину, где они хотя и нашли безопасную и удобную дорогу, но вследствие этого разминулись с Георгом и сопровождавшим его стариком.

Но теперь все это миновало; теперь все это совершенно забылось; уже не помнили ни страданий, ни затруднений, и счастливые люди, довольные и веселые, спешили в Сан-Франциско.

С этой минуты обо всем заботился старик. Несмотря на сопротивление отца Георга, он поместил всю семью в одном из лучших отелей и первым делом снабдил их хорошим бельем и платьем.

Тремя днями позже, в течение которых Георг по вечерам должен был подробно рассказывать обо всех своих приключениях и впечатлениях, маленький караван снова потянулся той же дорогой, по которой приехал в Сан-Франциско; проехав Миссию, они прибыли в Сан-Хосе и там поселились на ферме дедушки, на которой предполагалось всем сообща вести хозяйство.

Перед этим, впрочем, старик разлучился с ними дня на два, так как поехал в Сакраменто за своими пони и Москито, а затем в рудники, за палаткой и другим оставленным имуществом, которое там же и продал. Однако после того они безвыездно прожили на ферме все дождливое время, что называется калифорнийской зимой. Наслаждались они там полным покоем и довольством и совершенно забыли обо всех страданиях, вызванных миновавшей разлукой.

Георг очень прилежно работал и, по-видимому, дело земледельца, с которым он уже и раньше успел познакомиться, пришлось ему по сердцу. Только тогда, когда наступила весна и распространились слухи о вновь открытых богатых золотом россыпях, им овладел снова золотоискательский зуд и он начал частенько поговаривать о том, что хотелось бы снова попытать свое «счастье». Он никак не мог забыть о найденном им громадном куске золота.

Отец его был, понятно, против этой затеи, но старик, смеясь, сказал:

- Пусть себе отправится. Это самое лучшее средство отбить у него охоту увлекаться этим делом, потому что он очень долго будет работать киркой и лопатой, пока выпадет на его долю такое же счастье, как тогда.

Старик подарил ему своего Москито для перевозки поклажи и послал с ним одного из служащих фермы, человека вполне надежного, так что Георг, снабженный палаткой и всем необходимым, мог предпринять вновь основательную попытку золотоискательства. Но оказалось, что старик предсказывал совершенно верно.

Два месяца Георг и его спутник пробыли в горах, работая не покладая рук. Хотя они и зарабатывали достаточно для удовлетворения насущных потребностей, но счастье не пожелало им улыбнуться, как в былое время. Кроме того, теперь у Георга было уже родное место, куда его сильно тянуло. Словом, суровая жизнь в горах ему скоро надоела. В свою очередь, и спутник его уже не в первый раз пробовал счастье в горах, но ему постоянно не везло, как и в этот раз. Как только в один прекрасный день оба они пришли к заключению, что они дома, работая спокойнее и равномернее, зарабатывали если не больше, то ни в коем случае не меньше, чем здесь, в горах, - они продали палатку, орудия и снаряды вновь прибывшим переселенцам и тотчас возвратились обратно на ферму, где были приняты с восторгом.

С этого дня Георг уже не покидал больше родителей. Земледелие в Калифорнии процветало и принимало все больший размах. Помогая своему отцу и дедушке обрабатывать землю и ухаживать за скотом, мальчик с годами из маленького золотоискателя превратился в опытного земледельца и дельного фермера. Поэтому соседи относились к нему с любовью и полным уважением, а родители гордились им.