Золото Калифорнии

ГЛАВА VII

К вечеру оба всадника добрались до индейского лагеря и здесь узнали, что никто из бледнолицых мимо не проезжал. По-видимому, старик и ранее был в этом убежден. Не останавливаясь здесь, они тотчас поехали дальше, так как старик предпочитал ночевать в собственной хижине, к которой всадники подъехали через час после захода солнца.

Здесь, в долине, хотя и не падал снег, но все же шел несносный мелкий дождь, промочивший их насквозь.

Но это нисколько не помешало старику находиться в этот вечер в превосходном расположении духа.

Яркий огонь камина скоро обсушил их, а из куска оленины и муки старик состряпал очень вкусный ужин, причем не позволяя мальчику помогать себе в этом деле.

Покончив с приготовлением ужина, старик подготовил еще один сюрприз и, будто внезапно вспомнив о чем-то, начал усердно рыть своим охотничьим ножом землю около камина и вскоре вытащил оттуда бутылку.

- Вот это дело! - сказал он, рассматривая перед огнем содержимое бутылки. - Так как я, по всей вероятности, не скоро возвращусь сюда, нет надобности оставлять запасы, а горячий напиток, после сегодняшней быстрой езды, нам обоим будет вовсе не лишним.

Он усердно принялся за приготовление горячего крепкого грога, который очень мало интересовал Георга, не привыкшего к крепким напиткам, а старик не счел нужным настаивать, но сам усердно занялся бутылкой.

- Вот видишь ли, парень, - заговорил он, - надо выпить этот глоток в честь твоего благополучного прибытия в Калифорнию, и дай Бог, чтобы тебе, Георг, жизнь здесь пришлась по сердцу. А как твоя фамилия?

- Уаклей.

- Ах да! Георг Уаклей.

- Лишь бы мы нашли моих родителей!

- Найдем! - смеясь, ответил старик. - Не могли же они провалиться сквозь землю! Во всяком случае ты найдешь во мне попечителя, воспитателя и, быть может, впоследствии убедишься, что мог напасть и на худшего.

- А как же, собственно, вас зовут? - спросил Георг. - Надо же мне знать, как вас называть.

- Ах, да, разве ты еще не знаешь? - тихонько усмехнувшись, точно про себя сказал старик. - А мы уже давно вместе. Видишь ли, если бы твой дед не был таким проклятым, старым и отвратительным скрягой…

- Да почему вы это знаете?

- Почему я это знаю? А потому, что он знать не хочет своей семьи, как ты сам это сказал, чтобы не быть вынужденным им помогать. Если бы это не напоминало тебе этого медведя-ворчуна, я бы тебе предложил называть меня дедушкой, до тех пор, пока мы не найдем твоего настоящего деда. Вот потому-то я не могу тебе предложить так называть себя, и лучше останусь при своем имени, а именно Ложный amp;apos;, запомнишь его?

- Ложный? - изумленно воскликнул Георг.

- Да, Георг Ложный! - ответил старик.

- Странная фамилия! - заметил мальчик. - Как это так можно называться: Ложный?

- Пустое! - пробурчал старик. - Неужели ты находишь, что было бы лучше, если бы моя фамилия была Крысохвостов или Пустозвонов?

Георг рассмеялся.

- Ну вот, видишь, - продолжал старик, - а между тем есть на свете люди, носящие подобные фамилии. Имя и фамилия - это только отличительная кличка в сношениях людей между собою, и дело не в том, какую человек носит фамилию, а в том, каков он по характеру и как ведет себя, как обращается с людьми.

Во время этого разговора старик совершенно спокойно растянулся на оленьей шкуре поближе к огню; около него стоял кубок с грогом, и он казался в очень благодушном настроении. До сих пор он всегда был очень серьезен и молчалив, но теперь постоянная усмешка оживляла его лицо.

Вдруг старик, будто что-то вспомнив, внезапно заговорил:

- Когда не знаешь название какой-либо вещи, надо как-нибудь дать собеседнику понятие о ней. При этом я вспоминаю об одном моем краснокожем приятеле, недавно порядком меня рассмешившем. Мне как-то пришлось провести ночь в одной из их землянок, и меня там страшно одолели блохи. Будь дикари в самом деле чистоплотны, как мы совершенно ошибочно предполагали, так они, разумеется, не позволили бы заедать себя бесчисленному множеству насекомых в своих земляных пещерах. На следующее утро мне вздумалось дать понять моему любезному хозяину - тому самому, который привел тебя ко мне, - о том, что мне мешало спать всю ночь, а между тем я не знал, как по-индейски называется блоха. «Ага, - сказал краснокожий, засмеявшись и открыв рот до самых ушей, - знаю, что ты хочешь сказать: маленькие черные животные, когда их прихватишь пальцем, так и конец им, и нет ничего». Да разве это не было превосходным разъяснением, какое животное называется блохою?

- Это, конечно, верно, - сказал улыбаясь Георг, - но удивительно, до какой степени эти люди закалены, я даже понять не могу, как это они могут так смело бродить по снегу голыми ногами? Мне кажется, я был бы не в состоянии даже сто шагов пройти по снегу без башмаков.

- Дело привычки, - возразил старик. - Однажды в Штатах я по дороге нагнал индейца. Мороз был порядочный, так что я озяб, даже будучи в теплом верхнем платье, а между тем на индейце было только бумажное одеяло, да и то изорвано в нескольких местах. Даже в июле мне было бы холодно под таким одеялом, и когда я с ним поравнялся, задержав лошадь, у меня явилось желание дать этому бедняге что-либо теплое. Между тем, он вовсе не казался озябшим.

- Неужели тебе не холодно, индеец? Ведь сегодня мороз не шуточный?

- А лицу твоему холодно? - отвечал мне индеец ломаным английским языком, как-то насмешливо поглядывая на меня.

- Лицу не холодно, потому что оно у меня всегда открыто, - отвечал я.

- Хорошо, - возразил индеец, усмехаясь и не глядя на меня, - а у меня не только лицо, но и почти все всегда открыто. - Ясно, что он был безусловно прав; если бы мы с раннего детства одевались легко, тогда холод был бы нам гораздо менее чувствителен. Между тем мы постоянно нежим себя и кутаемся во всевозможное теплое одеяние при малейшем холоде, и таким образом делаем нашу кожу до такой степени нежной, что она не выносит малейшего холода.

- Вы, вероятно, давно уже в Калифорнии, если так хорошо владеете индейским языком, на изучение которого требуется продолжительное время. Я в нем ни одного слова не понимаю.

- Я уже два года брожу по этой стране, и лучшего проводника ты бы здесь не нашел. Задолго до открытия золотых россыпей я уже был здесь, - отвечал старик.

- До открытия золота!? - изумленно воскликнул мальчик. - Я полагал, что до этого здесь не было белых.

- Нас действительно было немного, - ответил старик, - нам приходилось частенько ссориться с испанскими и краснокожими туземцами, пока не было найдено золото.

- Испанскими туземцами? - переспросил мальчик.

- Да, милый, да, - отвечал старик, хлебнув из кубка и снова ложась, опираясь на локоть. - Как мне кажется, ты почти ничего не знаешь о стране, в которой намерен поселиться. Неужели там, дома, тебе никто о ней ничего не говорил?

- Да, почти ничего, - пристыженно отвечал Георг. - В Арканзасе на нашей ферме в эти последние годы была такая бездна работы, что мне едва хватало времени посещать школу, находившуюся от нас в пяти милях; там мне удалось выучиться читать и писать. Тогда еще никто и не думал о Калифорнии. Но когда узнали, что в этой стране открыто золото, тогда уже никаких других разговоров не было, как только о золоте.

- Гм… трудно представить себе, - пробурчал старик, - до какой степени люди имеют привычку думать только о сегодняшнем. Ты ведь знаешь, что Калифорния, до того, как мы ее завоевали, принадлежала мексиканцам и что только после завоевания было открыто золото?

- Да, я это знаю.

- Вот, видишь ли, прежде эта громадная страна почти вовсе не была заселена. Северо-западный берег Америки, на котором находится Калифорния, был открыт уже давно. Еще в 1528 году испанцы, бывшие в те времена самыми предприимчивыми мореплавателями, послали свои корабли для исследования северо-западного берега Америки; первый европеец, ступивший на этот берег, если не ошибаюсь, назывался Мальдонадо, и если мы будем основываться на той точке зрения, что цивилизованное государство может предъявлять свои права на чужестранную землю только в том случае, если оно первое получило о нем сведения и посетило ее, то, конечно, право на эту страну неоспоримо принадлежит Испании. В те времена Испания и Португалия владели почти всей Америкой, но до такой степени жестоко злоупотребляли своим господством, притесняя своих туземных подданных, что с течением времени эти колонии мало-помалу, прибегая к оружию, отделились от метрополии и установили свое особое правительство. Бывшие испанские владения образовали республики, а португальские образовали Бразильскую империю.

Калифорния впоследствии попала под власть Мексики. Но мексиканцы никогда особенно не заботились об этой стране, от них очень отдаленной и казавшейся им очень холодной, да и притом приносившей им чрезвычайно мало дохода. С течением времени в самой Калифорнии из потомства мексиканцев и испанцев образовалось население креолов, результат смешанных браков белых с туземцами мексиканского происхождения. Они называли себя калифорнийцами, но почти полностью сохранили мексиканские одежду, нравы, обычаи и привычки.

Земледелие, однако, почти не процветало именно в Верхней Калифорнии, быть может потому, что местная почва была недостаточно пригодна к тому. У побережья влаги было очень мало и любящая удобства жизни и, даже можно сказать прямо - ленивая испанская порода предпочитала заниматься скотоводством. Вследствие этого весь экспорт из Калифорнии заключался в сырых кожах, сале и в засушенном мясе, которое охотно приобретали пристававшие к берегам китобойные суда. Кроме того, по временам сюда наезжали охотники за пушным зверем и тут продавали свою меховую добычу или отправляли ее на кораблях в другие американские или европейские гавани.

С целью просвещения туземцев, а также для обеспечения белому населению надежной помощи с давних пор сюда приезжали миссионеры, иезуиты и учреждали здесь миссии. До сих пор в стране рассеяны кое-где старые, диковинные постройки. Миссионеры старались обратить в христианство коренных жителей Калифорнии, а именно индейцев, но в этом отношении достигали весьма ничтожного успеха. Все же им удалось привлечь к себе несколько племен, которые селились невдалеке от миссий. Эти племена выполняли необходимую для духовных лиц работу, обрабатывали для их потребностей небольшое количество пахотной земли, доставляли им дрова и воду, занимались стиркой и другой мелкой работой. Взамен этого священники учили их священному писанию, а самое главное, в прочно сооруженных миссионерских постройках обеспечивали им защиту от нападений других племен.

Насколько тогда было малочисленно белое население, видно из сведений, сообщенных одним французом, а именно господином де Мофрэ, который в 1842 году насчитал на пространстве около 500000 квадратных миль только пять тысяч человек белого населения. В их числе было около четырех тысяч человек, происходивших от испанских родителей, так называемых калифорнийцев, а в остальную тысячу человек включались европейцы, американцы и мексиканцы с ничтожным числом переселенцев с Сандвичевых островов.

Климат в Калифорнии безусловно превосходный и даже значительно теплее, чем под теми же широтами в восточной части Скалистых гор. Тем не менее, не подлежит сомнению, что еще на долгие времена эта страна продолжала бы быть ничем иным, как исполинских размеров пастбищем, если бы северо-американо-мексиканская война не дала делу иной оборот. Тотчас после ее начала были посланы корабли из Северной Америки, предназначенные войти, обойдя мыс Горн, в гавани западных берегов Мексики. В то же время генерал Кеарней был послан туда же сухим путем с относительно небольшой армией. Тебе, милый мой, знаком уже этот путь и ты можешь себе представить, сколько неимоверных трудностей предстояло преодолеть этим храбрым, предприимчивым людям. Однако та часть страны, в которой найдено золото, была уже завоевана для Америки ранее, чем туда дошла армия, о которой я тебе говорил, гораздо менее значительным отрядом. Героем этого, собственно говоря, вынужденного предприятия был капитан Фремонт.

Как и ты, с ранней юности привычный к трудностям и опасностям жизни в лесах, он был задолго до начала мексиканской войны отправлен во главе небольшого отряда с целью поисков лучшего и кратчайшего пути в Орегон через Скалистые горы.

Джон Чарльз Фремонт, один из доблестных людей в Соединенных Штатах, еще ранее того, именно в 1842 году и затем в 1843-1844 годах, стоял во главе научных экспедиций, отправленных в Орегон и в Калифорнию и при этом показал себя таким отважным, что отечество произвело его в капитаны и доверило ему третью почетную и блестящую экспедицию. Зимой, между 1844 и 1845 годами, он достиг со своим маленьким отрядом Калифорнии. И так как он там узнал, что Соединенные Штаты имели недоразумения и столкновения с Мексикой, хотя еще не было никаких официальных сведений о возникновении открытых конфликтов, капитан Фремонт счел необходимым относиться очень осторожно к мексиканскому правительству, чтобы не подать ему ни малейшего повода к каким-либо жалобам и нареканиям. На расстоянии около ста миль от Монтерей, одного из значительнейших городов страны, он оставил свой маленький вооруженный отряд и отправился один в город к начальнику Верхней Калифорнии дону Жозе Кастро, для объявления ему цели пребывания в стране и ходатайствования о разрешении прозимовать в долине Иохима, так как там было весьма достаточно дичи для людей и пастбищ для животных. Согласие на это было им получено; но, едва возвратившись обратно к своему отряду, он узнал, что дон Жозе Кастро имеет намерение, вопреки данному им же разрешению, напасть на него со значительным вооруженным отрядом. Объяснялось это тем, что до него, дона Кастро, дошло известие, будто целью капитана Фремонта служит вовсе не научная экспедиция, а намерение, подстрекая туземных европейцев и американцев начать восстание против мексиканского правительства и завоевать страну.

Все военные силы Фремонта состояли из шестидесяти двух человек, старых, закаленных опасностями лесных охотников, и при первых же полученных сведениях Фремонт немедленно надежно укрепил свой маленький лагерь, поднял американский флаг, решив отчаянно защищаться.

Однако, не зная, как отнесется его правительство к такому вооруженному столкновению, он, после некоторого колебания, принял меры, чтобы избежать нападения мексиканцев, и со своим отрядом ушел по направлению к Орегону. Калифорнийцы преследовали его, но весьма недолго, воздерживаясь от нападения на американцев, очевидно, побаиваясь их скорострельных винтовок.

Таким образом капитан Фремонт добрался к середине мая к большому озеру Климат, и там оказалось, что ему предстояло столкнуться не только с воинственными климатскими индейцами, но, кроме того, перед ним были высокие, покрытые снегом горные отроги, переход через которые едва ли был возможен в такое раннее время года. В то же время американцы узнали, что генерал Кастро стягивает у них в тылу войска, чтобы напасть на них, истребив при этом и всех американцев Калифорнии.

Со всех сторон маленькому отряду угрожала неминуемая гибель и тысячи людей готовились уже искать спасения в бегстве. Но не так поступил Фремонт. Доведенный до крайности, отважный охотник решил прибегнуть тоже к крайним средствам. Несмотря на то, что к нему приближалась армия в десять раз большая, нежели его отряд, несмотря на то, что его отвлекали нападения индейцев, он выбрал самое смелое решение, на которое только способен отважный человек. Он решил не укрепляться, не сооружать баррикады против надвигавшихся сил, а напасть на них первым и завоевать Калифорнию.

6 июня пришел он к такому решению, а 11 июня уже приступил к выполнению своего плана. Днем он захватил транспорт и двести лошадей, предназначенный для лагеря Кастро, а на рассвете 15 июня овладел укрепленным военным постом Сонома, захватил девять медных пушек, одну тысячу двести пятьдесят мушкетов и другого оружия и взял в плен несколько офицеров. В это время к нему присоединилась значительная часть американцев, чувствовавших себя в опасности. Оставив в захваченной им Сономе гарнизон всего из четырнадцати человек и получив известие, что Монтерей осажден американцами, он смело двинулся вперед, во всех столкновениях побеждал мексиканцев и гнал перед собою армию генерала де Кастро.

Впрочем, калифорнийцы были хорошими и ловкими кавалеристами, но, как и все потомки испанской расы, в высшей степени неумелы в употреблении огнестрельного оружия. Это давало американцам решительный перевес над мексиканцами и, когда маленький отряд Фремонта соединился наконец с людьми командора Стоктона, разбитые мексиканцы бежали во все стороны.

Но этим война не завершилась, потому что, хотя во всех значительных городах развевался уже американский флаг и американские политики объявили всю страну собственностью Америки, страсти еще долго не утихали и по окраинам прокатилась волна нескольких восстаний. Но американцы были очень осторожны. К тому же, прибыли новые подкрепления и наконец был заключен мир между Мексикой и Соединенными Штатами, причем Калифорния была отдана на вечные времена Америке в качестве вознаграждения за военные издержки и убытки.

Вдруг старик внезапно оборвал рассказ, сказав: «Однако, милый мой, уже поздно, наши одеяла давно высохли и чем раньше мы уснем, тем лучше. Мне кажется, ты давно уже спишь, так что, пожалуй, я попусту рассказывал всю эту историю».

- Нет, я слушал, - тихо сказал Георг, - но все же при этом думал о своих родителях.

- Пустяки! - проворчал старик. - Как только взойдет солнце, мы их тотчас разыщем. Сегодня ночью хорошенько отдохни, чтобы завтра выступить со свежими силами.

После этого он уже не беспокоился о мальчике, а плотно завернулся в свое одеяло и вскоре тихо и крепко уснул.