Золото Калифорнии

ГЛАВА II

Утром того же дня, в который произошли только что описанные нами события, невдалеке от упомянутой рощи по дороге ехали два всадника. Судя по костюму, оба они принадлежали к классу зажиточных фермеров. Первый из спутников, молодой, стройный человек, одетый по тогдашней американской моде в синий полотняный сюртук, такие же штаны и черный полосатый жилет, в изящные индейские мокасины вместо сапог, ехал на горячей гнедой лошади. Другой, толстяк лет сорока, все время смешил товарища своими замечаниями и шутками. Толстяк был одет в чрезвычайно тесный белый костюм и ярко начи-щенные сапоги. Вся его фигура, плотная, упитанная, и полное, приятное лицо, с маленькими, искрившимися весельем глазами, так и сияли довольством самим собой, прекрасной погодой и своим спутником. Как у того, так и у другого спутника не было с собой никакого оружия, хотя ловкие движения их ясно свидетельствовали, что оба они люди, привыкшие к охоте и вообще ко всякого рода приключениям. Могучая фигура старшего всадника, хотя и несколько заплывшая жиром, позволяла предполагать в нем недюжинную физическую силу.

Толстяк продолжал рассказ о чудачествах своего старшего брата, жившего в Цинциннати.

- У него, представьте себе, - говорил он, - примечательная мания. Мне жаловалась нынешней осенью его жена, когда я посетил их. Весь дом моего брата завален этим старьем: старой мебелью, глиняной посудой и прочими предметами, из которых могла бы пригодиться, пожалуй, только десятая часть, да и то разве на топливо, вместо дров. А брат все продолжал ходить по лавкам и разыскивать все новую и новую рухлядь. Но раз вещь была куплена, брат ставил ее на место и с тех пор совершенно забывал о ее существовании. Тогда я и придумал одну штуку, чтобы утешить его несчастную жену и помочь ей сберечь денежку на черный день. Я нанял повозку и, когда брат был чем-то занят, отправил все его редкости обратно в лавки. Брат, возвратившись домой, и не вспомнил о своих сокровищах, а преспокойно уселся за пунш. На другой же день он отправился на Фром-стрит, где снова и приобрел весь тот хлам, что я продал накануне, да еще восхищался сделанным приобретением.

- Дядя! - улыбнулся молодой человек. - Неужели вы думаете, что я поверю вашим россказням, тем более что знаю вашего брата как очень расчетливого и дельного человека?

- Ну-ну, как ты смеешь говорить такие вещи своему старому дяде? Хотя, положим, брат мой малый не промах и на всей земле трудно найти более оборотистого человека. Ты послушай, что он раз сделал, будучи совсем молодым. Мы ехали с ним на лодке, чтобы поохотиться за дичью, приходившей к водопою на берег реки. Жара была страшная, и солнце немилосердно жгло нас. Я стал было снимать куртку, да неосторожным движением столкнул в воду свою пороховницу, стоявшую на скамье. Мне было страшно досадно, а тут еще прозрачность воды: хотя глубина была не менее пятнадцати футов, проклятая пороховница видна была как на ладони. Брат, прекрасно плававший и нырявший, взялся мне достать ее оттуда. Раздевшись, он бросился в реку, нырнул, задел дно ногами и замутил воду. Когда вода прояснилась, я увидел довольно странную картину. Что бы вы думали, делал этот хитрец? Он, оказывается, преспокойно пересыпал под водой порох из моей пороховницы в свою, и, когда поднялся на поверхность, моя пороховница была наполовину пуста! Чего ж вы хохочете как сумасшедший? Смотрите, вы свалитесь с лошади. Неужели вам может прийти в голову мысль, что ваш старый дядя станет лгать? Как вам не совестно!

- Полно, дядя, я вполне верю всему, рассказанному вами! Однако что это виднеется там, за поваленной сосной?

- Где? Что такое? А, вон там. Да это олень! Жаль, что с нами нет Ассовума, его меткий выстрел уложил бы животное на месте. К нему можно подобраться шагов на пятьдесят.

- Ну, Ассовум-то, наверное, далеко, а вот жаль, что я сам не захватил с собой карабина и из-за этого приходится пропустить такой славный выстрел!

- Славно бы вас встретила мистрис Робертс, если бы вы решились прийти к ней с ружьем в воскресенье. Она и индейцу-то не простила бы такого проступка!

Животное продолжало спокойно стоять на одном из соляных болот, тянущихся вдоль берегов Фурш-ла-Фава. Не подозревая никакой опасности, олень лизал почву и лишь по временам прерывал свое занятие легким пофыркиванием. Отмахиваясь от назойливых мух и комаров, олень продолжал наслаждаться соленым вкусом глинистой почвы.

- Биль! - не вытерпел Гарпер. - Ведь индейцу удалось бы подкрасться к оленю шагов на пять. У него, кажется, нет ни малейшего чутья. Да и сам я, пожалуй, сумел бы справиться с ним, если б у меня снять с плеч десяток-другой лет.

- Если бы вы, дядюшка, ухитрились добраться вон до того орешника…

- Что за чушь! - перебил его дядя. - Неужели вы думаете, что я и в самом деле буду ломать свои старые ноги, да еще в воскресенье?

Однако Гарпер, вопреки только что произнесенным словам, слез с лошади, оставшейся стоять совершенно спокойно, и с величайшей осторожностью стал красться между кустами. Ветер дул с противоположной стороны, и поэтому олень не мог почуять приближавшегося врага. Тот, все более и более увлекаясь преследованием, напрягал все силы, чтобы остаться незамеченным. Олень еще раз приподнял голову, фыркнул и принялся лизать землю.

Приостановившись на минуту, дядя лукаво посмотрел на своего племянника. Вильям Браун, или, как его называл старший всадник, Биль, внимательно следил за всеми движениями в разыгравшейся перед ним сцене.

С минуту Гарпер колебался. И неподвижность оленя его изумляла, да и жаль было начищенных сапог. Почва, растоптанная ногами животных, приходивших напиться к протекавшему здесь ручью, была вязкая. Однако охотничья жилка взяла верх над осторожностью, и толстяк решил во что бы то ни стало поймать животное. Он сначала осторожно, а затем, все увлекаясь, уже без разбора ступал по грязи. Охотник, разгоряченный преследованием, чувствовал, что его сердце колотится в груди с такой силой, что, пожалуй, вспугнет животное.

Вдруг олень, почуяв наконец человека, поднял голову и совсем остолбенел при виде белого существа, незаметно подкравшегося к нему так близко. Не успел он опомниться, как Гарпер, позабыв и воскресенье, и свой опрятный праздничный наряд, бросился вперед и схватил оленя могучими руками. Животное, страшно испуганное таким внезапным нападением, делало всевозможные усилия, чтобы освободиться, но железные руки охотника, точно клещами, сжимали ноги несчастного создания. В пылу борьбы олень стащил ничего не замечавшего Гарпера, увлеченного одной мыслью поймать животное, в большую, глубокую лужу, где он стал отчаянно барахтаться, все еще не выпуская ног оленя.

Браун, приподнявшись на стременах, с увлечением смотрел на эту борьбу человека и оленя, готовый ежеминутно прийти на помощь. Но дядя даже и закричать ничего не мог: едва только он попробовал бы это сделать, грязь моментально попала бы ему в рот. Она и так уже густым слоем покрыла его одежду и лицо, совершенно залепив глаза.

Помощи Брауна, однако, не потребовалось. Неожиданно для всех где-то близко грянул выстрел, и олень, сделав последнее усилие, вырвался наконец из рук Гарпера и в конвульсиях повалился тут же на землю.

Гарпер, ослепленный грязью, ничего не видя, с гневом вскочил на ноги и крикнул в сторону, совершенно противоположную той, откуда раздался выстрел:

- Кто смел стрелять?

Раздалось удивленное восклицание индейца, вышедшего из чащи и пораженного уморительным видом вывалявшегося в грязи почтенного фермера.

Старик, узнав голос Ассовума, несколько успокоился и закричал племяннику:

- Биль! Да идите же скорее сюда и сведите меня к ручью, надо хоть немножко отмыть эту проклятую грязь!

Браун подошел к нему, протянул палку, за которую обеими руками ухватился дядя, и оба они отправились к ручью. Едва Гарпер успел промыть глаза, как с новыми упреками набросился на краснокожего за то, что тот смел стрелять в его добычу.

- Но, дядя, - перебил его Браун, - вы все равно дольше минуты не продержали бы оленя!

- Откуда ты это можешь знать! - возмутился почтенный фермер. - Да мой брат целую ночь держал своей рукой медведя за шиворот, когда…

- Дядя, дядя, мы опоздаем на проповедь, если вы будете рассказывать похождения вашего знаменитого брата.

Индеец тем временем спокойно прислонил карабин к дереву и свежевал убитого оленя, не произнося ни слова. Когда же спор между белыми кончился, он так же невозмутимо сказал:

- Отец мой очень силен, но олень все-таки вырвался бы и убежал, не выстрели я в него. Не хочешь ли, отец мой, оленьего мяса?

- Отстань! Я люблю мясо животных, только убитых мною самим!

- Как же теперь быть с проповедью? - спросил Браун дядю. - Ведь не можете же вы показаться туда в таком виде?

- Ну конечно, я зайду переодеться, хотя, признаться, мало дорожу болтовней этого плута Роусона. Отправляйся ты вперед, а я догоню тебя!

Браун помог дяде взвалить оленя на лошадь, оставив Ассовуму заднюю оленью ногу. Дядя с торжествующим видом уселся в седло, попрощался с племянником и убедительно просил его ничего не рассказывать на проповеди у Робертсов, пока он сам туда не приедет. Браун обещал, тоже сел на лошадь и тронулся вслед за индейцем, уже далеко ушедшим вперед.