ЯКОВ ГОРДИН

«ЖАЖДА ВОЗМЕЗДИЯ И СВОБОДЫ»

О книге Иоле Станишича «Упрямые скалы» («Советский писатель», 1966)


Борьба за Свободу (именно с большой буквы) испокон веку считалась обязанностью поэта. И чаще всего поэты подлинные считали эту обязанность для себя безусловной. В этом отношении книга Станишича продолжает лучшие традиции мировой поэзии. Слово Свобода встречается чуть ли не в каждом его стихотворении.


...Гибнут поэты у гнезд орлиных,

чтоб не погибла песня свободы...

...Свободу прикрыв собою,

он смерть убил, умирая...

...Вот, посмотрите, идет Свобода,

со шрамом на щеке, прихрамывая...


Это не риторика и не абстракции. Речь идет о вполне конкретной борьбе за свободу человека. В аннотации так сказано о биографии поэта: «За его плечами нелегкий жизненный путь — война, партизанские костры на суровых скалах Черногории, годы мучений за колючей проволокой фашистских лагерей смерти».

Борьба с фашизмом породила в странах Европы поэзию Сопротивления. В Сопротивление пришли поэты, разные по творческим методам и политическим взглядам. Их объединяло, а ныне объединяет для читателя их стихи, стремление освободить человека от физического и морального унижения рабства.

Где начинается рабство? Там, где иссякает воля к активному сопротивлению злу:


Если ты не вонзаешь шпагу в сердце

хозяев преступных —

Ее ты вонзаешь в сердце нищих

и неповинных.


Так писал крупнейший поэт французского Сопротивления Элюар. С чего начинается духовный распад? С предательства. Элюар писал:


Они превозносили палачей,

Они нас злом, как грязью, облепили,

Они ни разу не сказали правды.


В книге Станишича исследованию этих проблем посвящено огромное, в несколько сот строк, стихотворение «Вопли камня». Камень — могучий, но безразличный материал. Он годен на все.


Веками беспокойный человек

убежище для мысли ищет в камне.

Из камня строит дом. Из камня

высекает

свой образ.


Но время меняется, и вот уже


Когтистые стервятники выводят

в моих морщинах новых стервенят.


Безразличный, инертный камень уступает насилию:


Я, сломанный, другим ломаю кости.

И дни меня боятся, потому что

застенки воздвигают из меня...

...Я — кладбище свободы и убийца,

и утро убегает от меня.


Так пассивная масса становится орудием активного насилия и предательства. В романтических стихах Станишича предательство не может остаться безнаказанным. Отмщение приходит прежде всего изнутри. От осознания причиненного зла.


Когда б со дна убитые восстали

и мертвые подняли б кверху руки, —

на мне бы вырос белый лес костей

и каждая волна могилой стала б, —

остались только б проволока, море

и я — преступник...

...Я одинок.

Мне нет покоя, Вечность!

На мне гудят безумия шаги.


Борьба в оккупированном врагом тылу в моральном отношении сложнее, чем на фронте. В странах Европы, где фашистским войскам активно помогали их местные единомышленники и беспринципные трусы, борьба с коллаборационизмом была не менее важна, чем борьба с оккупантами. Проблемы гражданского мужества, нравственной цельности, моральной чистоплотности стояли особенно остро. Поэзия Сопротивления — поэзия максималистская. Предательство и пассивное малодушие равны для нее. Тот, кто осмеливается усомниться в торжестве справедливости, — уже достоин позора.

Стихам Иоле Станишича этот нравственный максимализм свойствен в высшей степени.

При чтении книги бросается в глаза одно знаменательное совпадение. Вот стихотворение «Развяжите мне глаза» — монолог казненного. Вот «Песня погибших» — она начинается фразой: «Мы погибли». Сразу вспоминается Твардовский: «Я погиб подо Ржевом...»; Мандельштам: «Да, я лежу в земле, губами шевеля...»; Слуцкий: «В пяти соседних странах зарыты наши трупы...» Это не случайные совпадения. И не заимствование приема. В переломные, роковые минуты истории, когда лучшие гибнут первыми, поэтам свойственно отождествлять себя с погибшими. Ибо поэзия — совесть мира. И смерть погибших — на совести поэтов. Погибшие гибелью доказали свою честность. Они могут судить живых. Живые нуждаются в их поддержке. Сверяют по ним свои действия.


Но если мертвые молчать не в силах —

Живым молчанье незачем хранить, —


говорит Элюар.

Станишич вторит ему в стихотворении «Голос убитых»:


Слушайте ж голос из тьмы погребенья...

Там, наверху, погребают Свободу,—

ищет убийца признания, лавров почета.


Если говорить о лирическом герое книги Станишича, то можно сказать, что герой этот — поэтическая эмоция, романтическое переживание действительности. Это определяет и стилистические особенности книги — непрерывно нагнетаемую метафоричность, напряженность голосовых связок стиха.

Для стихов Станишича характерен перенос с себя на природу. Поэт перепоручает свои функции оратора — «Вопли камня», «Монолог явора», «Волны стонут», «Память лимонных деревьев». Для Станишича этот прием плодотворен. Он дает возможность еще больше расширить эмоциональные возможности стиха. Дает возможность обобщений. Природа в стихах Станишича эквивалентна романтическому сознанию поэта. Пользуясь традиционными фольклорно-романтическими образами, Станишич, благодаря особенностям своей этической программы, переосмысляет их. Испокон веку ворон в романтической поэзии играл вполне однозначную роль — он олицетворял зловещие силы, являлся провозвестником смерти. У Станишича сложнее: ворон пресыщен злом, он расклевывает нож, который поил его кровью, ему опротивела его извечная роль, природа не приемлет больше зла. Павшие борцы становятся как бы частью ее:


Давным-давно он принял честный бой.

Нет для него ни голода, ни страха:

он наскочил на пулю головой,

и в черепе теперь гнездится птаха.

Течет луна по листьям медуниц,

птенцы угомонились понемногу.

И смотрят из расширенных глазниц

таинственные звезды на дорогу.


В стихотворении Станишича нет четко обозначенных персонажей: стихи представляют собой сгусток эмоций, облеченных в жестокие, отвлеченно романтические образы:


За ночь одну покрывает здесь волосы иней.

И самому палачу не хватает дыханья.

Яма страданий здесь глубже пучины холодной

и синей.

Кажется пролитой кровью закатов пыланье.

Ночь в кровавой рубашке приходит к рассвету

и стонет.

Ужас яму копал в этом гибельном месте.

День окровавленный череп приподнял здесь

на ладони.


Если взять это стихотворение изолированно от других, то будет непонятно, о ком идет речь. Кто палачи, кто жертвы? Непонятность эта возникает оттого, что информация о событиях в стихотворении заменяется информацией о чувствах, вызванных событиями. Движение сюжета полностью заменяется нарастанием эмоционального и метафорического напряжения. Стихи Станишича приобретают полный смысл и звучание только в общей системе цикла, книги.

Книга Станишича по основной своей тенденции жестокая, но справедливая книга. Когда-то рыцарь-поэт Ульрих фон Гуттен восклицал: «Приди, благородная свобода!» В стихах Станишича мне слышится тот же призыв.

Загрузка...