День поэзии. Ленинград. 1967

«Передний край», «Разведка», «Вышли драться мы»...

Военные понятия в ходу.

А если вновь тебе доверят рацию,

Как доверяли в грозную страду?

И вот тогда пред хмурою пехотою,

Что много раз была меж двух огней,

Посмей-ка заявить: а неохота мне

Быть слишком точным в должности своей.

В окопах это слушать не положено,

Окоп — от сердца и до сердца нить,

А не кафе на Невском молодежное,

Где можно слушать, можно выходить.

И суть не в том — приятен, неприятен ли

Нестройный гул отчаянных шумих.

Когда берешь военные понятия,

Так по-солдатски отвечай за них.

Да, поиск, он не на паркетной местности.

А рация жила среди боев,

Чтоб у нее училась муза честности

И мужеству училась у нее.

Прием порукой связан с передачею.

И на ошибки места нету в ней:

Идет за шифром строго обозначенный,

Единственный подтекст для батарей.

А уж когда открытая позиция,

Когда шинель осколки теребят, —

В открытом тексте скажется традиция

Разведчиков, погибших до тебя.

Мне на память приходит нередко:

От победной весны вдалеке

Пехотинцы, цепляясь за ветки,

Валунами сползают к реке.

А над нею, до горечи вешней,

Разрывая к спасенью маршрут,

С топорами саперов успешно

Состязанья снаряды ведут.

Значит, только держаться осталось,

И пехота уйдет от реки,

Подминая тупую усталость,

В глину врезывая сапоги.

Помирать никому неохота,

Но покуда снаряд не настиг,

У саперов одна лишь забота —

Протащить сквозь разрывы настил.

Протащить... И ложатся лесины

Над клокочущей, рваной водой.

Тонкий голос визгливее мины

Разрывается за спиной:

— Эй, за вас подыхать мы не будем!

Переправу давай!—

И на миг

Разогнутся усталые люди

И глазами прицелятся в крик.

Он метнется от берега к чаще,

Чтоб исчезнуть, как мышь, без следа,

Но покажется людям, что чаще

У настила взлетает вода.

Мне бы выбрать иную картину

Из великой, как совесть, войны.

Только крик тот, ударивший в спину,

Не дают забывать крикуны.