День поэзии. Ленинград. 1967

Я поражаюсь благородству лиц.

Мне говорят:

— Пойми, ведь это ретушь,

Несовершенство техники...

— Ну, нет уж! —

Я говорю: — Секрет не в свойствах линз...

Вот фотоснимки роковых годов:

Фас, профиль.

С полицейских документов.

Но чувствуется медность монументов

В открытой лепке стриженых голов.

Я поражаюсь чистоте их черт:

Ни прыщика, ни складки, ни морщины

У этого усатого мужчины,

У девушки с косичкой на плече.

Мужчина — с револьвером на бедре,

С могучей саблей, вынутой из ножен.

А девушка — селькор и книгоноша.

Снялась весной.

Убита в ноябре.

Мне говорят:

— Ведь магний, а не блиц,

И позы неестественны и чинны...

— Нет, — говорю,—

совсем иной причиной

Я объясню вам красоту их лиц!

Возьмем фонарь прожектора:

легла

На гладь его и пыль, и слякоть мошек,

Но грянет луч,

и что сравниться сможет

С пронзительной прозрачностью стекла!

И эти люди

хоть сотворены

Из рядовой, из обиходной плоти,

Но свет их внутренний

настолько плотен

И ярок,

что изъяны не видны.

Но ты, фотограф,

ты снимай меня

На фоне яблок или кордной пряжи,

На фоне формул, у станка

и даже

Из-под копыт бегущего коня.

Мне правый профиль тенью засмоли,

Заставь глядеть на призрачную точку!

Как буду благодарна я за то, что

Ты выявил

возможности мои.

Чтоб дух момента прочь не ускользал,

Поймай меня в тенета скрытых камер!

А пред моими бойкими зрачками

Все возникает

тот музейный зал,

Где объективно смотрят

в объектив

Радетели, воители, трибуны,

Не в мишуре эффектных атрибутов —

В своем лице

эпоху

воплотив.

1967