День поэзии. Ленинград. 1967

Горят дома.

Тушить их больше нечем.

Горят дома,

Неделями горят.

И зарево над нами каждый вечер

Вполнеба,

Как расплавленный закат.

И черным пеплом

Белый снег ложится

На город,

Погруженный в мерзлоту.

Мороз такой,

Что, если б были птицы,

Они бы замерзали на лету.

И от домов промерзших, от заводов

На кладбища —

Всё новые следы:

Ведь людям

Без огня и без воды

Еще трудней,

Чем сквозь огонь и воду...

Но город жив...

Он выйдет из бомбежек,

Из голода, из горя, из зимы

И выстоит...

Иначе быть не может:

Ведь это говорю не я,

А мы!..

Сверху видно,

Как сброшенный им же фугас

Превращает дома ленинградские

В груды...

Только жаль,

Что пилоту не видно оттуда

Наших лиц,

Наших сомкнутых губ,

Наших глаз...

Он бы столько увидел в них,

Столько прочел,

Что в смятеньи б задумался:

Кто ж обречен?

Свист.

Удар.

И черный всплеск над крышей...

«Юнкерс» с воем вышел из пике...

— Валя, что случилось? Я не

слышу, —

Трубка задыхается в руке,—

Валя! Ты живая?..

— Да...

Пишите...

Дом двенадцать. Флигель со двора...

Будет что известно, сообщите...

У меня там

Мама и сестра...

Неверно,

Что сейчас от той зимы

Остались лишь могильные холмы.

Она жива,

Пока живые мы...

И тридцать лет и сорок лет пройдет,

А нам от той зимы не отогреться.

Нас от нее ничто не оторвет.

Мы спаяны с ней памятью и сердцем.

Чуть что —

Она вздымается опять

Во всей своей жестокости нетленной.

«Будь проклята!» — мне хочется кричать.

Но я шепчу ей:

«Будь благословенна...»

Она щемит и давит.

Только мы

Без той зимы —

Могильные холмы.

И эту память,

Как бы нас ни жгло,

Не троньте

Даже добрыми руками.

Когда на сердце камень —

Тяжело.

Но разве легче,

Если сердце — камень? ..

Москва