День поэзии. Ленинград. 1967

Я узкой тропинкой взошел на курган.

Пустынно и тихо. Соленый туман

Ползет по сивашским осокам.

Здесь, кажется, — жизнь навсегда умерла.

Лишь тень проплывает степного орла,

Парящего в небе высоком.

Печальное место!.. Вокруг ни души.

Полынью седой поросли блиндажи.

Здесь годы проходят, не тронув

Свидетелей битвы. Я вижу подряд

То штык — он изломан, то ржавый снаряд,

То россыпь зеленых патронов.

И проволок рыжих большие клубки,

В их петли недвижно вросли будяки —

Все это в глаза мне глядело.

Я поднял когда-то разивший металл.

— Холодный осколок, ты здесь пролетал,

Ты рвал чье-то жаркое тело.

Чугунный осколок, ты помнишь, скажи,

Как наши бойцы штурмовать блиндажи

В воде леденящей по плечи

Шли молча на приступ по скользкому дну,—

И с визгом срезала идущих волну

Волна раскаленной картечи.

И люди телами мостили мосты,

И хлюпали хляби, от крови густы,

Но новые шли по запруде,

Врага настигали и бились на смерть,

И звездами сыпалась черная твердь

От грома ночного орудий.

Ты помнишь, как грохот орудий умолк,

Как белый, слепой, издыхающий волк

Бежал на изломанных лапах?

Молчал генерал, растеряв запевал.

Заря полыхала. Над степью стоял

И крови и пороха запах.

Здесь вновь воцарялся извечный покой,

А бой уходил под Юшунь, за Джанкой,

И степь засыпала глубоко.

И ворон, взлетевший на трупов завал,

Садился и клювом железным клевал,

Нацелясь, мертвяцкое око.

Кто был этот брошенный, сирый мертвец —

Латыш, украинец, кавказец, донец,—

Чей путь оказался недолог?

Кого поднималась в ночи поджидать

Любимая девушка, скорбная мать,—

Расскажешь про это, осколок?

Осколок молчит, и окопы молчат.

В гнилых Сивашах поднимается чад,

Расходится зыбким туманом.

Молчат под землей, кто погиб за народ,

Но ветер им вечную славу поет

В степи, над высоким курганом.

1937