День поэзии. Ленинград. 1967

Степан Петрович запрягает лошадь.

Я выхожу на белое крыльцо.

Туманная и тихая пороша

Ложится светом на мое лицо.

Степан Петрович пробует подпругу,

Он в бурой шубе, кряжист, бородат.

Степан Петрович подымает руку,

И лошадь валко пятится назад.

Как медленно светает над лесами!

«Садись, племяш», — он глухо говорит.

И вот уже поскрипывают сани,

Сбивая снег с молоденьких ракит.

Еще ночной у Пскова где-то поезд,

Он будет в Стругах утренним моим.

Летят березы,

Белые по пояс,

А мы про лето с дядей говорим.

— Ты летом приезжай.

— Да как отпустят.

— С сенцом поможешь. Хлев переберем. —

Слова у дяди грустные, как гуси,

Застигнутые в поле ноябрем.

— Продай корову, — я ему толкую, —

Купи козу. Вам с бабкой в самый раз.

— Все чаще тянет, брат, на боковую.

Да я бы продал. Баба не продаст.

Внучата к молочку приедут в мае.

Куплять в совхозе как-то не с руки. —

И он добавил, вожжи подбирая:

— Всю жизнь мы у скотины батраки.

Он достает чекушку и закуску,

Подмигивает, глядя на меня.

Каурый конь торопится впритруску,

Совхозный конь везет за три рубля.

Не знаю я, на что мой дядя метит,

Когда кричит, воткнув в буханку нож:

— Как ни живи, племяш, на белом свете,

А солнце не переживешь!

Что это — крик о старости постылой?

А может, вздох о прожитой весне?

...Дорога за ночь здорово настыла,

Аж посинела, бедная, совсем.

Поют, поют, поскрипывают сани,

Сбивают снег с молоденьких ракит.

Над негустыми псковскими лесами

Рассвет, как сеть зеленая, висит.