Лето круглый год

Странствования Ганса

Все имена, названия, события, обстоятельства… что там ещё? – да, и эти, как их там… буквы – все выдуманы! Хотя и не мною. А совпадения – случайны.

"Странствования" – хорошее слово. "Странствования Одиссея" звучит торжественно и не подходит для описания жизни простого человека, вроде бы. Однако, если подумать, кто его знал, этого Одиссея, когда он жил? Крохотная Итака! И чем он так знаменит? Что он там понаговорил о своих "странствованиях"? Любой моряк наплетет куда больше и правдоподобней. Живи Одиссей в наше время и сочини подобные истории, прослыл бы трепачом, несущим невесть что за кружкой пива. Так что рассказ о жизни Ганса заслуживает названия слова "странствования" ничуть не меньше, чем история Одиссея, царя Итаки.

Конечно, тот был царь. А с другой стороны, с кем из жителей Кавказа ни поговоришь – всё сплошь князья да потомки царей. Со мной на одном курсе учились несколько африканских негров. Так они все как один были сыновьями кто короля, а кто – вождя огромного племени, владеющего земельными пространствами, покрывающими всю Землю вместе с океанами раз десять. Словом…

Отец Ганса был владельцем небольшой фабрики. Папаша имел образование ниже среднего и считал всех образованных граждан дармоедами, что совпадало с мнением, распространенным среди его знакомых. Однако поскольку сын явно отбился от рук и делом в отцовском понимании заниматься не хотел, то он не стал возражать, чтобы Ганс отучился на математическом отделении университета, а потом написал бесполезную диссертацию.

После защиты докторской диссертации необходимо было пройти годичную стажировку за рубежом. Заинтересованный больше в радостях жизни, чем в математике, Ганс взял климатическую карту одной великой страны и выбрал небольшой университет на берегу океана с подходящим климатом.

В аэропорту его встретил господин профессор, нечто вроде зав кафедрой. Он отвез Ганса туда, где тот должен был жить, и сказал, что о делах они поговорят завтра, часов в девять утра. Ровно в девять Ганс сидел перед кабинетом профессора и ждал. Однако профессору было некогда. Через пару часов он ушел на какое-то совещание, извинившись. На следующий день всё повторилось. И на последующий тоже. "Конечно, – говорил Ганс, – в такой манере общения со мной было что-то странное. Пришлось выяснять, в чем дело." Всё оказалось просто. Ганс абсолютно не интересовал прагматичного профессора. У Ганса уже была диссертация. Никто в тамошних университетах не включает в соавторы никого просто так, потому что публикации – это возможность получать новые гранты, а за университетские гранты шла настоящая война, на всех их не хватало. И как результат, Ганс просидел под дверью кабинета неделю. После чего махнул выразительно рукой и стал ходить на пляж. С господином профессором Ганс мило здоровался, но кроме "How are you?" больше никаких вопросов у того не возникало. Ганс загорел, познакомился с симпатичными девицами и научился говорить с ними без устали с хорошим произношением.

В конце учебного года господин профессор традиционно пригласил всех сотрудников отделения математики к себе домой. Пришел и Ганс. Как человек непосредственный и большой любитель созорничать, он задал единственный вопрос, после чего он так и не узнал, чем же угощают гостей местные профессора. Вопрос этот был: "А что это за тряпочку вы повесили у входа?" Реакция господина профессора совершенно ошеломила Ганса. Двухметровый господин профессор неожиданно развернул Ганса за плечи и мощным пинком под зад выкинул за дверь, прорычав вслед: "Чтобы больше и духу вашего не было у меня". Все студенческие годы Ганс занимался дзюдо, однако он ничего не смог противопоставить немолодому уже профессору. Видимо, местные профессора изучают еще и что-то другое.

Ганс был очень озабочен, как же ему вести себя с господином профессором при встрече в университете. Оказалось, что ничего придумывать не надо. Господин профессор всё так же мило улыбнулся Гансу и задал свой традиционный вопрос "How are you?". После чего величаво поплыл по коридору дальше.

Всему хорошему когда-то приходит конец. Пришел он и в этом случае. На Родине требовалось начинать зарабатывать деньги. Ожидания Ганса получить место на университетской кафедре испарялись. В это время произошло резкое сокращение преподавательских мест, на улицу выставляли тех, кто уже работал. Ганс даже начал подумывать, а не пойти ли ему работать математиком в гимназию. Зарплата преподавателя в гимназии была приблизительно такой же как и в университете: правительство посчитало, что и на начальном этапе ребенка должны учить качественно. Идти в гимназию Гансу очень не хотелось. Как вдруг кто-то из знакомых сказал ему, что видел объявление о том, что объявлен конкурс на работу в Колумбии профессором математики. "А почему бы и нет?" – подумал Ганс и отправился по объявлению. Объявление было дано Службой академических обменов. Служба эта занята не только академическими обменами и подготовкой специалистов для других стран, но имеет и более важную для страны цель: она готовит людей, которые со временем смогут занять в своих странах существенный пост и помочь другой отчизне, пользуясь своим положением.

Итак, Ганс явился на свое первое собеседование. Поговорив с господами, ожидающими вызова на собеседование, он пришел к выводу, что пришел напрасно. Все пятнадцать ожидающих имели ту же научную степень, что и Ганс, но они еще знали и испанский язык, да и побывали до того в Латинской Америке. А место было всего одно. Однако Ганс прошел собеседование и был несказанно удивлен, когда ему пришло приглашение на второй тур. Придя, он увидел уже только трех претендентов. Закончилось это собеседование тем, что был выбран именно Ганс.

Дальше его послали учиться на курсы испанского языка. Он часто общался со своим куратором из службы обменов. Вопрос, почему выбрали именно его, естественно, интересовал Ганса. И однажды он его задал. "А вы не помните, что вы отвечали на интервью? – спросил куратор. – Тогда я напомню. Вас спросили, умеете ли вы говорить по-испански. Вы ответили, что ни единого слова. Потом вас спросили, что вы знаете о Колумбии. И вы ответили, что кроме названия не слышали ничего. Большинство членов отборочной комиссии считало, что только сумасшедший может на несколько лет отправиться работать в Колумбию. Таким образом, вы оказались наиболее подходящим кандидатом."

Попав в Колумбию, Ганс понял, что он отхватил выигрышный лотерейный билет. Во-первых, на Родине ему ежемесячно выплачивали 5000 марок, что было весьма приличной суммой в то время. А в Колумбии это оказалось просто сумасшедшими деньгами. Даже на сотню марок можно было прожить месяц просто шикарно. Ганс арендовал огромный дом с садом, нанял прислугу и выписал из Германии какой-то подержанный огромный легковой автомобиль, единственный автомобиль таких размеров в городе. Основную часть денег просто было некуда тратить, так что Ганс с женой и детьми жили припеваючи. Однако пятилетний контракт закончился, и следовало выбрать, возвращаться или… Ганс выбрал "или".

Зарплата резко упала, но господам профессорам в то время платили больше, чем колумбийским генералам, поэтому и эта жизнь оказалась весьма привлекательной. Ганс купил большой участок в поселке за городом и отстроил там большой одноэтажный дом-финку. Строительство обошлось ему недорого: бетонные панели, неглубокий фундамент, стекла никто не вставляет за ненадобностью – и так тепло, только решетки от воров. Дом имел размеры десять метров на тридцать, с огромным залом, где дочка Ганса потом каталась на детском велосипеде.

Сказать, что жизнь Ганса была совершенно безоблачной, конечно, нельзя. Однако и плохой ее тоже не назовешь. Через много лет помимо дочек и жены в доме у Ганса проживали молодая кошка и полуслепой кот, который продолжал производить потомство. Котов своих Ганс не баловал, они ели абсолютно все объедки, кроме лимонных и апельсинных. Кроме того, они добывали всевозможных насекомых. Однажды я наблюдал, как кошка с разбегу взбежала по стенке и шлёпнулась вниз с четырех с лишним метров высоты. Отдышавшись, она повторила попытку, ухватив когтями огромную бабочку, сидевшую на высоте метров пяти с половиной, после чего ее слопала. Кот и кошка меланхолично бродили по залу или валялись где-то, а вокруг дома бродила стая охранных беспородных собак самых разных размеров, штук десять. Котов они ненавидели смертельно, потому что им было категорически запрещено заходить за порог дома. Коты это знали и время от времени показывали, кто в доме хозяин: они валялись перед дверью, зевали и демонстрировали псам свою счастливую жизнь. Псы зверели, но поделать ничего не могли. Даже гавкать на котов было запрещено, наименьшим наказанием было вылитое на них за гавканье ведро воды. А можно было схлопотать и серьезней.

Среди окрестных жителей бытовало мнение, что собаки Ганса чрезвычайно свирепы. Никто никогда не рисковал забираться к Гансу во двор и не любил подходить к забору, поскольку каждого, кто приближался, встречал устрашающий лай. Однако местные жители не знали другого: как только новый человек переступал через калитку, то самым опасным было оказаться зализанным всей этой стаей. Лай прекращался, и начиналось соревнование, кто быстрее подсунет свою морду, чтобы ее погладили. А самые упорные старались сами лизнуть незнакомца в лицо, что особой радости не доставляло, однако отличалось от ожидаемого свирепого приема.

Ганс кормил эту банду кашей, а все остальное они добывали сами: ящериц, стрекоз и прочую живность, водившуюся на Гансовом участке в огромных количествах. Участок этот начинался от горной речки и поднимался наверх метров на сто. Участок был как настоящие джунгли, так что собакам там жилось неплохо. Но и у собак были проблемы. В этих местах водилась зловредная муха, которая откладывала свои личинки под кожу животного. Личинки быстро росли, питаясь внутренностями хозяина. Делали это личинки с какой-то анестезией, поскольку заболевшее животное явно не страдало от боли. Когда личинки добирались до жизненно важного органа, его хозяину наступал конец. При мне Ганс лечил щенка, укушенного мухой. У него вздулась на боку шишка приличного размера с четко выраженным входом. Ганс вставил туда конец шприца, напоминающего кондитерский, и промыл выеденную полость бензином. Через несколько таких промываний паразиты погибли, и щенок снова стал жизнерадостным.

Как у всякого настоящего ученого у Ганса были свои теории по любому поводу. В частности, по поводу того, как надо охранять двор. Он считал, что на дворе должна бегать большая стая собак, одна-две большие, остальные маленькие. Эта стая старательно охраняет свою территорию. Неплохо еще завести несколько гусей, которые очень чутко спят. Эта система, считал Ганса, гораздо чувствительней и надежней всевозможных электронных охранных систем. Возможно, позднее я расскажу и о других теориях профессора Ганса, которые следует поведать миру.

"Я, – говорил Ганс, – так и не стал настоящим колумбийцем: мне очень хочется всегда приходить вовремя и выполнять свои обещания. Ты видишь, с тобою я это всегда так поступаю. Но я не могу раздражать колумбийцев своим педантизмом. Я себе ПОСТАНОВИЛ, что должен приходить всегда на десять-пятнадцать минут позже назначенного И СТАРАЮСЬ не выполнять всякие необязательные вещи, чтобы не выглядеть белой вороной. Все немцы, живущие в Колумбии, недовольны колумбийцами, мечтают вернуться в домой к своей упорядоченной жизни, в свои ухоженные дома. Они говорят об этом при каждой встрече. И никто не едет, потому что где там можно найти бизнес, приносящий восемьдесят-сто процентов годовых гарантированно? Недовольны, но живут. А я домой не хочу. Мне эта беспорядочная жизнь нравится!"