Лето круглый год

Аэропортовские истории

1993 год. Спустившись по трапу самолета компании Air France в Боготе, я тут же встал в очередь. Все прилетевшие вздымали руки вверх по команде охранника, после чего их прощупывали с боков. Наткнувшись на футляр моих очков, охранник попросил продемонстрировать его содержимое. Очки его не заинтересовали. После чего я перешел к стойке, где протребушили всю мою ручную кладь. До того я был твердо уверен, что подобный личный обыск это унижение. Не успел я пройти метра три от той стойки, как оказалось, что там стоит второй эшелон охраны, который "унизил" меня и всех остальных еще раз.

Потом это все повторилось на выходе. Как только я прошел пограничный контроль, где мне без лишних слов шлепнули печать в паспорте, я начал размышлять, куда же идти дальше, поскольку знал, что мне надо перебраться из международного аэропорта в местный. И тут я заметил молодого человека, держащего плакатик с моей фамилией. "Вот здорово!" – подумал я и направился к дорогому товарищу. Вместе мы прошли в багажное отделение, где обнаружилось, что одна из моих сумок-чемоданов, типичных полиэтиленовых продуктов начального периода Перестройки, развалилась, а вещи, собранные в кучку, лежат рядом. Нужно было починить сумку, что мой сопровождающий проделал очень лихо. Он полюбезничал с аэропортовской девицей, та принесла скрепкосшиватель и всадила по месту разрыва с полсотни скрепок. После чего он быстро подхватил мои две сумки-чемодана и буквально побежал куда-то. Мы выскочили на улицу, сели на маленький автобус, который и довез до местного аэропорта.

Во время перерегистрации билета оказалось, что нужно заплатить аэродромный сбор. "Три тысячи," – сказал провожатый, и я остолбенел, потому что в кармане у меня было всего 100 долларов. Чтобы продемонстрировать, что у меня таких денег нет, я вытащил все свои деньги. Провожатый заметил еще и пятидолларовую бумажку и сказал, что этого более чем достаточно. Сбегав к обменнику, он притащил шесть тысяч колумбийских песо, так что после расплаты у меня еще осталась пара бумажек. Дальше он сопроводил меня в зал ожидания и поручил заботам контролерше, которой, по всей видимости, сказал что-то о совершенно не приспособленном ни к чему русском, которого везде надо водить за руку, потому что именно так эта женщина и поступила, когда объявили посадку. Я думал, что все так и будет продолжаться идиллически.

И, как догадывается читатель, должно последовать "но", которое действительно возникло, как только в Кали я подобрал свои оклунки и пошел по направлению к выходу. Это "но" состояло в том, что я нигде не видел фигуры с плакатиком с моей фамилией, нанесенной любым способом.

Я вышел в большой зал и стал озираться. Однако и это ничего не дало. Тогда я достал бумаги, которые у меня были, и обнаружил, что все, что у меня есть, это адрес университета, номера телефонов на университетском бланке, контракт, а также пара писем от директора отделения математики, куда я направлялся. Я постоял минут десять, ожидая, что вот-вот распахнутся двери и, сияя, влетит деловая фея-директор отделения математики, которая меня тут же отвезет в университет, а потом пристроит куда-либо жить. Однако и двадцать минут спустя никто, напоминающий фею, в зал не впорхнул. Я подошел к бюро объявлений. По моей просьбе по аэропорту было дано объявление о находке завалявшегося профессора из России, но никто не спешил его подобрать. Девушка, сидящая в бюро, завела меня внутрь. Состоялся консилиум нескольких девочек и их начальника, что делать со мной. Сначала они принялись звонить по всем телефонам, которые были у меня на документах. Однако скоро отказались от этой затеи, что-то мне объясняя. Только потом я осознал, что же это было. Оказывается, в Колумбии имеется много различных праздников. Они приходятся на разные дни недели. Чтобы не разрывать неделю, был издан декрет, согласно которому каждый выходной день сдвигается на ближайший понедельник. Именно в такой злополучный понедельник я и прилетел. Естественно, что кроме охраны в университете не было никого. Мой растерянный вид подвигнул этот консилиум проделать другой шаг: они решили дозвониться до директрисы. Был принесен толстый телефонный справочник, и начальник команды набрал номер из справочника. Я с надеждой смотрел на него. Оказалось, что фамилия отвечавшего та, но никто из его родственников не работает в университете. Я заглянул в список. В то время считалось, что в Кали полтора миллиона жителей, однако, говорят, что их вдвое больше. Число однофамильцев с распространенными фамилиями вообще не поддается исчислению. Я увидел, что список людей с нужной фамилией занимает 5 или 6 страниц большого формата в несколько колонок мельчайшим шрифтом. Словом, после десятого звонка, каждый из которых занимал несколько минут, потому что звонивший извинялся за беспокойство и долго, громко и весело объяснял ситуацию, надежда моя на скорую встречу с директрисой почти исчезла. Надвигался вечер, и было непонятно, что делать. Однако мой спасатель не унывал и сказал, что в крайнем случае я поеду к нему ночевать, а с утра он свяжется с университетом.

Тут, наверное, уместно вспомнить свой последний приезд в Россию, когда в аэропорту Внуково я, придя несколько раньше времени и увидев на табло, что посадка в мой родной Ростов уже началась, зашел в зал ожидания, где на входе никого не было. И услышал: "Куда прёшь? Тебя кто сюда приглашал, нет!? Так и сиди там снаружи! Когда надо – приглашу, а то, ишь!" Эта тирада была произнесена той самой контролершей, которая должна была бы сидеть на входе. Если учесть, что по случаю дороговизны билетов самолет летел полупустой, так что надо было бы холить и лелеять пассажиров…

Как вдруг тон моего названивающего спасателя изменился. Оказалось, что он наткнулся на сестру директрисы, которая в это время сидела у нее в гостях. Раздались радостные восклицания, после чего мне было сказано, что сейчас за мной приедут и заберут. Что в связи с тем, что я опоздал с приездом по сравнению со сроком, указанным в контракте, директриса совершенно забыла о моем приезде.

Теперь я, наконец, расслабился и стал ожидать фею-спасительницу, которая прилетела на своей машине где-то через полчаса. Рассчитывая увидеть даму в строгом деловом костюме, я был сильно разочарован: ко мне разлетелась приличных габаритов симпатичная негритянка в джинсах и принялась обнимать и подставлять свою щечку для поцелуя, что, кстати, оказалось самым распространенным способом приветствия, да и прощания между колумбийскими мужчинами и женщинами. Я попрощался настолько тепло, насколько мог, со своими спасителями из аэропорта и отбыл с госпожой директрисой на ее автомобиле. Впрочем, что было дальше – это отдельная история, а эта касается только аэропортов.

Там, где был прилет, должен быть и отлет. Он и состоялся примерно через год. И все произошло в обратном порядке: сначала полет из Кали в Боготу, а затем все тем же Эйр Франсом в Москву. Годовой билет с открытой обратной датой, который мне был вручен в Москве год назад, оказался безумно дорогим: 5200 долларов, хотя место было в экономическом классе. Аэрофлот в то время продавал такие билеты много дешевле, чем за две тысячи долларов. На вопрос, почему мне купили такой дорогой билет, последовал ответ "А ты что, сам не понимаешь?"

Так что я летел уже с полным пониманием, тем более, что те же самые вещи на Родине стало обыденным явлением к тому времени. Часть пути от Кали до Боготы мне не запомнилась ничем. Переезд в международный аэропорт прошел быстро и гладко. На входе меня опять ощупали, снова справились, что за штука торчит у меня из кармана куртки и успокоились, увидев все те же очки. Памятуя печальный результат со своей сумкой-чемоданом по прилете и наслышавшись, что чемоданы частенько теряют, я решил весь свой багаж тащить с собой: меня особо волновала судьба двадцати килограммов книг, которые я повез с собой для работы, потому что я знал, что потом мне их брать будет негде. Оказалось, что такой багаж Эйр Франс разрешает везти с собой в кабине (позднее они ужесточили правила провоза ручной клади). Я потащил этот багаж, большую тяжеленную сумку с книгами и злополучную полиэтиленовую полосатую сумку-чемодан к залу ожидания. По дороге встретился пост контроля, где меня ощупали, сказали поставить сумки на прилавок и открыть их для досмотра. Сумки были набиты сверхплотно, и я не ожидал ничего хорошего от этого поиска, потому что потом мне надо было их как-то закрывать, что ранее было проделано вдвоем с моим колумбийским приятелем с большим трудом. Девушка лет двадцати пяти, в форме, неторопливо начала вытаскивать мое барахло из сумки, пока не наткнулась на бумажный рубль советских времен, случайно завалявшийся между книгами.

– Что это? – с любопытством спросила она.

– Советский рубль, деньги из России, – ответил я и добавил: – если нравится, то могу подарить.

– Мне?! Это?! В подарок?! А сколько он стоит?

– Да ничего не стоит, он уже не действующий. Это просто подарок вам.

Взволнованный страж порядка не стала дальше осматривать мою сумку. Только для формальности она приоткрыла вторую сумку и тут же закрыла ее. После чего помогла мне донести одну из сумок до следующего поста, подвела к своей подружке, что-то ей сказала, и подружка пропустила без особого досмотра. А говорят, что советский рубль был деревянный и не стоил ничего. Попробуйте получить такое за доллар!

Посадку самолета в Каракасе я помню смутно, а вот пересадка в Париже на московский рейс запомнилась хорошо. Вылез я со своими сумарями из самолета, с трудом их волоча в руках, и направился быстро на второй этаж, где должна была быть посадка. Как вдруг на лестнице меня кто-то цепко ухватил за руку и остановил. Оказалось, что держит и сурово разглядывает меня сухопарая француженка лет тридцати пяти. А рядом стоит здоровенная негритянка. Сухопарая дама начала меня о чем-то спрашивать по-французски, потом по-испански, но видя, что толку от меня не добьешься, перешла на английский язык. Не предъявляя никаких удостоверений, что, вроде бы, она должна была сделать, она настырно повела допрос. А я настолько ошалел от этого, что только потом подумал, что следовало бы сначала потребовать от нее предъявления документов, а не отвечать на глупые вопросы.

– Откуда вы прилетели?

– Из Колумбии.

– А куда летите?

– В Москву.

Похоже, что сердце француженки зашлось от счастья: наконец-то ей попался связной между российской и колумбийской мафией! И дальше начался настоящий допрос, о каких я читал у диссидентов, прошедших школу допросов в КГБ. Вопросы задавались повторяющиеся, с небольшими вариациями, каждый раз в ожидании малейшей зацепки или противоречия. Но в целом эти вопросы выглядели ужасно глупо.

– Так откуда вы летите?

– Из Колумбии.

– А почему вы оттуда летите?

– Контракт закончился, возвращаюсь домой в Россию.

– А зачем вы улетаете из Колумбии?

– Домой возвращаюсь.

– А что вы делали в Колумбии?

– Работал по контракту в университете на отделении математики.

И в том же духе еще два десятка вопросов. После чего начался новый круг вопросов, посвященный проблеме, почему же я лечу в Россию. Ответ, что возвращаюсь домой, потому что закончился контракт, а живу и работаю я в России, удовлетворил мадам ноль ноль девять только после многократного прокручивания. Все это время она меня цепко держала за руку и так напористо вела допрос, что я даже не поставил свои весьма нелегкие сумки на пол. Наконец она перешла к новой серии вопросов:

– А что вы везете с собой из Колумбии?

И тут, озверев и от тяжелых сумок, и от идиотских вопросов я, глядя ей в лицо, без тени улыбки сказал:

– А что можно везти из Колумбии? Там только наркотики дешевые, остальное или никуда не годится, или дорогое. Вот наркотики и везу!

Дама замолкла и с минуту разглядывала меня очень внимательно. После чего вдруг улыбнулась и, разжав свою хватку, сказала милостиво:

– Ну, идите.

Мне потом сказали, что я здорово рисковал, что эти ребята (девицы) шутки обычно не понимают, могли и повести на досмотр.

А дальше ничего особо интересного не было, за исключением того, что я побежал в парфюмерный магазинчик дьюти-фри купить обещанные жене духи Клима и еще что-нибудь. Я несколько раз повторил продавщице, что мне нужен перфюм Клима. Она понимающе махала головой и вытаскивала то одну, то другую коробочку. Наконец она вытащила что-то напоминающее коробки того самого Клима. Я сказал, что окэй, потом она напихала в кулечки еще какие-то одеколоны, помады и еще что-то, и я, счастливый от чувства выполненного долга, побежал на пересадку.

Первое, что я сказал своей жене при встрече было: "Я тебе купил твои Клима. Шестьдесят долларов коту под хвост! Как ты и заказывала!" Уже дома жена мне сказала: "Не хотела тебя огорчать, но знаешь, что ты мне привез? Какой-то крем! И какому коту будем мазать его под хвостом?"

Надо сказать, что мне не очень понравились эти обыски в Боготе. Конечно, про себя я оправдывал обыск ситуацией в стране, поисками наркотиков и т.п. Будучи воспитанным в советских понятиях, я считал что такой обыск допустим лишь по отношению к преступникам. Просто Колумбия это страна с богатыми криминальными традициями, а потому ничего особо удивительного в обысках нет. Когда я прилетел в Боготу в 2001 году, обысков уже не было. Однако они начались в США. После террористического акта одиннадцатого сентября в Нью Йорке полетел я в отпускное время домой. Пересадка была в Майами. Такого бестолково-огромного аэропорта, наверное, нет больше нигде в мире. Оказалось, что для того, чтобы пересесть на свой самолет, надо сначала полностью пройти пограничный контроль. Поскольку российским гражданам транзитная виза в тот момент была не нужна, то они выходили на американскую территорию без визы, как бы нарушая границу. Чтобы они не вздумали остаться в райских кущах, их встречал сопровождающий, который за ручку должен был провести их до стойки регистрации следующего рейса. От момента подхода к стойке пограничного контроля до стойки регистрации мы с провожатым бежали (действительно бежали!) по разным коридорам, пользуясь движущимися транспортерами, более получаса. После чего встали в длинную очередь, где каждого осмотрели и куда более тщательно, чем несколько лет до того в Колумбии. Пришлось расстегнуть брючный ремень, снять туфли, дать себя обыскать и проверить всё металлоискателями. Все запрещенное, к каковым относились маленькие маникюрные ножницы, крохотная маникюрная пилочка и прочие подобные предметы, было изъято еще в Боготе. Впрочем, обыск был странный. У меня в сумке была кастрюля, набитая пакетами кофе, в которую никто не заглянул, зато все мои трусы и майки были разложены на столе, так что вся очередь с интересом разглядывала интимную часть одежды советского профессора. Американская служба безопасности изображала поиск террористов очень тщательно. Я спросил одного американца: "А ручки шариковые разрешено с собой проносить?" Он ответил, чтобы я не задавал громко подобных вопросов, потому что в другой раз и их запретят. До этого я прочитал на Интернете обсуждения, что может послужить оружием, а также советы, что делать самолетной команде, если их самолет захватили террористы. Там рекомендовалось втыкать террористам в глаз всё, что можно воткнуть, и первыми по списку шли шариковые ручки. "Да, – подумалось мне, – а ведь если на самолет пройдет хорошо тренированный террорист, то он ведь и без всякого оружия сделает из кого хочешь отбивную. И каков же тогда надежный метод защиты от террористов на авиалиниях? Похоже, единственный: запретить перевоз людей!"

Поскольку зашла речь об аэропортных службах и терроризме, то расскажу еще одну историю, случившуюся со мной в Греции. Попросил меня товарищ привезти ему какую-либо маленькую типичную для Греции фигурку, скульптурку или еще что-нибудь. А лучше всего, что-либо из архитектуры. Все, что я нашел, это была довольно увесистая копия Парфенона, на каменной подставке и с медной крышей. Сверток с Парфеноном весил килограмма два. Сначала я посомневался, а стоит ли его везти вообще, но обещание есть обещание. Когда моя сумка проходила рентгеновское просвечивание, сверток с Парфеноном привлек особое внимание. Вокруг моей сумки собрались три греческих орла, которые предложили мне ее открыть. Я расстегнул молнию и сказал, что если им надо, то пусть разворачивают сверток сами. Однако они отказались притрагиваться к нему и настояли, чтобы я развернул тщательно упакованное чудо прикладного греческого искусства. Увидев свою классику, они потеряли интерес к моей сумке, так что операцию по заворачиванию и запихиванию Парфенона обратно в сумку пришлось мне произвести в одиночестве.

Когда из Боготы я прилетел в Москву и вышел из здания аэропорта со своей сумкой, очень мало напоминающей элегантные кейсы моих попутчиков из Парижа, мимо меня вдруг промчался опрометью полумолодой человек, у которого из кармана смачно шлепнулась какая-то пачка в целлофановой упаковке. Она шлепнулась прямо мне под ноги, и в ней хорошо просматривались денежные купюры. Тут женщина, идущая вместе с прилично одетым мужчиной прямо за мной, проникновенно произнесла: "Эх, мужик, мужик! Потерял ты свое счастье!" И я подумал "Ну вот, теперь я уже точно на Родине!" Полгода назад я перечитывал книжку под названием "Старый Ростов", где описывались способы мошенничества ростовских жуликов19 века. Именно эту фразу и именно по поводу уроненного в спешке кошелька я запомнил очень хорошо. И вот вам загадка, господа-товарищи: это сохранение традиций или мошенники начали читать книги?