В чаще лесов

98

Было время, когда лес был целиком нашим и мы жили в нем, как в крепости, делали вылазки, когда хотели, и сеяли панику среди врагов. Враг не посмеет забраться сюда, твердили мы. Мы будем биться с ним на его собственной территории.

Но теперь лес — словно стена, в которой пробиты бреши, и через них правительственные войска проникают к нам, уже когда им хочется. Нет ни одного места в чаще лесов, куда они, вооруженные мощной огневой силой, не могли бы проникнуть, а нам остается лишь переходить с места на место, отходить и искать укрытия. Обученные американцами диверсионно-разведывательные отряды появляются где-нибудь в отдаленном пункте в чаще лесов и втихомолку пробиваются, выискивая наши лагеря. Наши отряды также бродят по лесу, разыскивая врага. Как два столкнувшихся друг с другом слепца, они завязывают отчаянную, кровавую схватку.

Мы не ищем теперь схваток с врагом и лишь изредка забираемся в какой-нибудь город или нападаем на воинские гарнизоны. Стало трудно добывать боеприпасы, нелегко также заменить винтовку, что пришла в негодность или была отдана врагу сдавшимся бойцом. Засады — некогда главный источник пополнения оружия — стало теперь трудно устраивать, так как войска передвигаются по дорогам крупными, хорошо вооруженными отрядами. Конечно, есть черный рынок и контрабандисты, но цены неимоверно возросли, к тому же у нас не хватает средств.

Тропы также не принадлежат больше нам. Отряды, отправляющиеся в города за закупленными для нас припасами. часто наталкиваются на засаду врага. Некоторые уже не возвращаются в лагерь. Ни в бараках, ни в клубе не видно больше столь хорошо знакомых нам лиц. Бывало, мы спрашивали возвращавшихся бойцов: «Где Педоинг?» или «Где Сорсогон?» — а они проходили мимо, отводя глаза и отвечая кратко, потому что трудно было отвечать: «Он погиб». Теперь мы просто пересчитываем их втихомолку, когда они являются, усталые, по одному или по двое. Потеря товарища не обескураживает их. Они привязывают порожние мешки и отправляются по тропе, когда наступает очередь. «В этот раз мы будем осторожнее», — говорят они.

Враг совершает непрерывные налеты вдоль опушки леса, нанося удары по нашим районным комитетам, непосредственно связанным с организациями в «бароио». Наши организаторы гибнут в замаскированных хижинах от внезапного обстрела из-за кустов. Но вот где-то в другом месте уже воздвигается новая хижина, поменьше и более искусно укрытая, и кому-нибудь поручается занять ее. Однако наши кадры обескровливаются.

В «баррио» воинские части и отряды гражданской гвардии построили постоянные казармы и все время находятся среди населения. Появилось больше осведомителей, которые чувствуют себя теперь под защитой, а «хукам» стало труднее вылавливать и истреблять их. Связным приходится пробираться ползком мимо охраны, чтобы добраться до «баррио».

Кое-кто из «хуков» ожесточился против народа. Люди, говорят они, беспринципны. Когда мы находимся среди них, они относятся к нам дружественно; а когда враг находится среди них, то к нему они тоже относятся дружественно. Однако неправильно было бы идеализировать народ. Это живые люди, и они немало настрадались. Мы — в чаще лесов, где можно укрыться и бороться, а они беззащитны перед лицом угнетателей. А кто в состоянии из месяца в месяц выносить издевательства и грабежи? Они идут на уступки врагу, однако враг не в силах покорить их сердца. Они на нашей стороне и всегда будут за нас, готовые следовать за нами, когда мы сможем вести их вперед.

Но теперь, когда мы пытаемся перейти в наступление, наши товарищи гибнут десятками, а тем временем оружие и снаряжение продолжают поступать в Манилу на американских судах, и в действие вступают новые боевые батальоны врага.

Все дело в том, что мы потеряли инициативу. Мы оказались отброшенными туда, откуда начали, и полностью находимся в обороне.