В чаще лесов

65

Январь 1951 г.

В чаще лесов веет свежий ветер и играют солнечные зайчики, осушая засоренные просеки. Мы протираем и сушим наши вещи, готовясь вновь взяться за работу, как вдруг где-то вблизи раздаются выстрелы.

Во всех бараках объявляется тревога. Через два часа мы узнаем, что случилось. Группа наших бойцов охранения, находившаяся в дозоре, попалась на глаза большому отряду правительственных войск, оказавшемуся по ту сторону ручья чрезвычайно близко, увы, от нас, и была обстреляна им. Наши люди открыли ответный огонь, и неприятель скрылся в направлении, откуда он прибыл. Но мы не чувствуем себя больше в безопасности и решаем перевести наш лагерь в другое место. Враг выслеживает тропы, которыми мы пользуемся. Однако у Рега сильный приступ малярии, а поэтому мы решаем отложить на сутки наш отход. Тем временем половине наших бойцов охранения отдается приказ залечь в засаде над ущельем, где тропа особенно ненадежна.

В полдень возвращаюсь в барак после совещания а Луисом и Регом. Мы искали по карте место, куда перебраться. Я бросаю свои испачканные в грязи ботинки у двери и вместе со всеми усаживаюсь на полу, принимаясь за обед, состоящий из риса и супа, изготовленного из «тоге», т. е. стручков горошка «монго». Белен, наша связная, встает и выходит из барака.

Вдруг она вбегает в панике, с развевающейся юбкой, и пронзительно кричит:

— Жандармы! Жандармы!

На какое-то мгновение мы столбенеем, но в этот момент всего в нескольких ярдах раздается оглушительный треск ружейных выстрелов. Враг на территории нашего лагеря, он обстреливает нас.

Одним рывком, не раздумывая, мы вскакиваем и выбегаем из барака по направлению к реке. Позади нас грохочут выстрелы из автоматов: поп-поп-поп, банг-банг-банг. В плечи меня ударяют обломки коры и веток, а комки земли у ног крошатся и подбрасываются вверх. Рядом со мною бежит Хорхе Фрианеса, за мною — Селия. Одна из пуль попадает в Хорхе; я слышу, как он хрипит, вижу, как валится плашмя лицом на землю. И вот я уже на берегу и ныряю с крутого склона в чернеющую внизу воду.

Раньше я всегда осторожно спускался с этого берега, но теперь, подгоняемый страхом, убегая от угрожающей сзади смертельной опасности, вприпрыжку мчусь босиком. Прыгаю в широкую глубокую заводь и что есть сил плыву к противоположному берегу. Кажется, что проходит несколько часов, пока я, наглотавшись воды, добираюсь наконец туда. Намокшая одежда тянет меня книзу, как вдруг я ощущаю под ногами камни и нащупываю руками корни какого-то дерева. Я стараюсь выпрямиться, но после столь большого напряжения мякну, словно брошенная на землю тряпка. Вымокший, не в состоянии глядеть сквозь залитые водой стекла, вишу, держась за корни. Где-то сверху нарастают звуки стрельбы. Кажется, что пули вот-вот прошьют мне спину.

Отупело думаю: где Селия? Я потерял Селию. Что мне теперь до всего? Медленно собираюсь с силами, подтягиваюсь за корни и становлюсь на землю.

Среди деревьев над моей головой проносятся с затихающим свистом пули. Спотыкаясь, вхожу в чащу. Как я остался жив? Мои очки все еще на мне, и эта небольшая отрада вселяет в меня надежду. Вдруг среди деревьев мелькает что-то красное. Вспоминаю, что на Селии была тонкая красная куртка. Бегу туда. Да, это Селия. Селия! Это больше чем надежда: это сама жизнь! Она также насквозь промокла в реке и идет босиком, ее мокрые волосы растрепаны, но она цела и невредима. Крепко обнимаю ее на какое-то мгновение.

Вместе, держась за руки, мы бежим между деревьями, подальше от реки, подальше от лагеря, где стрельба все продолжается, то затихая, то возобновляясь с новой силой… По пути сталкиваемся с другими спасшимися. Пол Акино, его брат Феликс, Мединг — жена Феликса, которая несет на руках недавно родившегося младенца, затем Нанай, пожилая жена Аламбре, и Карлос, один из бойцов охранения. Все мы сходимся и останавливаемся за большим деревом, чтобы обсудить свое положение.

Стрельба стала реже. Время от времени над нами проносится шальная пуля. Трудно сказать, сколько человек сумело скрыться из лагеря, сколько погибло и сколько осталось в живых. Мы могли бы поискать других, но с риском натолкнуться на вражеские патрули. Зная, что мы где-то поблизости, нападающие скорее всего обоснуются в лагере и начнут прочесывать лес, чтобы найти нас. Все наше оружие состоит из карабина Карлоса с двумя патронными обоймами и пистолета Пола с одной обоймой. Мы решаем поэтому отойти как можно дальше от лагеря и сразу же направляемся к северо-востоку, где, как нам известно, нет троп, которыми враг мог бы воспользоваться.

Я не обращал вначале внимания на то, что бос, но теперь чувство осязания вновь возвращается ко мне. За всю свою жизнь я никогда не ходил босиком, кроме как на мягком песчаном пляже. Но на земле в лесу далеко не мягко, здесь попадаются лишь камни, корни и колючки. Не успели мы пройти каких-нибудь сто ярдов, как мои ноги оказались изрезаны и исколоты. Я знаю, что и Селии приходится нелегко. И тем не менее мы спешим уйти.

Понемногу наши мысли возвращаются назад, к моменту потрясшего нас налета. Рег, который был слишком слаб, чтобы двигаться, Джесси Магусиг, парализованный и способный разве лишь ползать. Хорхе, сраженный пулей. Наши пожитки. Мы потеряли все, что у нас было, что осталось в наших узлах в бараке, — все наши деньги и одежду, мою пишущую машинку, наши личные бумаги, мой паспорт. Все, что у нас осталось теперь, — это испачканная промокшая одежда.

Несколько часов мы плетемся так, переходя вброд ручьи и речушки, перепрыгивая в некоторых местах по камням или валежнику, чтобы не оставлять следов Мы вздрагиваем по малейшему поводу, каждая хрустнувшая ветка или ящерица, шурша пробежавшая по листьям, пугает и настораживает нас.

С приближением сумерек в лесу становится очень тихо, и в самой этой тишине таится угроза. Кажется, даже деревья застыли в ожидании каких-то ужасных событий. Вспоминаю все истории о тайнах леса, которые мне, американскому провинциальному мальчику, приходилось слышать — все эти леденящие кровь рассказы о ветрах, завывающих среди деревьев, о мертвецах, скрытых под опавшими листьями, о призраках, поспешно прячущихся от человека. Все эти ощущения теперь одолевают здесь, в чаще лесов, где вооруженные люди, которых мы даже не видим, подстерегают нас.

Сумерки застают нас в поросшей папоротником ложбине, покрытой рыхлой грязью и отдающей отвратительным запахом гнили. Мы рады скрывающей нас ночи, но у нас возникает другая забота — о месте, где приклонить голову. Уже почти темно, когда мы выбираемся наконец из хлюпающей грязи на старое каменистое русло реки. На ее берегу находим неглубокую впадину, в которую и забираемся. Она невелика, и мы с трудом умещаемся в ней ввосьмером. Старая Нанай вздыхает и тихо плачет. Что будет с нами? Младенец лежит, не издавая ни звука, на руках матери. Есть и пить нечего. У Пола остался коробок спичек. Разводим огонь у входа во впадину, используя сухой плавник, застрявший между камнями.

Языки пламени ярко вспыхивают в темноте. Мы глядим на тени, причудливо пляшущие по разбросанным в беспорядке первозданным камням речного русла. Так некогда лежали, должно быть, неандертальцы, которые думали только о том, как поддержать свою жизнь.