В чаще лесов

20

Возле клуба встречаю одного из бойцов охраны и спрашиваю его:

— Не видел ли ты случайно Селию?

Он смотрит на меня в недоумении, а я, опомнившись, тут же поправляюсь:

— Я хотел сказать, не видел ли ты товарища Рене?

Странно признаться, что во всем этом лагере мне известны подлинные имена лишь пяти-шести человек. Имена всех других скрыты от меня, так же как мое имя от них. Все мы в чаще лесов находимся на таком положении. Здесь, в этом тайном мире, мы скрываемся даже друг от друга. Всем нам присвоены клички, причем у некоторых насчитывается с полдюжины таких кличек, в зависимости от рода деятельности и связей данного лица. Селию называют Рене, меня — Бобом. Через некоторое время подлинное имя даже выговорить странно, подобно тому как прежняя жизнь на виду у всех кажется теперь такой далекой.

Наблюдается большое соперничество за право называться именами филиппинских героев, особенно тех, кто был связан с борьбой филиппинцев за национальное освобождение. Так, среди «хуков» можно найти такие имена, как «Дель Пилар», «Мабини», «Андрес» (Бонифасио), «Мальвар», «Луна», «Лапу-Лапу», «Макган», «Лакандула», «Дагохой», «Вибора», «Пларидель». Или имена героев из романов Хосе Рисаля, проникнутых национально-освободительным духом: «Симоун», «Ибарра», «Элиас», «Ноли», «Димасаланг». Другие носят имена, обозначающие достоинства, которые требуются от революционера: «Мужество», «Честность», «Верность», «Сила», «Дакила» (благородный), «Бакал» (железный), «Аламбре» (проволока), «Асеро» (сталь). Один из «хуков» зовет себя просто «Никогда», что, по его словам, значит: никогда не колебаться, никогда не сдаваться, никогда не изменять. Есть, наконец, и такие имена, как «Лиуайай (рассвет), «Лигайя» (счастье) и просто «Пилипинас» (Филиппины).

Однако во всех этих переименованиях сквозит не столько стремление скрыться в тени, превратиться в призраков-невидимок, чтобы обмануть врага, сколько желание стать какими-то новыми существами, отличными от тех, что томились в оковах прежней жизни, столь постылой и беспросветной. Большинство этих кличек — попытки отождествить себя с борьбой за новую жизнь: уже одним своим участием в движении становишься новым, истинным, преображенным человеком.

Когда, выступая на собрании, я говорю о Селии, мне кажется, что мои слова относятся к кому-то постороннему, а не к жене: «По словам товарища Рене…». Или она заявляет: «Как сказал товарищ Боб…». И даже ночью, обращаясь к ней. я называю ее тем же именем: «Моя любимая Рене…».

Мы безымянны в чаще лесов.