В чаще лесов

67

Проснувшись поутру, сказываемся в трагическом положении. Не видно ни неба, ни солнца. Сплошные серые тучи низко нависли над деревьями. Молча разбираем наше убежище, раскидываем обломки, сбрасывая их со склона, чтобы не оставить никаких следов, и начинаем взбираться вверх. Идет дождь.

Но нас беспокоят не наши лишения — не сильный дождь, не намокшая одежда, пронизывающая нас холодом, не грязь, по которой мы беспомощно скользим. По-настоящему тревожит нас потеря ориентировки. Нет солнца, по которому мы определяли свое направление. Затянутое мутными серо-желтыми тучами небо везде одинаково. Мы знаем господствующее направление ветра в эту пору года, однако в нависших над нами сплошных тучах не видно ни одного движущегося облака.

Ориентировка… В гористых лесах, даже когда ярко светит солнце, нельзя наметить себе какой-либо возвышающийся впереди над местностью ориентир и идти прямо по направлению к нему. На этом пути неизбежно будет попадаться множество ущелий, каменистые гряды, реки, которые придется обходить, сбиваясь с пути, пока сам ориентир не скроется из виду. Еще хуже во время дождя, когда в воздухе висит мгла.

Мы идем вслепую, подымаясь и спускаясь со склонов, двигаясь тупо и безмолвно, словно автоматы. У женщины с младенцем на руках ввалились глаза; спотыкаясь, как и мы, вся в грязи, она приподнимает руки, высоко держа над головой похожий на кокон сверток. Одна лишь старая Нанай подает голос. Ковыляя за Селией, она то и дело шепчет:

— Остановитесь, я не могу идти дальше!

Время от времени к западу от нас раздаются выстрелы. Видимо, враг прочесывает всю местность вдоль гребня гор, где расположились наши лагеря. Мы движемся параллельно гребню.

В нашей маленькой группе отношения осложняются.

В безмолвном лесу, где слышен лишь шорох дождя, раздается вдруг плач младенца. Тихий, жалобный плач превращается в пронзительный, сверлящий уши вопль. Мы слушаем его, сжав зубы. В промокшем лесу он отдается гулким эхом. Озабоченно машем женщине, чтобы она успокоила ребенка. Она пытается это сделать, лаская его и воркуя. Но голодный младенец продолжает жалобно плакать. Она закрывает ему рот рукой, но лицо ребенка багровеет, она отпускает руку, и плач продолжается. Женщина смотрит на нас застывшими, умоляющими глазами.

Наступает очередь Карлоса расчищать нам путь. Срезая лианы, он то и дело останавливается, убеждая нас свернуть к западу, где расположены знакомые ему деревни, в которых можно достать пищу. Как и прежде, мы возражаем ему, указывая на доносящиеся оттуда отзвуки военных операций. Затаив злость, он подрезает ножом попадающиеся на пути лианы. Теперь, когда Карлос прокладывает путь, сразу видно, что он все время отклоняется влево, в сторону запада. Когда мы предлагаем ему держаться направления вправо, он сердито косится на нас и крепко сжимает свой карабин. Мы с Селией замедляем шаг и совещаемся с Полом. Если Карлос начнет бунтовать или откажется повиноваться приказам, Пол застрелит его. Колебаться нельзя, так как Карлос вооружен. Пол соглашается. Теперь он песет свой пистолет не в кобуре, а в руке.

Мы — группа из восьми людей, но мы не просто восемь человеческих существ. Мы — участники революционного движения, от которого зависит будущая судьба миллионов. Дело не просто в том, чтобы сохранить наши жизни. Если бы это было так, то мы пошли бы на запад, к «баррио»; мы даже стали бы искать врага, чтобы сдаться и получить пищу. Но мы не можем стремиться лишь к тому, чтобы только сохранить себе жизнь. Мы должны думать о том, чтобы жить и продолжать работать как революционеры. Но это еще не все, так как некоторые из нас несут более серьезные обязанности, чем другие. Мы могли бы отказаться от своей цели ради Нанай, ради Мединг и ее ребенка; но мы не вправе отказаться от нее и обречь на гибель кадровиков, которые нужны для борьбы. Мы будем продолжать поэтому идти своим путем; будем терпеть голод, трудности и лишения; будем ползти, если потребуется, на четвереньках к месту своего назначения и убьем, если это будет необходимо, всех недовольных и тех, кто навлекает на нас опасность; но мы вновь вольемся в ряды участников движения и, уцелев, вновь станем активными революционерами.

Вот какие мысли движут нами.

Во второй половине дня наталкиваемся на следы чьих-то нот и на остатки свежесрезанных ножом лиан. Мы замираем. Неужели враг выследил нас? На мгновение нас охватывает страшная паника, и мы хватаемся за оружие, за наши несчастные два ружья. Затем вглядываемся более пристально. Да ведь это наши собственные следы. Мы блуждали по кругу.

Стало быть, бесполезно бродить в дождь под серым, словно в насмешку, небом. Мы лишь напрасно изнуряем себя. Посовещавшись, решаем выбрать подходящее место и остановиться там, пока пройдет дождь, пока мы сумеем вновь найти дорогу. Выбираем ровное место на косогоре, близ ручья, над обрывом, где можно было бы укрыться в случае надобности, и воздвигаем там убежище из листьев «анахау». Мы голодаем уже третий день, очень ослабели, и работа эта отнимает у нас больше времени, чем обычно.

Мы ложимся здесь, в извечном лесу, и ждем…