Владычество 1

173

Кларенсу вспомнилась одна из проповедей преподобного Шаро о том, как повивальные бабки защитили еврейских мальчиков, выступив против фараона. Он говорил о евреях в нацистской Германии — о том, что позже назвали холокостом. Шаро сказал, что евреев на самом деле убивал не Гитлер и нацистская верхушка. Это делало множество милых людей — сотни и тысячи тех, кто лично не был замешен в убийстве миллионов. Они были нормальными гражданами, считающими себя добропорядочными. Нет, они не забивали евреев ногами, — они просто отворачивались, когда это делал кто-то другой. Холокост стал возможен именно благодаря нормальным людям — «добропорядочным», но закрывающим глаза на явное зло.

Мистер Спеллинг и Гленда были довольно приятными белыми. Они выглядели огорченными и возмущенными, как будто именно они стали жертвами, когда были вынуждены унижать черных, ставя их в неловкие ситуации в ресторанах или при приеме на работу. Трагедия заключалась не столько в грубости злых людей, сколько в молчании хороших.

«Интересно, где сейчас Гленда и мистер Спеллинг?» — размышлял Кларенс. Это было как будто вчера, но сейчас им уже восемьдесят или девяносто. А может быть, они уже умерли? Если живы, что они сейчас думают о тех своих поступках? Если же умерли, то какая у них перспектива? Могут ли они взглянуть на свои сердца и дела глазами вечности? Исчезает ли нравственная слепота в могиле, или же она остается навеки?

«Я не расист». Почему для мистера Спеллинга было так важно сказать это? Кто называл его расистом, кроме его собственной совести? Возможно, это был Бог, Которому он поклонялся в воскресенье утром, не часто вспоминая о Его истинах на протяжении недели.

Кларенс посмотрел на свою пустую тарелку. Куда делась вся еда? Он попытался вспомнить вкус съеденного, но это не отложилась в памяти, занятой прокручиванием видеороликов прошлого. Кларенс сделал последний глоток кофе, расплатился на кассе и энергично направился в туалет, которой оккупировали два белых. Они явно были «деревенщиной» и притворялись, что не замечают черноты Кларенса. Он поправил перед зеркалом галстук, убедился, что его дорогие туфли блестят, как и прежде, и вышел на улицу — в мир, который со времен его детства сильно изменился как в худшую, так и в лучшую сторону.

Кларенс въехал в деловой центр города, припарковал ма-