За обедом в воскресенье он брал бразды правления в свои руки, и в последнее время всегда было тяжело предположить, куда он повернет разговор в следующий момент.
— Хорошая проповедь, хорошая проповедь, — сказал Обадиа, — пастор Клэнси мне понравился.
— Мне тоже, — сказала Женива, передавая Обадиа большой кусок пирога с черникой.
— Большое спасибо, доченька. Выглядит очень аппетитно, очень, — откусив большой кусок пирога, он долго кивал головой, после чего закончил свой комментарий, — хорошая церковь. Она мне понравилась. Хорошая церковь, правда, ребята? — Обадиа посмотрел на Джону и Тая.
— Да, сэр, — ответил Джона.
Тай, потупившись, буркнул:
— Ага.
— За свою жизнь я побывал во множестве церквей, — сказал Обадиа, — один раз я пошел вместе с кузеном Джабалом в церковь в Луизиане. Они посадили белых по одну сторону, а черных — по другую. Потом протянули посредине центрального прохода толстый канат, чтобы никто не забыл о цвете своей кожи. Забавно, что пастор проповедовал из послания к Колоссянам, где говорилось, что раса не имеет значения, и что мы — едины во Христе Иисусе, — старик захихикал с озорным огоньком в глазах. — Из того, что говорил пастор, я больше ничего не слышал. Я просто сидел там и думал, каким образом мы можем быть одним во Христе Иисусе, если между нами натянут этот канат!
Обадиа громко рассмеялся. Затем, успокоившись, он продолжил:
— Кларенс, ты помнишь сына Джабала, Рейба?
— Да, папа. Он жил с нами несколько недель, пока... пока не получил битой.
— Битой? — спросил Джона. Кларенс посмотрел на отца, как будто говоря: «Ты первый начал этот разговор».
Обадиа вздохнул.
— Иногда люди садятся в свои машины, выпив перед этим для храбрости немало пива, и затем едут в городские кварталы, чтобы бить черных по голове бейсбольными битами. Как в случае с Рейбом. Его тогда сильно избили.
— Почему белые люди такие злые? — спросила Селесте.
— Они не злые, дорогуша. По крайней мере, не все из них,