Владычество 1

41

ненавистью и несправедливостью. Для него было сложно найти во всем этом что-либо хорошее. Кларенс никогда не присоединялся к таким стенаниям и не искал повод для оправдания. Ему определенно не хотелось притворяться, что все это он считает благословением.

Как рабство несло в самом себе жестокость, так и смерть Дэни была ужасной трагедией, простой и высокой трагедией. И никто не должен был даже пытаться представить это чем-нибудь иным.

Жена пастора была запевалой при исполнении «О, благодать!». Кларенс знал хорошо этот гимн, потому что его часто исполняли по воскресеньям в церквях для черных, которые Кларенс посещал. Но он никогда не слышал такого исполнения как сейчас. В тех трех церквях для белых, куда он ходил, тоже пели «О, благодать», но ее пели по-другому: быстро, сухо, без всяких эмоций и ты всегда знал, когда песня закончится. Здесь же это делали медленно и протяжно, несколько заунывно, как на панихиде, но и с радостным восторгом, и песня как бы оживала. Черные никогда не поют одну и ту же песню одинаково, и никто, кроме запевалы, не знает, когда же она закончится. Очень часто песни бывают раза в три длиннее, чем в церкви для белых.

Кларенс не пел, он не хотел петь.

«Пройдут десятки тысяч лет, сиять нам будет солнце там, но Богу так же буду петь и восхвалять, как в самый первый день».

«Я не собираюсь славить Тебя за то, что Ты позволил Дэни умереть». Кларенс слышал вокруг себя всхлипывания, скорбные причитания, ощущал покачивание толпы — это были черные похороны. Он ощутил на себе руку отца. Стариковские бездонные, глубоко посаженные, наполненные слезами глаза, слегка изменили свой коричневый цвет и стали блестящими, как полированный камень. Эти глаза сдерживали столько слез, что невозможно было себе представить.

— Дэни любила эту старую песню, — зашептал старик Кларенсу на ухо. — Ты знаешь, ее написал старый капитан корабля, перевозившего рабов. Господь благоволил к тому парню, очень... Да, а Дэни любила эту песню всей душой, и сейчас она, сынок, поет ее во славу Божью. Вместе с мамой.

Эти великолепные глаза больше не могли удерживать слезы, и они свободно потекли по лицу, падая на старый коричневый костюм для церкви, купленный в семидесятых годах.

Кларенс правой рукой обнял папу, а левую положил на левую