— Да, папа.
— Это был проповедник! У него было больше шипов, чем у тернового куста, — Обадиа широко улыбнулся. Его белозубая улыбка напоминала клавиши рояля, — преподобный часто говорил с кафедры своим зычным голосом: «Быть черным — не позорно», а затем делал паузу и, наклонившись к нам, подмигивал и шептал: «Это просто ужасно неудобно».
Обадиа засмеялся и долго не мог успокоиться. Кроме Же-нивы, которая смогла выдавить из себя несколько смешков, его веселья больше никто не разделил.
— Помнится, воскресенье было самым лучшим днем недели. Мы оставляли хлопковые поля и перекошенные лачуги и шли в дом Божий. Если бы не воскресенья, нас бы просто замучили до смерти работами, мы не доживали бы и до пятидесяти. В воскресенье мы надевали самое лучшее. Мама намазывала воротник моей единственной белой рубашки пшеничным крахмалом, чтобы приклеить торчащие нитки. Я надевал штаны, в которых было меньше всего дыр. В любую погоду мы шли семь километров пешком в воскресную школу. И по пути мы не скучали: со стариной Илайджей мы всегда придумывали разные проказы.
Обадиа посмотрел на Джону и Тая и закивал головой, как бы говоря: несмотря на свой возраст, все еще помнит, что значит быть подростком. Глаза всех были устремлены на дедушку. Хотя тело Обадиа и ослабело, его взгляд был все так же тверд, и он все еще был для семьи нерушимым авторитетом.
— Пастор служил сразу в четырех церквях, поэтому мог проповедовать у нас только раз в месяц. После занятий воскресной школы был перерыв, а затем начиналось основное служение. Проповедник поднимался на сцену и говорил: «Помните свою маму? Как она обнимала вас и прижимала к себе? Но теперь ее нет, и вас больше некому обнять», и он продолжал в том же духе, пока все мы не начинали хлюпать носом и всхлипывать. Он напоминал нам о наших бабушках и всех умерших родственниках до тех пор, пока мы не приходили в отчаяние. И тогда он восклицал: «Но однажды вы опять встретитесь со своей мамой! Если вы любите Иисуса, то однажды попадете на небеса, и ваша мама будет там, встречая вас широко открытыми объятиями. Кто из вас уже ждет не дождется этого дня?»
Обадиа старался передать интонацию проповедника семидесятипятилетней давности.
— Люди восклицали и хлопали в ладоши, тряслись и дро-