фотографию. Кларенс думал, что он видел все картины Дэни, но от этой, с океаном, просто дух захватывало.
— Ладно, — сказал в этот момент пастор, — я смотрел на эту картину и думал о Дэни, о том, что ее уход от нас похож на песню или на создание автопортрета. Все, что она сказала или сделала перед смертью, как подпись на картине — последнее касание, финальный мазок, — он достал белый носовой платок, медленно вытер свое черное лицо. Контраст был разительным, — посмертная подпись, не так ли? Мы не можем оценить происходящее до тех пор, пока жизнь не окончена. Пока живы, мы рисуем картины нашей жизни и до конца не знаем, что будет нарисовано в следующий момент. Я могу сказать вам, что картина жизни Дэни — это картина мастера. Все получилось хорошо. Она любила свою семью, любила церковь, но больше всего она любила Бога.
Всхлипывания заполнили храм.
Внезапно у Кларенса возникло побуждение подняться и уйти. Он не мог оставаться там ни минутой дольше. Он прошептал отцу на ухо: «Мне надо выйти и сделать укол инсулина». То же самое он прошептал на ухо и Жениве и мог поклясться, что она ему не поверила.
Он вышел в проход и направился к выходу, чувствуя себя неуютно под взглядами окружающих. Но это было не так болезненно, как оставаться. Он не хотел больше ничего слышать. В задних рядах полного зала, немного в стороне от остальных он увидел Джейка и Дженет выделяющихся белизной своей кожей. Джейк обернулся к нему, взглядом спрашивая, все ли в порядке.
Кларенс утвердительно кивнул головой. Он зашел в туалет, достал из кармана портативный монитор для анализа крови и пузырек с пластмассовыми полосками. Зажав в одной руке бежевый прибор в форме ручки с иголкой внутри, прижал его к левому мизинцу. Легкий выстрел, укол иглой, и темная кровь появилась на пальце. Кларенс помассировал мизинец, чтобы кровь капнула на лакмусовую полоску, затем нажал кнопку на мониторе и ждал, пока насчитает шестьдесят. Тем временем он вытер палец ватным тампоном и спрятал пузырек в карман.
Досчитав до пятидесяти семи, монитор начал издавать пикающие звуки. Кларенс аккуратно вытер полоску на третьем звуке и вставил ее в другую щель, чтобы получить окончательный результат. Это было число 178. Могло быть и хуже, но все-таки
46
больше, чем он ожидал, слишком много. Из другого кармана он достал маленький бесцветный пузырек с инсулином, одноразовый шприц, расстегнул рубашку, снял оранжевый колпачок с иглы, набрал четыре кубика инсулина и сделал себе укол в живот.
Ему надо было принимать инсулин, чтобы бороться с избытком сахара, иногда же его беспокоил избыток инсулина. Но сейчас он использовал это как повод, чтобы уйти оттуда, где он не хотел находиться, хотя знал, что все равно должен вернуться туда. Почему он должен говорить что-нибудь на похоронах? С неохотой он вернулся и проследовал к своему месту.
— Господь говорит: что человеку положено однажды умереть, а потом суд, — говорил в это время пастор Клэнси. — Однажды мы все предстанем перед Господом, и ни золотые украшения, ни кожаные башмаки, ни праздничные пасхальные шляпы, ничто не повлияет на Его решение.
— Аминь! — зазвучало со всех сторон, а женщина позади Кларенса сказала, — Иисусе!
Он слышал звуки открываемых сумочек, шуршание разворачиваемых носовых платков и звуки плача. Часть его сопротивлялась тому, что эта черная церковь пробуждала сейчас в нем — что-то драгоценное, но давно забытое.
— Дэни была христианкой, — говорил в этот момент пастор, — и ее имя записано в книге жизни Агнца. Бог говорит: благодаря тому, что Я сделал для тебя на кресте, ты будешь со Мной на небесах в вечности. Хорошо, она сейчас с Ним, но мне ее не хватает. Если бы я мог вернуть ее, сделал бы я это?
— Да! В мгновение ока!
— Я так не думаю. Это было бы эгоистично. Однажды мы встретим Иисуса в ином мире, и я не думаю, что мы бы захотели вернуться сюда.
— Это правда, — поддержал пастора кто-то из зала.
Клэнси продолжал говорить еще несколько минут, затем
взглянул на Кларенса.
— А сейчас я хочу пригласить того, кого знают многие из вас, — Кларенса Абернати. Возможно, вы читаете его статьи в «Трибьюн». Я прошу сказать несколько слов о его сестре Дэни. Пожалуйста, Кларенс, выйди сюда.
Кларенс вышел вперед и повернулся лицом к аудитории. Он видел перед собой полные внутреннего достоинства лица пожилых женщин. Это были страстные, излучающие сияние лица, готовые взорваться эмоциями, как они делали всегда, когда на