Искусство невозможного (в 3-х томах)

28 декабря 1996 г. «Российская газета», Москва

ЧЕЧНЯ ОТВОЕВАЛАСЬ. НАДО ДАТЬ ЕЙ РАБОТУ

БЕРЕЗОВСКИЙ: note 48 Думаю, что господин Шахрай абсолютно прав. Я действительно преследую очень корыстный интерес. Он состоит в том, что я хочу жить в богатой, преуспевающей стране. Всю свою жизнь стремился к достижению такой абсолютно корыстной цели. Так что никаких возражений по поводу сказанного Шахраем быть не может.

Теперь о господине Гульдиманне. Поначалу мне казалось, что присутствие в Чечне посредников не очень правильно. Республика

— часть России, а как это со своей частью говорить через посредников? Однако когда возникает не просто размолвка, а огромная трещина между чеченцами и остальной Россией во взаимопонимании, посредники как бы берут на себя некоторые обязательства и тем самым уменьшают подозрения между двумя сторонами. В этом смысле я оцениваю миссию господина Гульдиманна, который пользуется доверием у чеченских лидеров, очень высоко. С другой стороны, договоренность между федеральными властями и представителями власти в Чеченской Республике по освобождению 21 пензенского милиционера была впервые достигнута без посредников. Факт почему-то прошел мимо общественного внимания. Похоже, что у нас в последнее время пытаются замечать лишь то, что может нагнуть федеральную власть.

Корр.: Освобождение при вашем личном участии милиционеров оставило некоторую непроясненность. Мы, журналисты, вроде информированные люди, но не знаем, что и как было, кто кого брал в плен…

— Я не могу утверждать, что владею ситуацией до мельчайших деталей, но действительно был первым, кто говорил с командиром отряда Зотовым после его освобождения, говорил с Радуевым. Имею, конечно, некоторое представление о том, что случилось.

Общая оценка такова: все, что там произошло, есть продолжающаяся неопределенность исполнительной власти в принятии важнейших решений и в их исполнении. Дело в том, что существует огромный разрыв между ментальным восприятием чеченских лидеров и правовой стороной вопроса. Никто не объявлял амнистии Яндарбиеву, Масхадову, Радуеву, Басаеву. Как только появляется возможность у власти их арестовать по чисто формальным, правовым признакам, она должна это делать.

Тем не менее некоторые из чеченских лидеров приезжают в Москву по приглашению для ведения важнейших переговоров и благополучно возвращаются к себе. Другие считаются террористами, а потому… Я не хочу сейчас говорить о совершенном в Буденновске и в Первомайском. Не только российская, но и мировая общественность дала оценку тем событиям.

Но беседую с Радуевым. Он рассказывает мне следующий сюжет. В Дагестане должен проходить третий съезд чеченцев-акинцев. Он в числе других получает официальное приглашение на этот съезд.

Все приглашенные беспрепятственно проехали в Дагестан. Радуев тоже принял решение ехать на съезд. Доезжает до блокпоста. Его останавливают, говорят: ты едешь с вооруженными людьми, не имеешь права этого делать. Разоружись, оставь людей.

Он приказывает сопровождающим остаться, разоружается, и в тот момент, когда пересаживается в другую машину, начинается, так сказать, операция по его захвату.

Я не думаю, что Радуев решился бы на такую поездку, если бы существовало твердое понимание того, что любого, кто сегодня по российским законам считается преступником, будут захватывать. Неопределенность, которую создала сама же власть, спровоцировала эту ситуацию. Власть не может не разговаривать четко и ясно.

Беседую с командиром отряда омоновцев Зотовым. Первый вопрос: скажите, вы были предупреждены о том, что в такой-то день будет проходить в Дагестане съезд и через ваш блокпост пройдут чеченцы? У вас были списки тех, кто приглашен? Он отвечает: информации — ноль. Тогда вопрос к ФСБ: о чем они думают, почему не в состоянии отследить действия сотен и тысяч неспокойных людей?

У командира омоновцев в распоряжении 20 человек. Радуев приехал с шестьюдесятью вооруженными людьми. Зотов связывается со своим начальством: что делать? Начальник Зотова — Бессонов, руководитель пятой зоны, приказывает: брать Радуева!

В это время выдвигаются три БТРа, начинает барражировать вертолет. У Радуева великолепные средства связи, он перехватывает радиообмен между ними. Узнает, что их должны любой ценой остановить и начинать уничтожать. Предпринимает совершенно естественные действия (замечу, уж в чем Радуеву не откажешь, так это в решительности, в отличие от нашей власти, к сожалению). Он предлагает милиционерам немедленно сдаться, в противном случае открывает огонь. А силы неравные.

Можно по-разному относиться к поступку Зотова. Говорить, что он обязан был отдать команду сражаться до последнего патрона. Нетрудно представить, к чему бы это привело. Никто бы не осудил Зотова, если бы он отдал такую команду. Равно так же, как, думаю, очень трудно осуждать Зотова за то, что он сказал: «Я не хочу проливать кровь своих ребят. Раз власть не в состоянии ни на один шаг предвидеть события, пусть она и решает вопрос». И вся группа сдалась, милиционеры были взяты как заложники.

Вернувшись в Москву, я беседовал с высоким начальством, которое мне высказало некоторое «фе», оценивая мои действия. Но ни одного аргумента против моего поступка, непрофессионала в этой области, профессионалы не нашли. Вот такая история.

Я ее честно описал не для того, чтобы в очередной раз продемонстрировать, какой же у нас, извините, бардак. А лишь для того, чтобы обществу было понятно, к какой грани мы подошли, не решив ни одной проблемы. Мы, может быть, впервые, с моей точки зрения, поступили в Чечне с опережением — вывели бригады. Этот шаг был неожиданным для чеченцев. Мы создали совершенно новую ситуацию и в общественном мнении, и по существу. Но тот потенциал, который добыли, расходуем бездарно и скоро опять будем плестись в хвосте.

— Что вы имеете в виду?

— Исполнительная власть не выполняет своих обещаний. Я понимаю, общество напряжено, есть огромное количество экономических проблем: и зарплату не платят, и пенсии зависли. Но необходимо решать: Чечня — часть России или не часть? Если часть, давайте восстанавливать ее, потому что там катастрофическая ситуация. Она хуже, чем во всех регионах российских.

Помощь старикам, детям, выдача зарплаты, восстановление коммуникаций, теплотрасс, канализации и тому подобное — вот на что мы должны выделить деньги из бюджета, как бы тяжело ни было. Иначе будем тратить во много раз больше, потому что придется опять воевать. Но этого допустить нельзя. Нужно считать хотя бы на полшага вперед. «Ни одной копейки Чечне…» Ладно, будете опять тратить миллиарды, посылать своих детей умирать. Другого не дано.

А если мы считаем, что Чечня не часть России — то все закрыто, раздача слонов закончилась… Поймите, не может власть все время сидеть на двух, на трех, на пяти стульях. Собственно, я и пытаюсь внести определенность в наши взаимоотношения с Чеченской Республикой.

— Власть, о которой вы говорите, сидит на пяти стульях в Москве?

— Да, это власть, которая в Москве. Я могу спокойно говорить об этом. Я не ветвь исполнительной власти, я Совет безопасности.

— В народе существует убеждение, что, сколько волка ни корми, он все равно в лес смотрит. Ушла от нас Чечня? Ваша точка зрения?

— Моя не то что точка зрения, мое глубочайшее убеждение — никуда она не ушла и не собирается уходить. Но лозунг, за который отдали жизни десятки тысяч чеченцев, — независимость республики. Сегодня под лозунгом единства с Россией ни один из политических лидеров Чечни не проживет и дня. Понятно, да? А с другой стороны, есть политическое руководство, которое довольно хорошо за это время поняло реалии, знает, что никаких вариантов, кроме как быть с Россией, у Чечни не существует. Я от самых ярых экстремистов не слышал, что Чечня желает бежать от нас.

— Поторговаться хотят, да?

— Не нужно смотреть на них, как не на нас. Они не хотят поторговаться. Они не хотят быть «черными». Они не хотят быть младшими братьями в большой империи. Не хотят — и не будут. Это я заявляю со всей определенностью. А быть равными среди равных они хотят.

Я встречался со всеми, кроме Яндарбиева. Не почувствовал ни ненависти, ни нелюбви к России, а напротив — уважение к ее силе, к ее талантам и прочее. Все они генетически россияне. Получили образование в Москве, у них друзья здесь, основа культуры русская. Что касается фундаменталистских идей, не могу сказать, что они привнесены, они всегда были.

Но конечно, это не основа культуры чеченского народа.

— Басаев в одном из интервью сказал: мы хотим жить с Россией в одном доме, но в отдельной квартире. Причем он подчеркнул: мы не хотим ни

с Турцией, ни с Ираном — это не наш вариант. Хорошая формула. Но в одном доме живут разные люди, в том числе и хулиганы. Если сверху тебя будут без конца заливать, то в этом доме трудно жить. Я намекаю на то, что не только у чеченцев своеобразное отношение к русским, но и у русских осторожное отношение к чеченцам. Как с этим быть?

— Это самый принципиальный вопрос. Когда я стал заниматься проблемой, мне изначально было понятно, что она не носит изолированный характер. Именно этим были вызваны мои поездки в Грузию, Азербайджан, Казахстан, Армению.

Что же такое — общий дом, квартира в этом доме? По крайней мере, на теоретическом уровне нет ответа. Но сейчас есть последняя возможность зацепиться за тот союз — естественный, с моей точки зрения, — который в свое время был создан вокруг России и который назывался Российской империей. Не знаю, какая конструкция должна быть. Ясно, что необходимо единое экономическое пространство.

Прекратить бегство капитала за рубеж невозможно, если здесь нет условий, которые более выгодны по сравнению с условиями, существующими на Западе. Надо понимать: как только вы создаете потенциал — он включает в себя и политическую стабильность, и волю, и определенность, — капитал будет перетекать сюда. Потому что норма прибыли в развивающейся огромной, потенциально богатой стране, безусловно, выше, чем в той, где все уже обустроено.

— Не являетесь ли вы автором идеи восстановления Чечни с помощью частного российского капитала?

— Я на самом деле один из тех, кто произнес это вслух раньше, быть может, других, но не отношу такое предложение к числу каких-либо идей. Если мы строим в России рыночную экономику, то почему в Чечне должны строить другую экономику?

— Логично. И вы в такую идею верите?

— Я в нее свято верю.

— А в то, что Чечня станет «черной дырой» для оттока российского капитала, как это прогнозирует Шахрай, не верите?

— Это досужие рассуждения. Людям хочется как-то обозвать Чечню. Ну конечно, «черная дыра». Да, она «черная дыра», если там идет война. А если ее нет, то насколько успешной будет экономика Чечни, зависит от нас, прежде всего от федеральной власти.

— В Чечне выросло целое поколение людей, воспитанных в определенном духе, которые воюют уже шесть лет. На ваш взгляд, нет ли опасности расползания очага напряженности? Люди, для которых вой-

на — профессия, не будут заниматься экономикой, а пойдут в Дагестан, Ингушетию, Осетию?..

— Это первая проблема, которая была упомянута Удуговым во время встречи с ним. Он так и сказал: послушай, что будем делать? 10 тысяч человек сегодня находятся в мобильных отрядах по 10—15 бойцов: таким было устройство чеченских вооруженных формирований. Они получают массу предложений не только из России, но и из СНГ, даже из стран Средиземноморского бассейна. Заказы конкретные для этих очень профессиональных и мобильных людей.

Удугов предложил выход: нужно им в течение определенного срока платить пенсию, а он попытается за это время как-то разрешать проблему.

Я категорически против такого подхода. Считаю, что надо не платить пенсию, а дать возможность зарабатывать деньги. С этим была связана моя идея о строительстве автосборочного завода в Чечне. Почему автосборочного? Нужно учитывать ментальность чеченцев, отличную от ментальное™ русских, от ментальное™ татар. Оружие и конь — вот главное, что нужно нормальному чеченцу. Автомобиль же ничуть не хуже коня.

Может, я идеалист, но проект разработан, площадка определена, средства мои прежние коллеги выделили. Это не государственные, не бюджетные деньги, а бизнеса, частные инвестиции. Мы готовы рискнуть, чтобы заплатить за попытку стабилизации ситуации в Чечне.

— Свободная экономическая зона остается в проекте?

— Вы знаете, я плохо понимаю, что такое свободная экономическая зона. На сегодняшний день этого нет.

— Хотелось бы, чтобы вы пару слов сказали о выборах. Какой сценарий для нас приемлем и как прогнозируется? Какие сложатся отношения, если придет нежелательная фигура — скажем, Басаев?

— Нам желателен тот сценарий, который будет устраивать чеченский народ. Это не дипломатический ответ, а реальность. Если будет сценарий, который чеченцев не устроит, они перепишут его. Можете не сомневаться, у них достаточно для этого возможностей.

Давайте посмотрим, кто сегодня реально претендует на президентское кресло. Четыре человека: Яндарбиев, Масхадов, Удугов, Басаев. Басаев пользуется большой популярностью у чеченцев. Он — реальная политическая сила.

Во время разговора с Басаевым я сказал: «Если ты действительно чувствуешь себя политическим лидером, то знаешь, что невозможно

будет принять тебя в России как президента. Не только Россия, ни одна страна не признает тебя как президента. Ты усложнишь жизнь чеченскому народу. В глазах общественного мнения ты — террорист. Таковы реалии. И если думаешь о благе своего народа, должен эти реалии воспринимать».

Но нельзя педалировать ситуацию. Чеченцы, как и любая другая нация, обучаемы. Если будет избран Басаев, то очень скоро, я уверен, они осознают реалии и будут вынуждены изменить свое решение.

Еще раз подчеркиваю: нам не стоит вмешиваться в этот процесс. Нам нужно помочь им провести демократические выборы.

Я убежден, что Чечня останется в составе России, это будет решение чеченского народа. Но мы не должны, с одной стороны, отстраняться от чеченских событий, а с другой — вмешиваться в процесс выборов.

— Скажите по секрету: кого выберут президентом Чечни?

— Свой прогноз дать не могу. Считаю, очень важно, чтобы президент был молодым. С другой стороны, все четыре человека, которых я назвал, люди не пожилые. Но я еще раз подчеркну: если будет избран Басаев, это создаст колоссальные проблемы для самой Чечни прежде всего.