Искусство невозможного (в 3-х томах)

* * *

Культ личностей: Когда в газетах вас порой называют заштатным профессором, сделавшим головокружительную карьеру, сильно обижаетесь?

БЕРЕЗОВСКИЙ: В этом утверждении допускается по крайней мере одна ошибка: мне не довелось быть профессором. В 27 лет я защитил кандидатскую диссертацию, в 37 стал доктором технических наук, в 45 был избран членом-корреспондентом Российской академии наук. Но я осознаю, что в бизнесе мне удалось добиться большего, чем в науке. Понимаете, я любым делом занимаюсь «отвязанно». Это относится и к науке. Я старался сделать все, что было в моих силах, и никогда не брался судить о себе. Если же полагаться исключительно на газетные публикации последнего времени, то придется признать, что мой образ предельно демонизирован. Выражение «заштатный профессор» на фоне того, что пишут обо мне, может даже показаться комплиментом. Отдельные издания словно соревнуются в том, кто сочинит большую нелепицу. Иногда бывает смешно, но чаще — никак. Недавно одна московская газета прямо над своим названием огромными буквами напечатала «шапку»: «Березовский всех кинул». А рядом стояла приписка мелким шрифтом: «Материал читайте на четвертой странице». Оказалось, речь шла о моем однофамильце, футболисте «Зенита», который в чем-то провинился. Расчет же определенно делался на то, что фамилия Березовский сейчас в первую очередь ассоциируется с моей персоной. Есть, правда, еще замечательный пианист Борис Березовский, но сегодня, к сожалению, в России властвуют не музы, а… как это называется?., золотой телец, поэтому за всех Березовских приходится отдуваться мне. Или еще один пример из прессы. Популярная газета подробно рассказывает о том, как Березовский в обществе Ивана Рыбкина развлекается в компании девушек-моделей.

— Я читал эту статью. Там даже больше написано: о том, что вы занимаетесь чуть ли не сутенерством.

— Да-да! Через модельные агентства вербую девушек, делаю из них шпионок и укладываю в постель к конкурентам, чтобы выведать все секреты…

Конечно, иногда любопытно читать о себе. Я много раз убеждался, что мир полон подлости, но всякий раз хочется верить в лучшее… Знаете, что послужило фактом для этой публикации? Действительно, мы с Иваном Петровичем отдыхали в компании пяти женщин — жены и дочери Рыбкина, моей супруги, годовалой дочери и ее няни…

Да, если судить по средствам массовой информации, я ответственен за все плохое, что происходит в стране. При этом крайне редко кто-либо пытается понять, чем же на самом деле я занят. То, что меня изображают монстром, конечно, не может радовать, но, с другой

стороны, это не составляет для меня и большой проблемы. Я могу позволить себе такую роскошь, как наплевательское отношение к собственному имиджу. Да и трудно плетью обух переломить. Что бы я ни делал, это будет трактоваться однозначно. От Березовского не ждут ничего хорошего. Приходится признать: мои оппоненты используют любые методы, пускают в ход все средства, чтобы сделать из меня черта с рогами.

— Но и вы, Борис Абрамович, в долгу не остаетесь.

— Я ни с кем не собираюсь воевать. Это миф. Кому-то выгодно изобразить меня агрессором. Я лишь отвечаю ударом на удар, первым в драку никогда не ввязываюсь.

— Не берусь вспомнить, кто из вас с Анатолием Чубайсом первым начал, но внешне ваши взаимоотношения напоминали активные боевые действия с использованием всех доступных средств.

— Это была не война, а принципиальное выяснение позиций, к сожалению, не только горько отразившееся на наших личных отношениях, но и оказавшее влияние на судьбы других людей. Последнее обстоятельство меня особенно угнетает. Действительно, нам с Чубайсом удалось вместе пройти очень тяжелое испытание летом 96-го года, нанести на президентских выборах сокрушительное поражение коммунистам и одновременно отсечь от Бориса Ельцина «коричневых », каковыми я считаю группу Коржакова, Барсукова и Сосковца. Но один этап сменился другим, вместо борьбы нового со старым началось выяснение отношений нового с новым, и это не могло не сказаться на курсе реформ. Такова объективная реальность, и глупо об этом сожалеть. Как тут не вспомнить классика, сказавшего: «Для того, чтобы объединиться, надо решительно размежеваться ». Очевидно, наступил именно этот этап.

— Вы сознательно говорили то, что должно вызывать раздражение? Мол, двоим в одной песочнице уже не усидеть, кто-то должен уйти.

— Мы не стоим на месте, поэтому сравнение с песочницей неверно. Страна по-прежнему находится на переправе, а там правила игры иные. Сейчас главная задача — выжить, а в песочнице уже что-то созидают, строят.

— Поскольку на переправе коней не меняют, может вновь возникнуть ситуация, при которой вы с Чубайсом помиритесь?

— Действительно, это терминология из песочницы: помиритесь

— поругаетесь. Речь о другом. К сожалению, наше выяснение отношений скатилось в личностную плоскость, но это только второй план, который важен гораздо меньше, чем вопрос убеждений.

Цели у нас общие, а вот методы их достижения… Больше всего меня смущает неискренность Чубайса. У него абсолютно большевистские терминология и образ действий!

Чубайс уверен, что он живет по одним законам, а общество — по другим. Согласиться с этим — значит признать, что начальники и подчиненные изначально, от Бога, по-разному устроены. Но при всех индивидуальных различиях у большинства людей доминирует экономическая мотивация. Собственно, именно это и делает рыночную экономику наиболее прогрессивной.

— Но мой вопрос не обо всех людях, а о вас конкретно.

— Вот этого не надо! «Плоть от плоти сограждан усталых, / я горжусь, что в их тесном строю / в магазине, в кино, на вокзале / я последняя в кассу стою». Строчки Беллы Ахмадулиной, под которыми я готов подписаться.

— Сразили, Борис Абрамович… Дорого бы дал, чтобы увидеть в хвосте вокзальной очереди человека, обладающего капиталом три миллиарда долларов.

— Мои деньги за меня подсчитали другие. Приведенная вами цифра названа журналом «Форбс». Я не стал от нее открещиваться, так как в действительности обладаю акциями многих компаний, стоимость которых, впрочем, сильно колеблется в зависимости от политико– экономической ситуации в России. В любом случае, я никогда не прикидывался бедным человеком.

— Бытует мнение, что честно большие деньги заработать нельзя. Станете оспаривать этот тезис или согласитесь?

— Первоначальное накопление капитала обычно происходит на грани закона. Важно не переступить черту.

— Вы, разумеется, скажете, что границу дозволенного не пересекали?

— Я могу определенно утверждать, что все, кто сумел пробиться в деловую элиту России, рамки закона не нарушали. Но с деньгами связана и другая проблема. Немало есть людей, для которых накопление капитала превратилось в самоцель.

— А вы чем утешаетесь?

— Я тоже много работаю, по 20 часов в день, на меня замкнута масса людей, поэтому дать себе роздых могу нечасто. Получается, я принадлежу как раз к той категории, о которой только что сказал. И я оправдываюсь перед собой тем, что гипотетически могу в любой момент отправиться в аэропорт, чтобы полететь зимой позагорать на океанском пляже, а летом покататься на лыжах. Впрочем, почти всегда я еду в аэропорт ради очередной командировки…

Куда я бегу? Конечно, мог бы остановиться, ничего не делать. Но это было бы искусственное торможение, мне пришлось бы делать насилие над собой. Не могу сказать, что мне становится скучно, едва я поднимаюсь по трапу самолета, летящего за границу. Нет, мне нравится в Европе, в Америке, но того ритма, которым живет Россия, там нет. У нас интереснее.

Знаете, мне всегда смешно читать жалобы бизнесменов, политиков на свою трудную жизнь: мол, надрываемся на службе, горим на работе. Это как-то неискренне выглядит. Если действительно устал, пойди отдохни, найди должность поспокойнее. Поэтому я не хочу далее распространяться на тему своей чрезмерной занятости.

— Есть еще одна тема, которую считаю необходимым затронуть. Борис Абрамович, вам отчество никогда в жизни не мешало?

— Что значит «не мешало»? Это от Бога и от родителей… Я сталкивался с явными проявлениями антисемитизма. Например, при поступлении в Московский университет. Я подавал документы на физфак и получил на вступительном экзамене «неуд» по математике. Всяко может быть в жизни, но то, что я знаю математику не на двойку,

— это точно. Что, кстати, и подтвердилось при сдаче экзаменов в другой институт, где мне поставили пятерку.

И позже я иногда чувствовал некоторое сопротивление, которое объяснял своим происхождением. Но я никогда не протестовал, не пытался бороться. Скорее всего, потому, что я конформист, предпочитаю не воевать с ветряными мельницами.

Единственное уточнение. Хочу, чтобы меня правильно поняли. Не считаю, что антисемитизм в России более развит, чем в других странах мира. Замечал специфическое отношение к евреям и в Европе, и в США.

— Ваша близость к Семье — очередной миф или правда?

— Начну с того, что мне в принципе не по душе подобная терминология

— семья, царь, двор, свита. Конечно, в России это все имеет свои исторические корни, да и Борис Николаевич поощряет такие разговоры, во всяком случае, не смущается, когда его величают царем. Даже сам как-то назвал себя Борисом Первым…

— Но вы к нему так не обращаетесь?

— Исключительно по имени и отчеству — все иные варианты для меня исключены.

— И все-таки: вы не ответили на вопрос о степени своего влияния на, напишем с маленькой буквы, семью президента России.

— Не считаю, что обладаю хоть каким-нибудь влиянием на Бориса Ельцина и его домашних. Да, у меня хорошие, добрые отношения с Татьяной Дьяченко. Думаю, и Татьяне Борисовне интересно мое мнение по тому или иному вопросу, но можно ли изложение своих взглядов рассматривать как влияние на собеседника? Не думаю. Разумеется, я никогда не вторгался в жизнь чужой семьи с советами, рекомендациями. Не намерен делать этого и впредь.

— А как же статус советника главы администрации президента? Разве этот пост не обязывает вас только тем и заниматься, что без конца генерировать идеи, предложения?

— Этим и занимаюсь по мере возможности, но право выбора решения целиком остается за президентом. Надо знать Бориса Николаевича, чтобы понимать, сколь бесплодны попытки оказать на него давление.

Конечно, очень многое зависит от того, что и как говорить. Я придаю большое значение словам. Стремлюсь к тому, чтобы быть убедительным. О том, насколько это удается, лучше судить со стороны. Во всяком случае, стараюсь не врать. Ложь — оружие слабых, она появляется, когда не хватает аргументов, чтобы сказать правду. Иногда помехой оказывается дефицит времени. Скажем, ребенку7 брякнешь что-нибудь запредельное, лишь бы поскорее отстал.

— Вы верите в судьбу, в рок? Не стали законченным фаталистом после того, как несколько лет назад на вас совершили покушение?

— Знаете, не стал. Хотя, безусловно, у каждого человека есть Богом предначертанный путь. Три случайности предопределили то, что я остался жив после взрыва на Новокузнецкой. Во-первых, я сел в салоне не с той стороны, с которой сажусь обычно, а взрывчатка в поджидавшем нас «опеле» как раз и закладывалась из расчета, что я поеду на привычном месте. Во-вторых, при выезде из двора нам пришлось резко затормозить, чтобы не врезаться в идущую впереди машину. Человек, запускавший по радио адскую машинку, не успел среагировать на действия моего шофера, и основной удар пришелся по первому ряду кресел. И третье: дверцы нашего автомобиля не были заблокированы, поэтому я успел быстро выскочить из салона после взрыва. Водитель Миша своей жизнью заплатил за мою, он словно все чувствовал заранее, поэтому в тот раз и не стал запирать двери. Когда я начал гореть, то моментально выпрыгнул из машины.

Заранее смоделировать свое поведение в экстремальной обстановке невозможно. Я пережил этот момент, поэтому могу твердо сказать, что мне страшно не было ни на секунду. Причем я не отно-

шу себя к числу очень смелых людей, но в тот миг испуга не было. Не знаю, может, просто я не до конца понимал, что происходит. Иногда кажется, что и сейчас этого не понимаю. Но помню все до мельчайших подробностей, за исключением звука взрыва. Я ничего не слышал, только увидел: вспышка, пламя, посыпавшееся стекло, загоревшаяся обшивка салона и одежда… А страха не было.

В первое мгновение промелькнуло удивление: почему бездействует охрана? Потом я увидел Диму и все понял. В следующую секунду почувствовал, что у меня горят волосы, дымится одежда, и подумал: можно ли выходить из машины, не будут ли там стрелять? Понимаете, времени на то, чтобы испугаться, не оставалось, нужно было выживать. Я выпрыгнул из автомобиля и вдруг ощутил, что стал хуже видеть. Позже выяснилось, что у меня неопасно поврежден один глаз, а тогда я предполагал самое дурное. Первым делом я спросил: что с водителем и охраной? Мне сказали, что с Мишей и Димой не очень. Масштабов случившегося я тогда еще не представлял. Правда, я увидел очень много крови на своей одежде и удивился: откуда? Потом я подошел к зеркалу выяснять, что у меня с правым глазом, вижу им или нет. Только после этого меня повезли в больницу, наложили швы, прочистили раны. Больнее всего было рукам. Палец кипятком ошпаришь — и то на стену готов лезть, а тут все руки обожжены оказались…

— Помню, после неудачного покушения прессой рассматривалось несколько вариантов вашего поведения. Один из них: поменять суровый российский климат на мягкий заокеанский.

— Мне кажется, вопрос решился сам собой. Я никуда не уехал тогда и уж, конечно, не уеду теперь…

То, чем все закончилось для меня, нельзя назвать иначе, как Провидением, счастливым случаем. Я решил, что мне подарена еще одна жизнь, к которой можно относиться значительно более безалаберно, нежели к тому, что подарком не является. В этом смысле я опасный человек.

— Вот как?

— Конечно! Я теперь готов на риск, на который не решаются идти люди, не испытавшие того, что пришлось пережить мне.

— Например?

— Ой, устану перечислять! Скажем, могу наплевать на гнусные публикации обо мне в прессе или пропускать мимо ушей постоянно циркулирующие слухи о новых покушениях, которые якобы готовятся на меня, — писем с угрозами убить немедленно или чуть попозже полу-

чаю в достаточном количестве. Можно вспомнить и опасности, с которыми постоянно приходилось сталкиваться в Чечне. К сожалению, чувство страха, кажется, атрофировалось напрочь. Последний случай со снегоходом, когда я потерял контроль над машиной, только и можно объяснить отсутствием грани страха. Признаться, когда я вылетел из снегохода и ушибся, то даже обрадовался. Чувствовал: мое безрассудство обязательно закончится чем-нибудь подобным, и слава Богу, что сравнительно легко отделался.

— И все равно ведь, вероятно, тяжело жить, постоянно ощущая дамоклов меч над темечком?

— Непросто. Но и к этому постепенно привыкаешь.

— Ради чего привыкать? Ведь вы весьма богатый человек — не только по российским, но и по мировым меркам. Заработанного хватит и вашим детям, и внукам. Зачем же и дальше балансировать на лезвии ножа?

— Вы опять пытаетесь поставить меня в положение, в котором я вынужден был бы оправдываться, доказывать что-то. Я живу в согласии со своими принципами и правилами, а уж как это выглядит со стороны… Российская жизнь последних тринадцати лет — с начала перестройки — круто изменила всех нас. Вне зависимости от того, стал ли человек материально жить лучше или хуже, — он стал жить по-иному. Разорвана связь времен. Все, что было до 85-го года, словно относится к другой жизни. Человек так устроен, что даже изменения к лучшему — тяжелая нагрузка. А уж перемены к худшему… И поверьте, в психологическом смысле не имеет принципиального значения, богат ты или беден. Посмотрите вокруг. Вам нравится дача, на которой мы беседуем?

— Риторический вопрос. Да на каждом километре Рублевки таких дач, как эта, что дырок в швейцарском сыре! Ничего особенного в вашем доме нет.

— Он не мой.

— Инвентарные бирки вас не раздражают?

— Стараюсь не замечать их. Нет, неправильно сказал: я их не замечаю. Чувствую себя здесь вполне комфортно. Кстати, в доме, за исключением мебели, нет ни одной вещи или картины, купленной мной. Все подарено.

— Включая тигриную шкуру, которую мы сейчас так безжалостно топчем?

— Да, это презент приморского губернатора Наздратенко.

— А от Бориса Николаевича тут что-нибудь есть?

— Письменная благодарность. Могу показать. Видите, «Благодарность Президента Российской Федерации № 396».

— Честно говоря, не самая маленькая цифра. Не скоро очередь до вас дошла.

— Как говорится, не подарок дорог, а внимание. Если же серьезно, я заметил, что в какой-то момент во мне произошли определенные перемены: материальные, бытовые проблемы занимают меня столь мало, что о них и говорить совестно.

— А молва приписывает вам другое: мол, вы и роскоши не чужды, и недвижимости у вас по всему миру раскидано сверх всякой меры. Мол, специально гостей на казенной даче принимаете, а собственные хоромы от посторонних глаз прячете.

— Нет своей дачи, не построил.

— Заметил каталоги аукциона Сотби у вас в гостиной.

— Лена, жена, сделала одно приобретение. Купила на Сотби ожерелье. Жемчужное. С тех пор компания, проводящая аукционы, регулярно шлет нам каталоги в огромном количестве. Мне даже неудобно, что ввожу людей в расходы — почтовые услуги тоже, наверное, влетают в копеечку.

— А вы помните самую дорогую покупку, которую совершили в жизни?

— Вы заставляете меня напрягать память… В личную собственность мне не приходилось приобретать каких-то совсем уж заоблачных вещей. Ни островов, ни пароходов, ни самолетов для своих нужд я не покупал. Наверное, максимальная сумма, которую мне приходилось выкладывать за раз, — несколько десятков тысяч долларов. Из автомобилей признаю только «мерседес».

— Сами за руль садитесь?

— Крайне редко. Причин этому несколько. Соображения личной безопасности играют не последнюю роль.

— Недавно в прессе ваших дочерей назвали в числе наиболее престижных невест России. Мол, раз у папы такое состояние, то о приданом девушек можно не беспокоиться.

— Признаться, до публикации, о которой вы говорите, никогда не задумывался, что дочери могут угодить из-за меня в разряд выгодных партий. Не хотелось бы, чтобы на них смотрели именно с этой точки зрения…

— Вы связываете будущее детей с нашей страной или все-таки готовите для них запасной аэродром?

— Все мои сыновья и дочери — граждане России, но я не являюсь ура-патриотом. Человек должен иметь свободу выбора. Скажем, мои старшие дочери определились.