«Град Москва велик и чуден... кипяще богатством и славою, превзыде же вся грады в Русской земле честию многою», — писал летописец после Куликова поля. Какой бы дорогой ценой ни досталась победа на Куликовом поле, как бы скоро после нее Москва ни подверглась новому налету и истреблению со стороны Орды, случилось главное — зародилось чувство общности народной, национальное самосознание. Они-то становятся почвой для блистательного расцвета культуры. Складывается московское летописание, а рядом с ним эпические литературные образы «Сказания о Мамаевом побоище» и «Задонщины». В иконописи выступают такие мастера, как Андрей Рублев, Даниил Черный, Прохор с Городца, в архитектуре — выдающиеся строители, почти каждый из которых был причастен к работам в обновлявшемся Кремле.
При великом князе московском Иване III Васильевиче служит Антон Фрязин, точнее — просто Антон, потому что «фрязин» означало по-русски «итальянец». Монетный мастер по профессии, он становится доверенным лицом князя, успешно справляется с множеством самых разнообразных поручений. Особенно успешным оказались его выступления в качестве дипломата. Во многом именно ему Иван III обязан был своей второй женитьбой на наследнице византийских императоров Зое-Софье Палеолог.
Не было за душой у красавицы гречанки ни богатого приданого, ни отеческих владений. Соблазнить московского князя удалось Риму и Ватикану другим — родством с византийским императорским домом, пусть призрачными правами бесприданницы на некогда великий престол. Посланный со специальной миссией в Италию, Антон Фрязин успешно завершает сватовство: принцесса со своей свитой направляется в далекую и загадочную для нее Москву.
Ехала принцесса Зоя обращать мужа и его государство в католическую веру — в Ватикане знали ее крутой нрав. С той же решительностью отмахнулась от всех своих данных на родине обещаний, сама приняла православие — лишь бы стать властительницей московской державы. Была второй женой, «деспиной», как ее называли документы, сумела стать единственной, обожаемой великим князем, необходимой ему в каждую минуту и в каждом деле.
Хлопотала принцесса о строительстве кремлевских соборов, об обновлении Кремля, чтобы сравнялась Москва по благоустройству с итальянскими городами. Способствовал появлению итальянских строителей и Антон Фрязин, впрочем, сначала оказавшийся в тюрьме.
После успешного сватовства Антон приобретает на родине славу удачливого дипломата. Венецианская республика решает воспользоваться его услугами и, осыпав богатейшими подарками, просит доставить в Орду к хану своего посланника. Втайне от московского князя Антон берется за сомнительное поручение, но, в конце концов, вместе с посланником оказывается в московской тюрьме. Оба узника получили свободу только после того, как Иван III отправил собственное посольство в ту же Венецию и установил с ней постоянные дипломатические отношения. Между прочим, привозит Антон Фрязин с собой в Москву своего брата, тоже Антона, который в начале XVI в. «вычинивает» стены Пскова. Именно к этому времени слово «фрязин» получает широкое распространение в русском обиходе.
Фрязино, Фрязево — таких названий в Подмосковье немало и сегодня. Это память о том, что не только приезжали работать, но и постоянно жили здесь выходцы из Италии, особенно ценимые за свои инженерные знания и строительное искусство. У Ивана III и его соратников вполне определенное представление о том, какой должна быть столица молодого государства, чтобы достойно представлять московского царя.
Между тем белокаменные стены Кремля, возведенные ста годами раньше, обветшали и нуждались в постоянном поновлении, особенно из-за перенасыщенного влагой грунта на берегу окружавшей их Неглинной. Многое успело измениться и в военном деле, в видах и возможностях огнестрельного оружия. Необходима была более совершенная система оборонительных сооружений. В планах перестройки Кремля учитываются все технические новинки — от нового строительного материала, кирпича, до последних открытий европейских инженеров. А поскольку славой лучших среди них пользовались выходцы из Северной Италии, именно они приглашаются в Москву в 1480-х гг. Еще один Антон Фрязин (фамилии зодчего документы не сохранили) и его соотечественник Марко Руффо (в документах он обычно фигурирует также как Фрязин) приступают к работам.
Новый Кремль решено было построить, не разбирая старых стен и значительно отступая от них наружу, снова увеличивая площадь крепости. Если град XII в. занимал около 3 гектаров, теперь его стены охватывают около 28 гектаров и достигают длины 2235 метров — данные, оставшиеся неизменными до наших дней.
Первой на очереди у строителей становится обращенная к Москве-реке южная стена. Именно в 1485 г., когда Ивану III наконец-то удается подчинить власти Москвы ее исконную соперницу Тверь, в Новгородской летописи появляется запись: «Тою же весной 29 мая была заложена на Москве-реке стрельница у Шишковых ворот, а под нею выведен тайник; строил же ее Антон Фрязин...»
Стена, обращенная к самой опасной для города, постоянно грозившей появлением неприятеля, Ордынской дороге, — с ней приходилось особенно спешить. Она закладывается и строится сразу несколькими мастерами. Вслед за центральной — Тайницкой башней сооружаются угловые. В 1487 г. Марко Руффо закладывает угловую со стороны Красной площади — Беклемишевскую, или Москворецкую, башню, а Антон Фрязин переходит к сооружению угловой от устья Неглинной — Свибловой стрельницы, переименованной в 1623 г. в Водовзводную. За 5 лет отстраиваются Благовещенская, Первая и Вторая Безымянные, Петровская башни и соединившие их стены. К 1490 г. южная стена была завершена.
...Отсюда, от Боровицких ворот, кажется, будто стена уступает широкой излучине реки, упруго выгибается, сдерживаемая в своих изломах вертикалями башен. И в ней есть что-то от волны, прихотливо вздымающейся своими башнями-гребешками, похожими и неповторимыми в бесконечном переборе одних и тех же форм — четверики и восьмерики, большие шатры и малые шатрики, цветная чешуя ценинных — черепичных кровель, тронутых золотыми вспышками флюгеров. Но как нет в Кремле двух одинаковых башен, так нет у этих башен и одинаковых судеб. Каждая из них как неповторимая, особенная глава — архитектурного дела, инженерии, Москвы.
О Водовзводной башне Петр I отзывался, что ее «сама натура зело укрепила». Когда-то с наружной стороны около нее работали 3 мельницы и был пруд с лебедями, иначе Лебяжий двор, давший название поныне существующему Лебяжьему переулку. В 1682—1687 гг. неизвестный мастер водовзводного дела, по преданию монах, построил здесь первый каменный мост через Москву-реку — он так и сохранил название Каменного — вместо существовавших до того времени «живых мостов» из сцепленных между собою плотов.
Тайницкая башня
Беклемишевская башня
Благовещенская башня
1-я Безымянная башня
Мост этот связан с известным событием русской истории — взятием Азова. После прорыва к морским берегам русские войска были здесь встречены первым в нашей истории победным салютом. «Азовскую викторию» праздновала вся Москва. На улицах были расставлены еще не знакомые москвичам огромные живописные панно с аллегорическими изображениями и сценами похода, играли музыканты — Москва издавна увлекалась валторнами, фаготами, гобоями, трубами, исполняли специально сочиненные кантаты певчие.
По словам современника, «на каменном мосту Всехсвятском, на башне, сделана оказа (изображение) Азовского взятия, и их пашам персуны (портреты) написаны живописным письмом, также на холстине левкашено живописным же письмом как что было под Азовом, пред башнею по обе стороны».
Особенной красотой отличалось убранство Водовзводной башни. По приказу Петра она была украшена по ярусам и во всех окнах знаменами разных цветов, между которыми с наступлением темноты зажигались сотни ярко расписанных слюдяных фонарей. Эта иллюминация становится постоянной и повторяется в дальнейшем в связи с каждой «викторией» — победой и каждым праздником.
В момент своего строительства Свиблова стрельница должна была служить только оборонным целям. Подобно Беклемишевской и Тайницкой башням, она имела внутри колодец с питьевой водой на случай «осадного сидения». Перемена названия башни была связана с тем, что в ней устанавливается машина, качавшая воду. С верха башни вода по свинцовым трубам подавалась в особую водоразборную палатку и через нее распределялась для нужд разраставшегося царского хозяйства. Это и был первый московский водопровод. Система представлялась настолько сложной и технически совершенной, что, по заключению иностранных специалистов, вполне стоила тех нескольких бочонков золота, которые были на нее потрачены. Снабжала она водой и местные сады.
Кремлевские сады — у них своя слава, своя долгая и обстоятельная история. Были они большие и малые, грунтовые и «висячие» на сводах построек и галерей. Один из них, на месте нынешнего Тайницкого сада, располагался на каменных сводах и занимал площадь около 2200 квадратных метров. Устройство его было обычным для «висячих» садов. На своды клались спаянные между собой свинцовые доски, выводившиеся корытцем по краям. В образовавшуюся емкость насыпали слоем до 60 сантиметров хорошо просеянную землю, в которую высаживались кусты и даже деревья. В 1702 г. здесь было 130 яблонь трех сортов (налив, скрут и архат), 25 грушевых деревьев «волоских» и «сарских», 8 кустов винограда, 23 куста сереборинника — шиповника красного и белого и 40 кустов смородины. На зиму все посадки плотно закутывались рогожей и войлоком.
В саду даже был выложенный свинцовыми плитками прудик глубиной около метра. В такое устроенное на крыше Запасного кремлевского дворца озерцо вода подавалась из Водонапорной башни, и здесь будущий Петр I впервые катался на «потешных» лодках — «карбусе» и «ошняке», который имел даже каюту, или «чердак». Они-то и стали предшественниками знаменитого петровского ботика.
2-я Безымянная башня
Петровская башня
Водовзводная башня
Но в том своем первоначальном виде Водовзводная башня не дошла до наших дней. В начале XIX в. из-за ветхости она была до основания разобрана и вновь сложена. В 1812 г. наполеоновские войска взорвали ее вместе с рядом других кремлевских башен. В 1817—1819 гг. Водовзводная башня строится под наблюдением известного московского зодчего О. И. Бове, который использовал в ней ряд деталей, характерных для современной ему архитектуры позднего классицизма: обрамления окон и рустовку — имитацию каменных блоков.
Сооруженная в 1487—1488 гг., соседняя с Водовзводной, Благовещенская башня почти вдвое ниже ее по высоте. Бывшая Свиблова стрельница имеет сейчас, включая звезду, 61,25 метра. Благовещенская — 30,7 метра. Во времена Ивана Грозного она использовалась как государственная тюрьма. Рядом с ней находились хозяйственные — Портомойные ворота, через которые царская прислуга выносила на реку полоскать белье. Ворота эти заложены в 1821 г. при реставрации южной стены, но следы их видны с внутренней стороны и поныне.
Свое название башня получила от находившейся здесь иконы Благовещения и одноименной церкви, пристроенной к башне в начале XVIII в. В дальнейшем она и вовсе превратилась в церковный придел. Бойницы в ее стенах были растесаны до размеров окон. В дозорной вышке устроена колокольня с семью колоколами. Флюгер заменен крестом.
Свой первоначальный вид башня приобрела в 1933 г., когда была разобрана церковь, восстановлены бойницы и флюгер.
Еще более богата история Тайницкой башни, которая заменила собой древние Шишковы ворота белокаменного Кремля — съезд к реке, торговой пристани, к центральной — Соборной площади Кремля.
В изломе кривой, по которой вогнута внутрь Кремля его южная стена, Тайницкая башня заняла место рядом с углом излома. С нее удобно просматривался весь разворот стены от нынешнего Большого Каменного до Москворецкого моста. Кроме потайного хода к реке на случай осады она имела и другой «тайник» — колодец. К тому же Тайницкая башня была проездной — о находившихся в ней воротах напоминает неглубокая арка на фасадной стене. Своим силуэтом башня отмечает со стороны Замоскворечья центр кремлевского ансамбля.
В течение всего последующего столетия Тайницкие ворота вместе со Спасскими и Троицкими оставались главными для Кремля. Поэтому в 1585 г. все они имели городские часы. Уже после Смутного времени, в 1613—1614 гг., документы отмечают, что при Тайницких курантах состоит собственный «часовник» — часовых дел мастер для наблюдения и «бережения».
«Часовники» были, по существу, первыми русскими механиками, изобретавшими и механизмы, самые разнообразные по назначению, но чаще всего связанные с потребностями сельского хозяйства. Один из таких мастеров, Моисей Терентьев, сделал в 1665 г. долгое время успешно действовавший «молотильный образец» — оригинальное устройство для обмолота зерна с помощью воды. Современники отдавали ему предпочтение перед системой другого «молотильного образца» — «часовника» Андрея Крика. В 1666 г. Моисей Терентьев получает сразу несколько заданий — сделать три «образца»: «как молотить гирями и колесами без воды», «как воду провесть из пруда к виноградному саду» и «как воду выливать из риг гирями ж и колесы». Правда, речь здесь шла об опытном хозяйстве в царском подмосковном селе Измайлове, получившем у историков название «русской сельскохозяйственной академии XVII века», но важно то, что мастер принял заказ и сумел его выполнить.
Насколько распространенным и привычным для Московского государства было это ремесло, можно судить по примеру «часовника» Якова Иванова Кудрина, работавшего в конце XVII в. в Кремле. Крестьянский сын из деревни Бокарицы Архангелогородского уезда, обучался он часовому делу да, кстати, и иконному мастерству не в столице, а у монаха глухой Пертоминской пустыни, а затем «по мастерству своему», как определяют документы, был направлен в Кремль к часовым делам.
Тайницкие куранты просуществовали до 1674 г., после чего были разобраны. Однако слишком привычные для москвичей часы появились на башне снова. На этот раз использовали «машину» — механизм, снятый с так называемой Меншиковой башни, иначе церкви Архангела Гавриила при дворе Александра Даниловича Меншикова у Мясницких ворот. По указу 1734 г. куранты были смонтированы на Тайницкой башне, причем к 26 колоколам их «музыкального играния» было подобрано еще 8 басовых колоколов.
Соображения военной безопасности заставили разместить на более близком расстоянии друг от друга башни Петровскую, Первую и Вторую Безымянные. Они, как воины, подтянулись к тому углу кремлевской стены, откуда открывалась дорога в самые беспокойные и опасные южные степи. Новоспасский монастырь, Симонов монастырь и Коломенское встанут в этом направлении как защитники и неусыпные сторожа столицы. А в судьбе трех кремлевских башен неразрывно сплетутся события истории военной и гражданской.
1547 г. — очередной, перекинувшийся на Кремль московский пожар. Казалось бы, в чем его опасность для каменных защитных сооружений, но в погребах и тайниках всех трех башен запас пороха. Одним за другим следуют страшные взрывы. Современник свидетельствует: «Высоко взлетали на воздух части стен и башен, их осколками был засыпан весь берег Москвы-реки». Россыпь осколков осталась на годы, зато повреждения исчезли с необычайной быстротой.
1612 г. — Петровская башня разрушена выстрелами из пушек польско-шведских частей и снова восстановлена. Собственно Петровской она стала называться только в ХVIII в., когда внутри башни была устроена одноименная, перенесенная из упраздненного в Кремле подворья Угрешского монастыря церковь.
В пожаре 1737 г. сгорело покрытие всех кремлевских стен в виде двускатной деревянной кровли. В новых условиях его не представлялось необходимым восстанавливать. Но и в этом обновленном виде южной стене не удалось дожить до наших дней.
В 1770-хгг., в связи с предполагавшимся строительством в Кремле по проекту В.И. Баженова грандиозного дворца, башни и стена между Беклемишевской и Благовещенской башнями были разобраны. Задуманный ансамбль должен был включить весь кремлевский холм и часть реки. По счастью, с разобранных частей предварительно сняли чертежи, и, когда от баженовского проекта отказались, их стало возможным восстановить. Работы велись под руководством прославленного московского зодчего М. Ф. Казакова. И все же избежать отступлений от первоначального вида стен не удалось. Вторая Безымянная башня лишилась находившегося в ней проезда. Тайницкая потеряла свою отводную стрельницу — соединенную с ней переходом, вынесенную далеко вперед малую башню. В 1862 г. отводная стрельница была все же восстановлена, но снова и окончательно разобрана в 1930 г., когда засыпали и тайник-колодец.
Петровская башня была еще раз повреждена наполеоновской армией и дошла до наших дней в том виде, который придал ей после восстановления архитектор О. М. Бове.
...В волнах зелени, щедро заливающей здесь подошвы стен, в ярком кипении облаков ее порыв ввысь кажется неудержимым. Беклемишевская башня — творение Марко Руффо. Впрочем, не его одного. Если говорить о привычном для нас образе, вписавшемся в силуэт Кремля и панораму Красной площади, он создавался не сразу и не одним зодчим. Могучий и стройный цилиндр башни, редко прорезанный щелями бойниц, венчает легкий, летящий к небу шпиль из сменяющих друг друга многогранников и покрытых цветной черепицей шатров, сооруженный, как и все завершения кремлевских башен, почти век спустя — в 1670-х гг. Свое название башня получила от располагавшегося поблизости двора могущественных бояр Беклемишевых и служила долгое время государственной тюрьмой. Среди ее узников оказался и незадачливый венецианец Тревизани, которого царский сват Антон Фрязин не сумел препроводить к хану.
Сам боярин Никита Беклемишев был доверенным человеком великого князя Ивана III. По его поручению успешно ездил с посольством к крымскому хану. Сын боярский Иван Никитич унаследовал дипломатические способности отца. В 1490 г. встречал в подмосковном Хынске (нынешние Химки) цесарского посла, двумя годами позже был отправлен к польскому королю. В 1502 г. довелось ему побывать у великокняжеского друга — крымского хана Менгли Гирея.
С приходом к власти Василия III Иоанновича положение Ивана Никитича изменилось. Сын византийской принцессы ни с чьим мнением не считался, возмутился, когда опытный дипломат представил ему свои соображения о делах в Смоленске. За гневным окриком: «Поди, смерд, прочь, ненадобен ты мне» — последовала жестокая опала. В 1523 г. отнят был у Беклемишева родовой кремлевский двор, в 1525 г. полетела его голова у «живого» Москворецкого моста, близ Красной площади, где обычно совершались казни.
В год, когда заканчиваются работы на южной стороне Кремля, в Москве появляется «архитектон» Петр Антонио Солярио — младший представитель семьи талантливых миланских архитекторов и строителей. Его дед, Джованни, прославился постройкой здания Чертозы — монастыря картезианского монашеского ордена в 7 километрах от Милана, которая была задумана миланским герцогом Джованни Галлеаццо Висконти в 1396 г., и Миланского собора. Отец — участием в строительстве того же собора и сооружением целого ряда превосходных миланских церквей. Внук продолжил работы в Миланском соборе, и герцог Милана написал о нем: «Пьетро Антонио Солярио хорошими способностями и теперь уже пригоден, а впоследствии обещает быть еще более годным».
Великий князь Василий III. Гравюра из книги С. Герберштейна «Необычайные московитские истории». XVI в.
Убедиться в справедливости своего предположения герцогу не удалось: сорокалетний Солярио-внук принял приглашение поехать в Москву. Известность зодчего так велика, что ему немедленно поручается строительство Боровицкой проездной башни и одновременно всей восточной стены: в течение 3 лет Солярио возводит башни Константино-Еленинскую, Фроловскую (Спасскую), Никольскую, угловую к Неглинной — Собакину и стены «до Неглинны», где появится и Сенатская башня.
Когда-то здесь стояла проездная башня белокаменного Кремля, из ворот которой, по преданию, выехал в 1380 г. во главе московского воинства Дмитрий Донской на Куликово поле. В 1490 г. Солярио заменил ее другой башней — Константино-Еленинской, названной так из-за близости с одноименной церковью. Сегодня на плавно вздымающемся к Красной площади склоне холма она выделяется в ряду других кремлевских башен могучими формами приземистого кирпичного куба да чуть более сложной его надстройкой — характерным для ансамбля Московского Кремля сочетанием четвериков с постепенно уменьшающимися шатрами.
Но вначале Константино-Еленинская башня была проездной. Через ее ворота можно было попасть с подходившей из Китай-города улицы Великой на улицу, проложенную внутри Кремля, у самой южной стены — на Подоле, и ведшую к Боровицким воротам: живая связь Кремля с разраставшимся посадом и торгом. С далеко выдвинутой отводной стрельницей и перекинутым через ров каменным мостом она представляла сложную и совершенную для своего времени фортификационную систему. На наружном ее фасаде сохранились вертикальные прорези для поднимавших мост деревянных рычагов.
После закрытия в XVII в. проезда башню стали использовать по-иному — в ней разместился так называемый Разбойный приказ, и москвичи называли ее Пытошной. В конце XVIII в. была разобрана отводная стрельница, а в дальнейшем, при планировке ската холма Васильевского спуска, нижняя часть башни засыпана землей, что заметно уменьшило ее высоту.
Для Боровицкой башни Солярио находит совсем иное решение. Ее ступенчатая пирамидальная форма из всех древнерусских башен похожа только на башню Сююмбеки в Казанском кремле. Отводную стрельницу Солярио помещает не перед башней, как то было принято, а сбоку и в ней же располагает проездные ворота. К воротам вел подъемный мост через Неглинную. О нем напоминают сохранившиеся по сторонам ворот отверстия в виде замочных скважин: через них тянулись цепи мощного подъемного механизма. В проезде башенных ворот находятся вертикальные пазы для опускавшейся железной решетки. Мост через Неглинную перестал существовать полтораста лет назад — в 1821 г.
Тайник под Алевизовским рвом близ Никольской башни
Константино-Еленинская башня
Особое значение для обороны Кремля имела следующая за Константино-Еленинской — Набатная башня. С нее открывался широкий обзор на юг, и находившиеся здесь сторожа постоянно наблюдали за Серпуховской и Коломенской дорогами, откуда обычно появлялись вражеские отряды. Для предупреждения города об опасности сюда был перенесен со Спасской башни набатный колокол — Спасский набат. Он оставался на своем месте дольше всех остальных кремлевских колоколов-«всполохов» — вплоть до второй половины XVIII в., пока не подвергся опале при Екатерине II. Царским указом его лишили языка за то, что сзывал москвичей во время восстания 1771 г., известного под названием «чумного бунта». В 1803 г. колокол сняли вообще.
Хранившийся сначала в Арсенале, в настоящее время он находится в Оружейной палате. На краю его можно прочесть надпись: «1714 года июля в 30 день вылит сей набатный колокол из старого набатного ж колокола, который разбился Кремля города к Спасским воротам. Весу в нем 150 пуд (2400 кг). Лил сей колокол мастер Иван Моторин».
Надзору за южной стороной скорее всего служила и Смотрильная, или Царская, башня. Свое название она получила от находившейся на ее месте деревянной вышки, которую легенда связывает с Иваном Грозным, будто бы смотревшим отсюда на все происходившее на Красной площади. Нынешний свой вид башня приобрела в 1680 г. Из двух ее ярусов нижний служит для прохода по стене. На верхней же открытой площадке некогда висел набатный колокол.
По мере сооружения восточной стены все яснее вырисовывались сохранившиеся до наших дней очертания Кремля. Строители использовали материал двух родов. Забутовка — основа стены делалась из белого, возможно, взятого из старых стен камня, который заливался раствором извести и песка. В раствор для прочности иногда добавлялась цемянка — битый кирпич. Собственно кирпич шел на облицовку, причем он очень хорошо обжигался и был крупного размера: 30x14x7 сантиметров. Вес отдельных кирпичей достигал 8 килограммов, откуда пошло его название — двуручный, неподъемный для одной руки.
Набатная башня
Модель Большого Кремлевского дворца. 1769-1772. Фрагменты фасада
А. Васнецов. Всехсвятский мост и Кремль в конце XVII в.
Размеры стен колебались в зависимости от рельефа местности и оборонного значения отдельных участков. Высота их без зубцов — от 5 до 19 метров, толщина — от 3,5 до 6,5 метра. В свою очередь, высота зубцов — 2—2,5 метра при толщине 64— 70 сантиметров.
Первенец фортификационного строительства нового типа в практике московских зодчих, Кремль с его архитектурным обликом и техническими особенностями на долгие десятилетия становится предметом подражания для русских строителей, в каком бы уголке Московского государства им ни приходилось работать.